- Что могла в таком месте делать твоя хозяйка?
- Она никогда тут не была. Она попросила припрятать тут её самые личные вещи, когда придёт время. Я и сделала так.
- Это она просила на случай побега? - спросил я. Мы уже стояли на пороге хижины, и Сури шарила по карманам, видимо, в поисках ключа.
- Как это на случай? Это в ночь побега и случилось. Она пришла ко мне вся в крови.
Сури открыла дверь и вошла в хижину. Я ждал затхлого, сырого воздуха пропахшей плесенью каморки, но в хижине было свежо. Стёкол в окнах не было, только рамы, покрытые известкой. На гардинах лёгкий тюль, подхватываемый ночным озёрным ветерком. У окна - секретер, в котором я и найду «те самые» дневники. В углу хижины - не совсем понятный настил, видимо, заменявший кровать кому-то и когда-то.
- И попросила о помощи...
Я вздрогнул, потому что забыл о существовании Сури. В этой хижине я что-то чувствовал, какое-то незримое присутствие прекрасного. Я не размазня и не романтик, но мне не чуждо это слово «прекрасно» и его производные. Я редко использую их, но кто знает, может, ничего стоящего я и не видел.
- И ты, конечно, не посмела эту помощь не оказать, - услышал я женский голос за своей спиной. Она мягче произносила шипящие, будто так и не избавилась от венгерского акцента, будучи в остальном очень образованной, это была не моя догадка, а факт. Я слишком много про неё знал.
Я знал, что повернусь и увижу её так, как видят родных и старых знакомых. Я угадаю каждую черту, потому что изучил портрет от и до, отрицая свой к нему интерес. Я знал, что не удивлюсь рубцу над правой бровью, его на портрете нет, но про него есть целых десять записей в одном из дневников. Я точно знаю её рост, она на два дюйма ниже Кло, я знаю её вес, знаю оттенок её кожи, я уверен, что даже её запах не изменился. Она уже не пользуется своими домашними духами, но наверняка ими пахнет. Она описала этот аромат на страницах дневника так подробно, что я с ума чуть не сошёл, но ходил по кухне и искал подходящие запахи, просто из интереса, чтобы точно всё понять.
Точно всё понять…
Понять ли? Или это одержимость в лёгкой форме?
Я стоял, слыша за спиной, как она шевелится, закрывает дверь, поворачивается. Интересно, так ли она красива, как мне это обещал портрет.
- Что такое, Сури? Ты хотела показать что-то своему другу? - она будто выдыхала на каждой «ч», а ещё казалось, что она говорит с лёгкой полуулыбкой.
Я наклонил голову, чтобы разглядеть хотя бы её ноги, и обомлел; она стояла совсем рядом.
Тонкие руки были скрещены на груди, она скрестила и ноги, всей своей позой отрицая действия Сури, осуждая служанку. Я видел длинные, тёмные волосы, лежащие на оливковых руках, видел, как в размеренном дыхании вздымается грудь.
На ней было белое платье на тонких бретелях, совсем не похожее на развратный наряд Некрещёных. Простой белый сарафан, только мокрый и облепивший фигуру, как вторая кожа. С неё капала на белёные доски вода: с волос, с платья, даже на коже ещё были капельки.
Она , наверное, замёрзла.
- Сури, милая, ты всегда меня так сильно ненавидела, что у меня возникал вопрос: за что? Неужели просто зависть?
Не знаю, почему я начинаю свой новый дневник именно с его имени, наверное, я чувствую вину за то, что его больше нет, а я даже не оплакиваю эту утрату. Его будут оплакивать другие люди, а та, из-за которой его не стало, только тяжело вздохнёт, даже не уронит на страницу дневника слезу, размыв чернила. Я дрянь, наверное, но кому это теперь важно?
Мне место в Некрещёных, но я для этого слишком невинна, даже при всей моей греховности.
Нас тут четверо, вернее трое, но мы считаем Джин за свою. Я - Вилиса. Пока не ясно до конца что это значит, но мы так привыкли! Я - Первая, потому что Джин так завещала. Больше никаких вопросов! Это её озеро. Ещё со мной Диана, она Мученица, говорят, это от того, что её терзали перед смертью, и она не девственница, но мужа никогда не предавала. Ещё Клотильда, мать Грэга, этого зверя. Вот её я ненавидеть буду до конца жизни, это она породила чудовище, что погубило и меня, и Александра. Пусть я - мне жить было недолго, а вот Александр погибать не должен был.
Джин была тут самой первой, она убила отца Грэга. Развратная старая проститутка. Джин почти сотню лет в озере. Как она появилась здесь, не знаем ни я, ни Диана. В этой доисторической шлюхе, видимо, сокрыта какая-то магия, которая притягивает сюда жертв. Но говорят, что я тут не потому. В первый же день Клотильда набросилась на меня, как умалишенная: звало тебя озеро? Сама бросилась? А я всё повторяла, что не понимаю, о чём она.
Диана объяснила. Их обеих озеро позвало само за секунду до смерти. Диану туда сбросил подонок Янки, хотя ничего такого не планировал. А Клотильда утопилась сама. Всегда думала, что это Уильям её прирезал за измену, а выходит, что она ему была не особенно-то и интересна. Клотильда после рождения сына сама вошла в озеро. Она же выдумывает каждый день новую историю своей смерти. Так, обе жены Уильяма оказались в одном озере, неловкость какая.
В моей смерти не было ничего трагичного.
Александр знал обо мне многое, но не знал того, что опиумом я притупляла боль. Уж не знаю, что именно во мне было, что так меня терзало, но я знала, что скоро умру. Чуть раньше, чуть позже... Я только надеялась, что успею оставить о себе хоть какую-то память.
Я была больна и отнюдь не улучшала своего состояния вредными привычками. Курение и алкоголь меня убивали даже быстрее опиума, а я всё никак не могла свыкнуться с мыслью, что тоже однажды лягу в гроб. Я была слишком молода и слишком красива, чтобы утруждать себя мыслями о таких страшных вещах. Это всё было «потом», «однажды», «не в этом сезоне».
Этот день начался с первой трагедии. С окровавленного лица Уильяма, окровавленных страниц дневника и моего окровавленного платья. Грэг так сильно приложил меня о стену, что на белом кирпиче подвальных стен остался кровавый отпечаток.
Сури замотала рану, прикрыла всё кудрями, но травма никуда не делась. У меня началась головная боль, а следом пришёл и приступ мигрени. Я то и дело поправляла кудри, прикрывая повязку, и все салфетки в комнате перемазала кровью: я то и дело вытирала о них испачканные руки. Я была измучена, но уверена, что всё получится, как задумала. Передала Сури «чёрные» дневники и стала собираться.
Я собрала в тот вечер свои вещи и сделала это очень осторожно, точно зная, что всё получится. Не могло не получиться. Он должен был ждать меня на берегу озера, а оттуда на лодке мы собирались переправиться на другую сторону, где стоял его автомобиль. Я ждала удобного момента, прижавшись щекой к стене, пока наконец дворецкий не скрылся на лестнице для прислуги и не освободил дорогу, только именно в этот момент, не раньше и не позже, моё сердце меня подвело. Чёртовы клапаны (или что там еще в этом бесполезном куске мяса в моей груди) дрогнули, что-то оборвалось, и я ощутила просто невероятную боль, мне казалось, что всё тело онемело.
Каждый шаг давался с трудом, но я уже ничего не видела, ползла к выходу, как будто Александр вылечит чёртов орган. Только ничего бы всё равно не вышло. На одну секунду мне стало легче, я воспряла духом, подняла голову, вышла в сад и даже преодолела путь до берега. Только Александра там не было! И в этот момент всё повторилось. Я лежала на берегу озера, дрожала, как будто в угаре ломки, и что-то хрипела. Я увидела сапоги, приближающиеся ко мне. Увидела склонившееся надо мной лицо Грэга, его ухмылку, потом удар в живот.
Ох, как же дико это было и больно. Я уже тогда почти умерла. Мой измученный желудок взорвался болью, будто лопнул.
Грэг ни слова не говорил, просто бил меня по лицу, животу, по груди. Я думала, что даже не смогу разогнуться, но мне и не пришлось, к счастью. Я просто лежала, смотрела на его блестящие сапоги, а он снова и снова бил меня в гробовой тишине. Потом пнул в последний раз, и моё измученное тело упало в воду. Помню, как хорошо мне стало оттого, что вода обняла меня своим прохладным одеялом и укрыла с головой. А я все падала и падала...
1. Он был самостоятельным с восемнадцати лет, а это говорило о «надёжности».
2. Он был обаятельным, и от его редкой улыбки внутри у неё разлетались бабочки.
3. Он был невероятно красив по любым меркам.
Хлоя Уош никогда не задумывалась о том, что Грэг её не любит, она была уверена, что рано или поздно это случится, так уж было заведено. Её отец очень долго любил её мать, а она ему отказывала, а потом согласилась, но правда всё равно ушла. Её дед, Александр, очень любил какую-то женщину, так сильно любил, что даже умер за неё. Уже одно это было знаком качества для Хлои. Вот так вот полюбить бы и даже умереть за любимого!
Она то жертвовала собой, отдавая обе почки, то переливала Киту литра три своей крови, чтобы уж наверняка. В мечтах Хлоя выносила любимого из горящего здания, прыгала со скалы, чтобы похититель отпустил Кита, убрал от его горла нож. Она стреляла в себя на глазах Кита в доказательство своей верности, а он умолял не поступать с ним так.
Одним словом, Хлоя любила Кита безоговорочно и абсолютно, больше чем вообще возможно. Это было просто помешательство.
Потому, когда Хлоя вошла в спальню Кита и нашла там женщину в тонком белом платье, пишущую что-то сидя за секретером, просто напросто лишилась чувств.
- Ох, я не хотела, - воскликнула Эвет очень наигранно и продолжила писать записку, будто никто не распростёрся на ковре у её ног.
В этой комнате она была впервые за долгие годы, но помнила её так, будто прожила в ней дольше, чем на дне озера. Всего-то месяц, а сколько воспоминаний.
Первым делом Эвет проверила все тайные, укромные уголки, где прятала «сокровища». Нашла рецепт духов и усмехнулась, вот бы сейчас такое провернуть. Нашла запасы шартрёза в тайнике под половицей, даже попробовала. Вкус стал совсем другим: «Фу, будто пью анисовую!» - фыркнула она и достала остальные бутылки. Джин потерял весь хвойный привкус, а водку Эвет никогда не любила. «Джин без хвои - просто водка!» - сказала она сама себе. Третьей бутылкой оказался любимый мятный ликёр. Причмокивая, Эвет закрыла бутылку и встряхнула, не то. Всё не то.