На языке вертятся фразы одна обиднее другой, и я молчу, потому что упрекать в параличе подло, потому что говорить гадости, глядя сверху вниз и зная, что собеседник не может ответить, неправильно.
На весь холл моё сопение.
Я с трудом беру себя в руки, и цежу:
– Я. Ненавижу. Когда. Мне. Что-то. Запрещают.
У Даниэля расширяются зрачки.
Будет забавно, если он ненавидит, когда его запреты игнорируют.
Я отворачиваюсь, позволяю ему увидеть, с какой силой я сжала пальцы, но я не ухожу. Я медленно выдыхаю, выпускаю ярость в пустоту. Рука расслабляется, пальцы выпрямляются.
– Знаешь, Даниэль…, – я снов поворачиваюсь к нему. – Чтобы мне что-то запретить, слов мало. Хочешь запрещать? Вставай на ноги. У тебя есть дельное предложение лучше, чем моё? – я выдерживаю паузу, убеждаюсь, что положительного ответа у него нет. – Я готова выслушать и обсудить, но предложения у тебя нет. А значит я буду делать то, что могу. Какие перспективы иначе? Подождать, пока отрава тебя доконает? Так вот, Даниэль, в первую очередь я буду спасать себя. Я жива, пока ты жив. Я уверена, что наместник с радостью устроит нам одну могилу на двоих. Сопровождать тебя в гробу, уж извини, я не намерена.
Наконец-то, я вижу “да”. Только что “да”, что вдовой мне ходить недолго или что Даниэль согласен лечиться?
Я не уточняю, мне не интересно.
Жаль, что я не могу уйти как книжная Бьянка. Не из страха перед наместником, это чушь – купить у Системы портал куда-нибудь за океан, и наместник меня не достанет. Меня потом совесть замучает, а я не хочу мучиться, я хочу, чтобы у меня на душе было спокойно, так что стараюсь я для себя. Да и не чужой мне Даниэль, пусть формально, но муж.
Вздохнув, я сажусь напротив. Злость потухла – поругаемся, когда это будет взаимный процесс, но я думаю, что никакой ругани на самом деле не получится, мы либо поладим, либо нет.
Чтобы удобнее было греть, я кладу ложку на ладонь
Даниэль дважды опускает взгляд.
– Что опять нет?
“Тебе опасно”, – повторяет он.
Хм, да, он с этого начал, потом перешёл к запретам.
– И что? Кроме пустого “опасно”, у тебя есть, что сказать конкретно по делу?
“Не откажешься”.
Наверное, это вопрос.
– Нет, Даниэль, я не откажусь.
“Ты запачкаешь свою ауру”.
Хм…
Придумал или перешёл к конкретике?
На первый взгляд решение напрашивается – поднакопить карат и купить в Системном магазине защитный амулет, но я вспоминаю, что масло нельзя держать рядом с работающими артефактами. А ещё я вспоминаю, как тревожно выглядела схематичная фигура, пульсирующая алым.
Каждая секунда на счету.
– И? Потом отчищу свою ауру. Она же только снаружи пострадает..
Запущу на себя “Око”, оно подберёт лучшие варианты. Без диагностики я ведь даже не знаю, какая защита поможет, а какая мимо. При отсутствии базовых знаний, название нежити ничего не даст.
“Дура”.
Что?!
Я отшвыриваю лист бумаги и карандаш, вскакиваю.
Вот что ему неймётся?
Может, Даниэль нарочно меня провоцирует? Защитничек, а…
– Больше ничего подобного ты мне не скажешь, – зло ухмыляюсь я. – Предупреждаю сразу, что если позволишь себе подобные выражения, когда у тебя голос прорежется, накормлю кляпом.
Даниэль медлит и вдруг соглашается на кляп.
Упёртый манипулятор…
Я больше не в настроении устраивать из подогрева масла шоу, поэтому я плюхаюсь обратно и не пытаюсь держать ложку у мужа на виду, держу как мне удобно. Впрочем, нарочно я не прячу.
Даниэль снова “неткает”, но я игнорирую. Надоело.
Я перечитываю рецепт ещё раз.
Обдумываю то, что сказал Даниэль. Перечитываю.
С чего я решила, что татушку надо рисовать после принятия масла?
– Руны и масло должны работать одновременно? – доходит до меня очевидное.
Даниэль соглашается.
– Значит, поворачивайся спиной.
Сам он повернуться, конечно, не может, я помогаю – отбираю плед и простынку, играющую роль рубашки и одеяла одновременно, осторожно укладываю Даниэля на живот, а голову поворачиваю.
Красивый у мужа изгиб позвоночника…
Так, не отвлекаться. Ещё не хватало ошибиться с рунами.
Рисунок на полупрозрачной подложке – это хорошо. Линии отрыва нет – это плохо. Ножницы вместе с нитками-иголками лежат в отдельной коробке, так что проблем не возникает, пока я не перехожу к следующему шагу. Переводную татушку нужно намочить, а я тёплой воды не приготовила. Воспользоваться комнатной, кипячёной? Нет, кипячёная пусть будет. Я приношу с кухни холодную и подогреть не решаюсь.
– Извини, но придётся потерпеть, – предупреждаю я.
Никаких обливаний холодной водой. Я располагаю листок так, чтобы вертикальная линия совпала с позвоночником. Руны лягут на область лопаток и поднимутся вверх, к основанию шеи. Наносить тушь рекомендовано снизу вверх.
На всякий случай я перепроверяю, чтобы убедиться, что всё сделала правильно.
– Готово… Сейчас может быть неприятно.
Воду я лью тонкой струйкой. Мне не надо устраивать водопад, мне надо, чтобы подложка намокла. Лишнее поймаю носовым платком. Я выжидаю минуту, подцепляю уголок и медленно тяну. Подложка отлипает, рисунок остаётся на коже.
Вот теперь масло и тушь, самый ответственный шаг.
Глава 21
У меня уже получается чувствовать магию, и я тяну её из окружающего пространства, пропускаю через себя и направляю в ложку, точнее, через ложку в кубик. Поначалу ничего не происходит. Магия словно в пустоту уходит, и даже ложка не нагревается, но я продолжаю, и вскоре замечаю, что поверхность кубика меняется – уголки оплывают, форма медленно, очень медленно деформируется. Выступают тягучие капли как на горящей восковой свече, и постепенно масло растекается по ложке, но оно всё ещё слишком плотное. Я, не прекращая нагревать, сверяюсь с рецептом и продолжаю.
Проходит ещё минут пять. В ложке получается мутная желтоватая водичка.
От воспоминания, как я слизнула всего одну каплю, меня передёргивает.
Но в рецепте сказано, что ёмкость должна потеплеть, а ложка всё ещё холодная.
Я продолжаю.
Даниэль лежит, ждёт…
Сосредоточившись на температуре ложки, я упускаю момент, когда всё меняется. Желтоватая водичка становится сперва прозрачной, а затем вдруг белеет и оттенок уходит в отчётливую синеву, одновременно исчезает запах трав, сменяется грозовой свежестью.
– Готово! – радостно объявляю я.
И улыбка меркнет – а как напоить мужа, лежащего на животе?!
Я переворачиваю его на бок, приподнимаю. Стройный, подтянутый, а – вот парадокс – тяжёлый. Или это я слабая?
– Извини, но по-другому я не удержу, – я сгребаю в кулак тёмные пряди. Прекрасно понимаю, что это болезненно. Но когда я тащила по земле, а потом по лесенке, тоже приятного не было.
Как же неудобно…
Даниэль выпивает масло в два глотка. Я отбрасываю ложку, укладываю мужа на живот. Я татушку не смазала?! Почему я заранее не подумала?! А-а-а-а… К счастью, не смазала.
Я беру тушь. Кисточка – выпирающий из флакончика “нос” – в комплекте.
Следуя подсказкам я начинаю наносить руны и одновременно направляю в кисть магию. Без подпитки силой рисунок останется просто рисунком, бесполезной картинкой. Уже в процессе я понимаю, зачем нужна татушка-шпаргалка и почему нельзя было в качестве краски использовать тушь сразу – я чувствую, как создаётся незримая магическая структура, и создаю её я. Только вот если бы я не рисовала тушью, если бы тушь не удерживала силовые линии, никакие бы руны у меня не получились.
Я стараюсь не отвлекаться на посторонние мысли, концентрируюсь на течение энергии. Я завершаю завиток в основании шеи Даниэля и чувствую, как замыкается структура. И этой структуре по-прежнему нужна энергия.
Кажется, что волшебная тушь сама тянет из меня магию, но мне всё равно тяжело. Слишком много я через себя уже пропустила, а надо больше, гораздо больше.
Чувствую себя вишенкой на многослойном пироге. Руны как-то воздействуют на выпитое Даниэлем молоко. Мне не хватает опыта и знаний, чтобы понять детали, но я всё равно улавливаю, что лекарство… резонирует?
По-моему, у меня получается!
С рецептом уже не свериться, увы, но закономерность я уловила – надо дождаться, когда ощущения изменятся.
Я не знаю, сколько времени проходит. Около получаса?
Рунная структура словно ускользает из-под пальцев, как сквозь кожу просачивается и погружается вглубь спины, сливается с энергетическими структурами Даниэля.
Так ведь и должно быть?!
Тушь больше не тянет из меня силу, краска резко высыхает и покрывается сетью трещинок, первые хлопья осыпаются, остальные улетят только дун. Я замечаю, что стрелки-подсказки выцвели, исчезли.
– Ты как, Даниэль?
В рецепте не было сказано, можно ли после процедуры вставать сразу.
– Полежишь ещё? – я ловлю его взгляд.
Даниэль не отвечает.
По телу проходит жёстккая судорога, Даниэля выгибает дугой, и тотчас мышцы расслабляются, Даниэль падает лицом вниз, хрипит. Я застываю от ужаса – я ошиблась?! Я сделала что-то не так? Мне очень страшно за Даниэля, страшно от понимания, что, возможно, я виновата.
Очнувшись, я бросаюсь вперёд и приподнимаю его голову – зарывшись лицом в мягкую обивку не подышишь.
Ещё одна судорога, и я чувствую на пальцах что-то горячеею Даже жгучее. Явно не кровь. Я заглядываю ему через плечо. На диване пузырится чёрная слизь, она же у меня на руках, у Даниэля на лице, и этой жижей его мучительно рвёт. Это и есть обещанное очищение?
Дурное “Око”, неужели нельзя было расписать подробно?!
Сейчас я могу только сдвинуть Даниэля к краю, чтобы чёрные сопли текли вниз, на пол, и держу его голову.
Судороги становятся реже, по телу пробегает волна дрожи, и Даниэль затихает. Но он дышит, шумно, с присвистом.
– Трындец, – выдыхаю я.
Одной рукой я дотягиваюсь до чистой простыни и сложенную, подкладываю мужу под щёку вместо подушки. Понятно, что по-хорошему сначало надо вытереть Даниэллю лицо, но… третьей руки у меня нет.