Непрост – ох, непрост! – был год от Рождества Христова 1431‑й, от Сотворения же Мира, как считали на Руси, 6939‑й. На самом западе Европы казнена на костре в Руане то ли ведьма, то ли просто упорная грешница, а впоследствии, как выяснится, святая Жанна, Дева Франции. В том же году корона французских монархов была возложена на голову девятилетнего Генриха VI Ланкастера, английского короля – кажется, вот-вот возникнет на карте великая империя, сопоставимая по могуществу со Священной Римской. Тем паче, что в последней – неблагополучно: уже десять лет полыхают войны истинно католических князей с мятежными гуситами, последователями также сожжённого несгибаемого еретика (впоследствии, как выяснится, борца за национальную самобытность Чехии) Яна Гуса; пятый крестовый поход против этих отчаянных схизматиков закончился в этом году так же, как и четыре предыдущих – дорогостоящим неуспехом. И на юге не лучше: Венеция в очередной (кто же знал, что последний?) раз напала на Геную; в кровопролитных сражениях на суше и на море успех сопутствовал то одной, то другой стороне. Годом ранее на Балканах вновь активизировавшиеся турки-османы взяли Салоники. На дворе стояла эпоха, названная потом историками Ранним Возрождением, по всей Европе шла, выражаясь словами Евгения Шварца, «нормальная придворная жизнь». На восточной окраине континента два русских князя – дядя и племянник – ехали в Орду судиться…
Запутать всё
Трудно сказать, когда именно запутался и без этого непростой вопрос о наследовании престола великих князей Владимирских. Многие исследователи считают, что произошло это в княжение Дмитрия Ивановича, известного нам как Дмитрий Донской. Именно тогда князья московские стали смотреть на Владимирское княжество как на своё наследственное владение, «отчину»: «А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княженьем». Прежняя система, при которой великим князем становился старший в роде, таким образом, попиралась, но неявно: единственный брат Дмитрия Ивановича умер ещё ребёнком (то же касалось и двоюродных, кроме одного, Владимира Храброго; но его, прирождённого воина и никудышного политика, удалось отодвинуть в сторону), и не вполне ясно было, принципиальное это решение или ситуационное…
Имелось в «духовной» (завещании) куликовского триумфатора одно условие, которое потом будут со всех сторон обсуждать претенденты на престол: «А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгини». Иными словами, если Василий умрёт раньше Дмитрия, то наследником становится следующий сын. Василий Дмитриевич пережил отца на три с половиной десятилетия и, в свою очередь, произвёл на свет пять сыновей, из которых, впрочем, лишь один стоял у отцовского гроба, остальные умерли раньше. Династическая ситуация со смертью Василия I перестала быть однообразной: четыре его младших брата находились по прежним представлениям ближе к престолу, чем Василий Васильевич… И ещё один нюанс, немаловажный: была ведь Орда; о ней в духовной сказано всего единожды: «А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду…» («А случится с Ордой что-то, и детям моим не надо будет платить дань…»), но все же понимали, что «переменить» Бог может и в обратную сторону. Хан Тохтамыш в вопросы московского княжения не вмешивался: ему не до того было, он на юге своего улуса боролся с недавним союзником, «Железным хромцом» Тимуром (Тамерланом); а ну как всё успокоится и ханы вспомнят о прежних порядках?..
Прояснить ситуацию могла духовная самого Василия I; могла, но не прояснила. Дело в том, что наследодатель княжил долго и успел трижды распорядиться «движимым и недвижимым»: в первый раз в 1406 г. («А даст Бог сыну моему, князю Ивану, княженье великое держати»), во второй, пятнадцатью годами спустя, – гораздо определённее («А сына своего, князя Василья, благословляю своею вотчиною, великим княженьем, чем мя благословил мои отец»), а ещё через три года повторил первую из формул: «А даст Бог сыну моему великое княженье, ино и яз сына своего благословляю, князя Василья». То есть всё-таки «если»…
Дмитрий Донской и его потомки
В конце февраля 1425 г. Василий Дмитриевич скончался. Теперь на великое княжение претендовал его брат Юрий, удельный князь Звенигородский и Галицкий, и его единственный к этому моменту сын Василий, неполных десяти лет от роду. Казалось бы, силы неравны, и опытный пятидесятилетний полководец и дипломат должен «влёгкую» разобраться с племянником, но…
«В Орду! В Орду!..»
Во‑первых, на стороне малолетнего претендента было московское боярство (знатная часть служилого сословия, крупные феодалы) со своими отрядами и митрополит Фотий, учёный грек, уже 15 лет возглавлявший Русскую церковь и много сделавший для её объединения и укрепления, – сила немалая. Во‑вторых, у мальчика был дедушка, и звали его Витовт. Великий князь Литовский и Русский, мощная фигура, авторитетная и «на Москве», и в Орде. Его вполне устраивала сложившаяся ситуация, и он намерен был всячески поддерживать внука. Поэтому ничего удивительного не было в том, что при Василии сложился мощный «регентский триумвират»: мать Софья Витовтовна, митрополит Фотий и боярин Иван Дмитриевич Всеволож, неофициальный глава «московской боярской партии».
Иван Дмитриевич Всеволож (Всеволожский) происходил из боярского рода Всеволожей – потомков смоленских князей, утративших княжеский титул. Играл большую роль при дворе Василия II, был деятельным помощником Софьи Витовтовны. Однако впоследствии переметнулся на сторону противника великого князя, его дяди Юрия Дмитриевича, был схвачен и ослеплён зимой 1433–1434 гг., а его имения были конфискованы.
При таких козырях на руках у противника Юрий оказался не готов начать действовать немедленно. Он заключил с племянником перемирие, уехал в Галич (выбирать операционной базой Звенигород, расположенный между Москвой и союзной Василию Литвой, было бы чистым самоубийством) и начал собирать силы. Партия Василия, естественно, тоже не дремала: братьям Юрия были пожалованы уделы, и они согласились выступить против «старшенького». Возникла ситуация неустойчивого равновесия, и ни одна из сторон не решалась его нарушить. Фотий поехал уговаривать Юрия не выкладывать его главный аргумент, именуемый «Орда»: Василий пытается занять великокняжеский престол, не получив благословения в Сарае, и это может дорого ему обойтись.
Сначала Московскую Русь посетило «моровое поветрие» – оспа, затем «дедушка Витовт» начал военные действия против Пскова и увяз в них. Потом скончался один из Дмитриевичей, Петр. Всё это откладывало решительную схватку между дядей и племянником. Они даже заключили «докончание» (соглашение), в котором Юрий признавал себя «братом молодшим» Василия, но… только по уделам, упомянутым в завещании Дмитрия Донского. Вопрос о великом княжении оставался открытым.
«И тогда царь Махмет даде великое княжение князю Василью Васильевичю»
(миниатюра из Лицевого летописного свода, XV! век)
Осенью 1430 г. умер Витовт. Орде из-за двухлетней засухи и мора (чумы) было не до русских дел. Юрий расторг мир, и соперники в очередной раз нерешительно повоевали, ничего не достигнув. В начале июля 1431 г. скончался митрополит Фотий. Настало время идти ва-банк. Дождавшись «счастливых дней» (Василий II – Успения (15 августа), Юрий – Воздвижения (14 сентября)), соперники с богатыми дарами двинулись «поклониться хану».
Подготовка
В Орде надо было иметь покровителя, «куратора», без этого соваться туда было совсем уж рискованно. Логично, что русских князей поручили влиятельному Минбулату, даруге (даруга или дарога – чиновник, отслеживающий поступление дани), отвечающему за московское «направление». Тот в силу определённых причин (надо думать, коррупционного характера) был явно на стороне молодого претендента, которому была, по словам летописца, оказана «великая честь», а Юрию – «бесчестье и истома великая». Однако в истоме сын Дмитрия Донского пребывал недолго, заручившись покровительством эмира Тегинэ-бея, главы клана Ширинов. Тот силой (нравы в Сарае были ещё те!) отбил «подопечного» и увез от греха подальше в Крым, поскольку спор (Восток – дело не только тонкое, но и неспешное) должен был разбираться не раньше весны. Это была ошибка.
Тегинэ-бей (Тегиня) – эмир правого крыла Золотой Орды, глава рода Ширин в Крыму в первой половине XV века. Поражение своего союзника Юрия в судебном споре воспринял как личную обиду. В 1432 г., когда на Улу-Мухаммеда двинулся его соперник Кучук-Мухаммед, Тегинэ и другой крымский вождь Xайдар вместе со своими отрядами покинули Улу-Мухаммеда, обрекая его на поражение.
За зиму 1431–1432 гг. большую работу по подготовке к слушанию тяжбы провёл приехавший с Василием в Орду боярин Иван Всеволож, человек опытный в дипломатии и сведущий в казуистике. Он сновал по Сараю, обильно умасливал мурз и эмиров и нашептывал (предназначалось, разумеется, для ханских ушей: через кого-нибудь, да «протечёт»), что у князя Юрия – старая дружба и даже свойство с новым великим князем литовским Свидригайло. Представить себе прочный единый фронт Литвы и Москвы ордынская знать могла без труда – это был её многолетний страшный сон. Вернувшиеся из Крыма Юрий и Тегинэ («Тегиня» в русских летописях) были встречены с ещё более возросшей за зиму настороженностью.
«Многа пря»
Прения сторон, выражаясь современным юридическим языком, были напряжёнными: «многа пря <споров, противостояния. – Авт.> бысть межи их». Из скупых сообщений русских летописей видно, что оба претендента пытались разыграть наследственную карту, только по-разному расставляли акценты: «…Князь великии по отечеству и по дедству искаше стола своего, князь же Юрьи летописцы старыми, спискы и духовною отца своего великого князя Дмитрея»; каждая из сторон пыталась найти в четырёх духовных выгодные для её интерпретаций формулировки. Очевидно, что и у Дмитрия, и у Василия