Сама идея была, прямо скажем, незамысловатой: планировалось убить Казимира во время свадьбы Фёдора Бельского, куда он был приглашен и подтвердил намерение явиться. Однако дело «вышло наружу»; по наиболее распространённой версии, о нём прознал старый недоброжелатель заговорщиков, киевский наместник Иван Ходкевич (помимо всего прочего понимавший, что ему, как сидящему «на отчине» Михаила Олельковича, в случае успеха предприятия несдобровать). Впрочем, есть версия, что доносчиком был брат Фёдора Бельского Семён, вероятно, зарившийся на родовое имение – крепость Белую на Смоленщине (во всяком случае, после провала заговора и поспешного бегства брата он её получил). Наконец, несколько источников связывают дело с одним из слуг Казимира, который якобы обнаружил в замке Бельского тайный склад оружия и сообразил, для чего оно предназначено; слуги Фёдора Ивановича под пыткой выдали господина.
Иван Фёдорович Xодкевич (ок. 1420 – ок. 1485 гг.) – сын киевского боярина Xодки (Фёдора) Юрьевича. Православный. С 1478 г. – староста луцкий, в 1480–1484 гг. – воевода киевский. 1 сентября 1482 г. попал в плен к крымскому хану Менгли-Гирею, напавшему на Киев и захватившему в плен большое количество людей. Умер в неволе на территории Крымского ханства.
…И что они получили
Бельский бежал прямо с брачного ложа, жену его потом долгие годы пыталась «выговорить» московская дипломатия, но тщетно: им отвечали, что она не хочет воссоединяться с мужем; Глинскому тоже удалось «утечь». Гольшанского и Михаила Олельковича судили. Интересно, что ни одного документа этого процесса ни в подлиннике, ни в копии не сохранилось; при этом современники, писавшие об этом деле, прямо или косвенно указывают, что их всё-таки судили. Как это могло выглядеть?
Судебная система Великого княжества Литовского в современном понимании этого слова находилась в стадии становления. В 1468 г. был принят Судебник, до этого применялись нормы «Русской правды», великокняжеских указов (привилеев) и обычаев. Все суды были сословными: гродские, они же за́мковые суды, для горожан, вотчинные – для зависимых крестьян, земские – для шляхты, копные рассматривали споры внутри крестьянской общины. Над всем царил великокняжеский суд, назначавшийся для разбора конкретных значительных дел. Действовал феодальный принцип суда равных: шляхтичей судили шляхтичи, горожан – горожане.
Из всего этого следует, что Казимир для суда над двумя князьями-гедиминовичами должен был назначить специальное судебное присутствие из состава высшей аристократии. Судя по всему, так и было сделано: Альбрехт Гаштольд указывает, что одним из членов суда был его отец Мартин, воевода Трокский (Троки – ныне Тракай), а до этого, как мы помним, Киевский. Видимо, доказательств было достаточно (по понятиям того времени, разумеется), а судьи были настроены вполне про-казимировски, и факт заговора не вызвал сомнений. В этом случае правовая традиция («Судебник» 1468 г. не касался вопросов охраны княжеской жизни) предусматривала однозначное наказание – смерть; князья Иван и Михаил были четвертованы 30 августа 1481 г. Однако же – и это подчёркивается некоторыми источниками – кара не коснулась семей казнённых (а могла бы, причём по закону), и в июле 1483 г. вдове Михаила княгине Анне была выдана специальная великокняжеская грамота, обязывавшая вассалов покойного продолжать служить, как прежде: «И мы на её жаданье <просьбу. – Авт.>, тым князем и бояром и слугам из их имений велели ей служити и послушными быти, как князю Михайлу служили и его послушны были».
Любопытно, конечно, представить себе, как развивались бы события, удайся заговорщикам устранить Казимира. Пофантазировать на эту тему можно – почему нет? – но уж точно не сто́ит с уверенностью говорить об отказе Великого княжества от унии с Польшей и переход в состав Московской Руси. Скорее всего, началась бы феодальная война вроде той, которая во второй четверти XV в. произошла «на Москве», только ещё и с религиозными осложнениями. И тут уж гадай не гадай – не угадаешь…
Не так давно при раскопках Успенского со-бора Киево‑Печерской лавры в крипте Олельковичей были найдены останки человека, явно подвергшегося в своё время четвертованию. Весьма вероятно, что они принадлежат мятежному князю Слуцкому.
5. Сценарий, написанный жизнью
Суд о признании Арно дю Тиля мошенником, выдающим себя за Мартена Герра, Франция, 1560 г.
«Кино!» – с усмешкой говорим мы, сталкиваясь с недостоверным, чрезмерно «закрученным» сюжетом. Однако иной раз реальность выдаёт такие «коленца», что сценаристам приходится со вздохом забывать о выдумке и записывать с натуры, как в деле Мартена Герра… Итак, «Франция, XVI век…»
Экспозиция
Сельскохозяйственные условия Страны Басков далеки от идеала. Местные жители пасут скот, выращивают просо, ремесленничают (здешняя керамика славится далеко за пределами Басконии), но нередко отправляются искать лучшей доли. Вот и Санкси Дагерр в 1527 г. покинул родной дом на побережье Бискайского залива и отправился с младшим братом Пьером, женой и трёхлетним сыном Мартеном в Южную Францию. В Лангедоке он поселился в деревне Артига́ в 60 км к югу от Тулузы, сократил свою фамилию до Герра и принялся хозяйствовать.
В те времена в крестьянских семьях женились рано. Для состоятельных семей главный смысл этого таинства – объединение капиталов, поэтому по прошествии десяти лет юному Мартену подбирают невесту из другого зажиточного семейства, Бертранду де Рольс (приставки «де» и «дю» пока ещё не имеют никакого отношения к дворянству, просто «оттуда-то», «из такой-то местности»). За невестой дали сносный по деревенским меркам капиталец в 100 с лишним ливров, виноградник, домашнюю утварь, бельё и сундук – вполне достойно. Новоиспечённая мадам Герр ещё моложе своего 14‑летнего мужа (позже в судебной жалобе она заявит, что вышла замуж «будучи девочкой девяти-десяти лет»); в этом ли, в чём ли ином кроется причина, но полноценной семейной жизни у супругов не получается: в течение 8 лет брак остаётся бездетным. Герры усердно молятся о ниспослании потомства, ходят по знахаркам, и наконец в 1547 г. рождается долгожданный сын, которого назвали в честь деда. Жить бы да жить, добра наживать…
Завязка
Несколько месяцев спустя в ходе невесть отчего возникшей ссоры Санкси-старший обвинил сына в краже мешка зерна. Не дожидаясь, пока «ложечки найдутся, но осадочек останется», Мартен исчез. Совсем. С концами.
«В отсутствие супруга жена не может вновь выйти замуж, если у неё нет доказательств его смерти… даже если муж отсутствует 20 лет и более… Смерть же должна быть подтверждена письменными показаниями свидетелей или исчерпывающими и убедительными основаниями для предположений».
Проходят годы. Бертранда живёт в доме свёкра. Развестись с мужем она не может, единственный вариант – признать его умершим, а для этого должны появиться веские основания полагать, что его больше нет в живых. Умирает старый Санкси, перед смертью простивший старшего сына и оставивший ему долю в наследстве. Его младший брат Пьер, дядя Мартена, женится на матери Бертранды, капиталы Герров и де Рольсов окончательно объединяются. Овцы плодятся, зреет виноград, работает семейная керамическая мастерская, растут дети – жизнь неспешно течёт своим чередом. И тут из расположенной неподалёку деревни Пеле приходит сногсшибательное известие: один мужчина, плача, рассказал трактирщику, что он – Мартен Герр и что он очень соскучился по своей семье, но не решается переступить порог родного дома…
Развитие действия
Первыми в Пеле бросаются сёстры Мартена – и радостно узнаю́т брата; затем – Бертранда, которая застывает в остолбенении и приходит в себя только после того, как показавшийся ей сначала чужим человек шепчет ей на ухо подробности, которые не может знать посторонний. Она обнимает мужа и клянётся, что не сразу признала его из-за бороды. Дольше всех колеблется Пьер, но племянник напоминает дяде некоторые детали их хозяйственных взаимоотношений, и глава рода простирает к нему объятия. Деревня Артига празднует: не каждый день случается Чудо Господне!
Правда, разговоры «он – не он» на деревенских улицах будут звучать ещё долго, но объект повышенного внимания ведёт себя безупречно, постоянно при встречах с односельчанами заводя разговор о прежних деньках и припоминая красноречивые детали. А главное – его жена светится от счастья. «Уж она-то знает, – судачат местные кумушки. – Уж жена-то мужа ни с кем не спутает!» Да-да, подтверждает Бертранда, мой Мартен отсутствовал так долго, потому что был на войне, он сражался далеко на севере, а потом выздоравливал от ран в Испании. Теперь у нас всё хорошо! Настолько хорошо, что одна за другой рождаются две девочки; одну, правда, прибрал Господь, но другая, названная Бернардой, растёт живой и смышлёной и радует родителей…
Вернувшийся домой Мартен с большой энергией берётся за дела и демонстрирует смекалку, ранее у него не замеченную; так понятно, на войне всему быстро учатся! Он сдаёт земли в аренду, успешно торгует, тщательно ведёт расходные книги. Рано или поздно у него должны были возникнуть вопросы к дяде, распоряжавшемуся во время его отсутствия всем имуществом. Они и возникли.
Кульминация (начало)
По всем расчётам выходило, что между тем, что получал от эксплуатации принадлежащей Мартену и его жене собственности дядя-опекун, и тем, что он выдавал на прожитьё Бертранде, имелась существенная разница. Мартен мягко и льстиво, но настойчиво просил Пьера произвести расчёт и «закрыть вопрос». Пьер каждый раз находил причины этого не делать, и в конце концов племянник предъявил в суд иск.
Вопреки нашим представлениям о серости крестьян раннего Нового времени, на самом деле их правовая грамотность (по крайней мере, в практических вопросах) была довольно высока, нотариус имелся в каждом уважающем себя городке и даже крупном селении, и составление брачных контрактов, ку́пчих, подробных завещ