аний и договоров аренды было обычным делом. Демарш Мартена активизировал мыслительные способности Пьера, и тот предпринял контрвыпад – заявил о том, что имеет дело с мошенником, выдающим себя за его племянника.
Флешбэк[1]
Увы, так оно и было.
Арно дю Тиль родился в деревне Сажа́, примерно в дне конного пути к северо-западу от Артига. В наше время он с большой долей вероятности стал бы известным актёром: талант перевоплощения, мгновенная реакция и колоссальная память обеспечили бы ему сценическую и экранную славу. А вот в лангедокской деревне XVI в. этим можно было заработать разве что стаканчик-другой вина от благодарных за потеху односельчан; разумеется, если жить честно. А вот если нет… Буян и картёжник, пьяница и мистификатор, дю Тиль по прозвищу Пансет («брюхо») рано приобрел на ярмарках и в тавернах дурную славу. Как-то, бродя по дорогам в поисках, чем бы поживиться, он был остановлен двумя мужчинами, принявшими его за Мартена Герра. Порасспросив новых знакомых о событиях в Артига, Арно крепко задумался.
Повествование о деле Мартена Герра (публикация 1565 года)
Несмотря на кажущуюся легкомысленность, он был сторонником не импровизации, но тщательной подготовки. Более двух лет ушло у него на сбор информации; и только вооружённый знаниями о привычках и прошлом не только самого Герра, но и его родственников и односельчан, он решился на премьеру.
Вопрос с мотивами Бертранды остаётся открытым. Кумушки из Артига правы: вряд ли она могла добросовестно обманываться. Что же побудило её признать в самозванце мужа?
Замечания на полях главной женской роли
Первое и очевидное: признав «Мартена», Бертранда обретала в деревне достаточно высокий статус, переставая быть «соломенной вдовой» на птичьих правах в доме дяди мужа (он же по совместительству её отчим); у неё появлялась жизненная опора, у маленького Санкси – отец. Однако наша героиня неглупа и богобоязненна, она не могла не понимать, что становится соучастницей мошенничества, прелюбодейкой и клятвопреступницей, то есть губит свою бессмертную душу так бесповоротно, что вряд ли отмолишь.
Надо полагать, что в личном Божьем мире Бертранды Герр Господь и заступница Пресвятая Дева много прощали за искреннюю любовь; разве не её Он проповедовал, разве не ею Она руководствовалась? Будем исходить из того, что Бертранда горячо и чистосердечно полюбила Арно – тому есть множество свидетельств; возможно, даже сочла его Даром Небес. И он, циник, шалопай и мошенник, похоже, тоже полюбил свою «жену» с неменьшей силой. Так бывает.
Кульминация (окончание)
Пьер Герр подготовился основательно. Его аргументы выглядели так: во‑первых, «племянник» умудрился позабыть баскский язык; во‑вторых, у местного сапожника сохранилась обувная колодка Мартена – у «пришельца» стопа была чуть меньшего размера; наконец, проходивший через деревню старый солдат как-то божился, что встречал реального Мартена Герра на войне, и тот потерял там ногу. Каким-то образом истцу удалось уговорить Бертранду поддержать его претензии (весьма вероятно, что она надеялась на провал иска в суде, что укрепило бы их с «Мартеном» позиции). К барьеру!
Низшая инстанция – общинный суд – рассматривать иск отказался, ссылаясь на недостаточную компетентность. Дело перешло к окружному королевскому судье в городе Рьё, который проделал титаническую работу, опросив десятки свидетелей и послав уйму запросов (в том числе в недружественную Испанию). Столкнувшись с неустранимыми противоречиями, он счёл ответчика мошенником, но, по-видимому, совершенно сознательно: оставил несколько процедурных «дырок» для кассационной жалобы, каковая и ушла в Тулузский парламент для принятия окончательного решения.
Парламент Тулузы (фр. Parlement de Toulouse) – один из высших судов Франции в XV–XVIII вв. Он был создан по образцу парламента Парижа в качестве апелляционного суда по гражданским, уголовным и церковным делам для региона Лангедок. Это был первый судебный орган такого рода на юге Франции, и он приобрёл большое значение как из-за своей удалённости от Парижа, так и из-за различий между правовой системой южной Франции, основанной на римском праве, и северной Франции.
Второй по значению (после парижского парламента) судебный орган в стране также подошёл к делу со всей ответственностью. Судьи заслушали полторы сотни (!) свидетелей, которые разделились на три примерно равные группы: «точно Мартен», «точно не Мартен» и «Бог его знает». Сам обвиняемый держался великолепно, давая всему рациональные объяснения (баскский забыл из-за контузии, колодка изготовлена некачественно и сапоги мне были велики, солдат наврал спьяну и т. д.) и на всех очных ставках выглядел уверенно и достойно. Даже появление в зале односельчан Арно дю Тиля, которые божились, что перед ними прекрасно им известный пустобрёх, пьяница и бабник, произвело обратное впечатление. «Наш не такой!» – заявили жители Артига. Бертранда, вроде бы державшаяся стороны обвинения, ничем последнему не помогла: она упоминала только те эпизоды, в которых её «муж» прекрасно ориентировался. Суд готовился вынести оправдательный приговор, когда в его двери вошёл человек на деревянной ноге.
Развязка
Мартена Герра, искалеченного ветерана войны, признали и сёстры, и жена. Немудрено, ведь он и был настоящим сыном баскского крестьянина Санкси Дагерра.
Уйдя из дому в 1548 г., он отправился в испанский Бургос, где стал лакеем кардинала де Мендоса. Через какое-то время его преосвященство уступил слугу своему брату, командовавшему войсками, направленными против мятежных Нидерландов. Он был ранен в ногу в страшном сражении при Сен-Кантене в северной Франции в августе 1557 г. и в полном соответствии с уровнем тогдашней медицины и условиями в армейских госпиталях должен был бы отдать богу душу, но… как известно, медицина нередко оказывается бессильна, когда пациент очень хочет жить. По возвращении инвалида в Испанию его покровитель-кардинал выхлопотал ему необременительную должность при одной из обителей ордена св. Иоанна Иерусалимского. То ли заскучав от однообразия монастыря, то ли услышав каким-то образом о процессе в Рьё, он вернулся и, обуреваемый жаждой мести, поковылял восстанавливать Справедливость, как он её понимал.
Когда в соответствии с приговором суда Арно дю Тиль перед казнью каялся перед жителями Артига, вся деревня рыдала. Суд мудро отказался обвинять Бертранду в злоумышлении и признал девочку Бернарду законнорождённой наследницей своего настоящего отца. Мартен Герр жену не простил. Титры. Конец фильма.
А фильм снимут, даже два. Историю невероятной любви воплотят на экране две пары незаурядных актёров: Жерар Депардьё и Натали Бай в «Возвращении Мартена Герра» и Ричард Гир и Джоди Фостер в «Соммерсби». И странное дело: что в кино, что при чтении документов XVI в. гораздо больше сочувствуешь жулику и проходимцу дю Тилю, чем суровому католику Герру. Не потому ли, что история отношений первого с Бертрандой гораздо больше похожа на то, что мы называем «любовью» и «семьёй», чем то, что сумел буквально вымучить из себя и других человек на деревянной ноге?
6. Дело о теле
Судное дело о гибели царевича Дмитрия и попытке мятежа его родственников по материнской линии, Русское царство, 1591 г.
В полдень 15 мая 1591 г. над Угличем поплыл густой набат. Звонили на колокольне Спасской церкви. Позже колоколу припомнят его участие в событиях и на 300 лет сошлют в Сибирь. Немуд-рено: дело было страшное, государственное…
Родовое проклятие
Потомкам «мужеска полу» грозного царя Ивана Васильевича на свете не жилось. Первый, Дмитрий, погиб во младенчестве в результате несчастного случая. Второй, Иван, уже взрослым то ли умер от болезни, то ли был убит отцом во время ссоры. Третий, Фёдор, страдал от многочисленных недугов и с юных лет думал преимущественно о спасении души, что также долгой жизни не обещало. Правда, самый младший, от последней, не признаваемой (впрочем, шёпотом, почти молча) церковью жены Марии Нагой, тоже Дмитрий, был шустрым и смышлёным; одна беда – подвержен был припадкам «чёрной немочи», «падучей болезни», сиречь эпилепсии.
После смерти отца Дмитрию Ивановичу был дан в удел волжский городок Углич. Формально уделы пользовались широкой автономией, но на практике Иван IV эту систему окончательно «добил»; вот и теперь семья Нагих (помимо царицы и её сына в почётную ссылку отправились её братья и дядя) правила номинально, но реальное управление и финансы сосредоточились в руках московского «назначенца», дьяка Михаила Битяговского.
«Следствие было произведено недобросовестно. Не ясно ли видно, что спешили собрать побольше свидетельств о том, что царевич зарезался сам в припадке падучей болезни, не обращая внимания на противоречия и на укрытие главных обстоятельств».
Мальчик рос… собственно, каким рос мальчик, мы не знаем. Сохранилось одно свидетельство, принадлежащее английскому дипломату Джайлсу Флетчеру, о том, что царевич рано начал проявлять фамильную жестокость: «Русские подтверждают, что он точно сын царя Ивана Васильевича, тем, что в молодых летах в нём начинают обнаруживаться все качества отца. Он находит удовольствие в том, чтобы смотреть, как убивают овец и вообще домашний скот, видеть перерезанное горло, когда течёт из него кровь, и бить палкой гусей и кур до тех пор, пока они не издохнут». Впрочем, Флетчер Дмитрия не видел, русского языка не знал, миссия его в Москве окончилась провалом, так что – сами понимаете. Другое дело, что нет оснований подозревать шустрого англичанина в намеренном искажении действительности: он лишь передавал то, о чём говорили промеж себя русские, в чём признавался открыто и недвусмысленно.