-Ее зовут Аттилия Ромула. –признался я. – И я люблю ее с детских лет. Поэтому давай останемся друзьями,Мирталис. Ведь мы останемся друзьями, да?
-Ты сказал. – загадочнопроизнесла Мирталис и одарила меня нежнейшей улыбкой.
Если бы я знал, что этот мигмне улыбалась смерть!
***
Когда я уже подходил к дому,то увидел, что в узком переулке двое мужчин подозрительного вида избивают,вернее, добивают, кого-то. Судя по всему, то были одни из тех молодчиков, чтоорудуют в Риме по ночам, грабя и убивая случайных прохожих. Но на сей раз им неудалось довести до конца свое черное дело. Отправляясь к Мирталис, япредусмотрительно взял с собой для охраны двух рабов. Вдобавок, мы быливооружены. А на крыльце моего дома нас с фонарем в руках поджидал верныйСильван30, который, заметив неладное, позвал подмогу. Увидев бегущихк ним людей с факелами, злодеи бросились наутек, бросив свою жертву.
Спасенный мной человек был ещежив. Однако находился без сознания. Оставлять его на улице было нельзя. Поэтомуя распорядился отнести незнакомца в свой дом. Впрочем, стоило мне рассмотретьего в атриуме, при свете факелов, как я горько пожалел о своей доброте.
Теперь мне стыдно признаться вэтом. Но, к чему лукавить, в ту пору я клял себя за то, что спас этого бродягу.Грязного, полунагого старика, с гноящимися шрамами на запястьях и лодыжках,какие бывают у тех, кто много лет проходил закованным в цепи. Судя по всему, этобыл беглый раб. Стоило ли спасать такого…у меня язык не поворачивался назватьего человеком.
Проще всего было отнестиэтого бродягу назад, на улицу. Но, как врач, я не мог отказать ему в помощи.Поэтому прежде всего решил осмотреть его. Приступив к осмотру, я сразу же заметил,что правая рука бродяги…или, возможно, раба, напоминает когтистую птичью лапу. Аэто означало одно – такому человеку только и остается, что просить милостыню.Ибо заработать себе на хлеб он не сможет.
Но самое страшное открытие ожидаломеня, когда незнакомец пришел в себя. Он оказался немым. Точнее сказать, вместоязыка у него во рту шевелился обрубок. Боги, кто же так изуродовал этогонесчастного? Нет, кто бы они ни был: беглый раб или даже преступник, у меня неподнимется рука выгнать его на улицу – на верную смерть! Я оставлю его у себя.По крайней мере, пока он не поправится. Приняв такое решение, я поручилбольного заботам рабов. Ведь и сам он явно был из их числа.
Однако вскоре Сильван, которыйвызвался ухаживать за бродягой (прочие рабы наотрез отказались это сделать),сообщил мне еще одну, весьма неприятную новость: тот кашляет кровью. Теперь японял, что могу не опасаться прослыть укрывателем беглого раба. Этого никтоискать не станет. Как видно, его прежние хозяева, узнав о том, что их раб боленчахоткой, побоялись заразиться и выгнали его сами – умирать. И тут мне сталострашно. Ведь получается, что я тоже могу заразиться от этого чахоточного. Вотуж и впрямь – не делай добра, не получишь зла! Похоже, моя жалость обернуласьпротив меня самого.
И я решил, что, как толькобродяга достаточно окрепнет, я дам ему денег и велю убираться на все четырестороны. Не могу же я превратить свой дом в приют для нищих и рабов!
***
Тем не менее, я был вынужденпровозиться с ним всю ночь. Так что смог лечь спать лишь под утро. А днем комне нагрянули первые пациенты. Пожилой сенатор, потом молодой человек изпатрицианского рода, за ним – толстая матрона средних лет в сопровождении юнойчернокожей рабыни… Все они заявляли, что обратиться ко мне им порекомендовал ихдруг Руф Альбус. Как же мне было стыдно перед Руфом! Он делал все возможное,чтобы помочь мне. А я из-за пустяка предал нашу дружбу… Я хотел было немедленноотправиться к Руфу, чтобы поблагодарить его за помощь, а заодно и попроситьпрощения. Но так и не решился сделать это. Настолько мне было стыдно… И яотложил примирение с Руфом до завтра.
Но на другое утро ко мнепришло вдвое больше больных. Так что я закончил прием лишь после полудня. Послечего, хотя и без особой охоты, отправился навестить чахоточного раба. Каково жебыло мое изумление, когда в то время, когда я его осматривал, в комнату вошелСильван. А за ним – кто бы вы думали? Никто иной, как Руф!
-Привет, дружище! – безобиняков заявил он. – А я все думал: куда это ты подевался? Уж не случилось личто с тобой? Вот и решил навестить: вдруг тебе нужна моя помощь? А-а чем это тызанят? Кто это такой?
-Да так. – отмахнулся я. Еще нехватало рассказывать Руфу, как я по глупости притащил в дом подобранного наулице умирающего раба. – Давай лучше, пойдем поужинаем вместе. Эй, Сильван!Пусть Евтих накроет нам стол на двоих! Что ж, друг, сегодня моя очередьугощать! Не обессудь, что мой стол будет малость поскромнее… Надеюсь вследующий раз исправиться… Что ж ты не идешь?
К моему удивлению, Руф во всеглаза пялился на больного раба. Потом резко повернулся и вышел вслед за мной.
***
Не успели мы приступить кеде, как Руф вдруг произнес:
-Знаешь, Луций, все это оченьстранно.
-Что странно, дружище? –спросил я. Потому что Руф редко бывал таким серьезным, как сейчас.
-Родинка. – произнес он.
-Ты это о чем? – я никак немог взять в толк, что имеет в виду Руф.
-Видишь ли. – пояснил тот. – Умоего отца был друг. А потом он…скажем так, исчез. Так вот, отец рассказывал,что у него была точно такая родинка.
Я недоверчиво хмыкнул. Похоже,Руф что-то путает. Смешно представить, что этот раб мог иметь какое-тоотношение к его отцу!
-Не смейся! – вскинулся Руф. – Яэто сам от него слышал. Долго рассказывать, ну да ладно, все равно делатьнечего. Видишь ли, однажды мы с отцом пошли в термы. И там оказался одинчеловек с родимым пятном на левой груди. Оно было такое забавное, в формесердечка. Тогда я был еще подростком. Возможно, потому и обратил на неговнимание. И говорю отцу: «видишь, у него целых два сердца». А он улыбнулся иотвечает: «это еще что! Вот у одного моего друга на левой груди было родимоепятно…прямо как рыбка!» И сразу смолк… Потом, незадолго до смерти, он рассказалмне, что этот его друг уже шесть лет, как пропал. Вернее, его арестовали… Ещепри Каракалле31. И с тех пор о нем не было никаких известий.
-А как его звали? – зачем-тоспросил я.
-Не помню. – признался Руф. – Нето Кирион, не то Клавдиан… Да, по правде сказать, отец о нем только дважды ирассказывал. Видишь ли, Луций, этого, то ли Кириона, то ли Клавдиана,арестовали, как заговорщика против императора. Сам понимаешь, о таком другеупоминать небезопасно. Ради собственной безопасности.
Он горько усмехнулся своей шутке.А я решил перевести разговор на другую тему. Тем более, что очень нуждался вего совете.
-Послушай, Руф, я давно хочуспросить у тебя об одном деле. Помнишь, тогда на пиру ты вспоминал о моей невесте.Так вот, мне удалось с ней встретиться. Только она стала какая-то странная. Илюди вокруг нее тоже какие-то странные. Может, ты объяснишь, кто они такие?
Вслед за тем я рассказал Руфуо своей встрече с Ромулой. А также – о том, что Сильван выведал у нищего. Онслушал внимательно, не перебивая меня. А потом сказал:
-Похоже, твоя невеста попала кхристианам. Ведь они-то как раз и ненавидят все, кроме самих себя. Немудрено,что и эта Ромула теперь чурается тебя, как огня. Между прочим, эти христиане – оченьопасные люди. Представляешь, в свое время, еще при Нероне32, онидаже подожгли Рим!
-Подожгли Рим? – изумился я. –Неужели?
-Ты что, не знал? – удивленновопросил Руф. – Впрочем, ты же у нас скорее грек, чем римлянин. Вряд ли вГреции тебе об этом рассказывали. А у нас в Риме об этом все знают. Слушай, утебя случайно нет «Анналов» Тацита? Как раз там об этом и написано.
Я кликнул Сильвана и послалего в мою библиотеку на поиски Тацита. Вскоре он вернулся со свитком и споклоном протянул его Руфу. Тот принялся просматривать его…
-Нашел! – воскликнул он,отыскав нужное место. – Вот, слушай. Глава пятнадцатая. «Нерон объявилвиновниками пожара так называемых христиан, возбуждавших своими пороками общуюк себе ненависть и предал их изысканным карам. Все они были обличены не стольков поджоге города, сколько в ненависти к роду человеческому. Казнь их сопровождаласьиздевательствами… Потому эти люди, хотя и преступные, возбуждали чувствожалости, как гибнущие не для общественной пользы, а для удовлетворения дикойприхоти одного человека». Ну, что я тебе говорил? Теперь ты мне веришь?
-Пожалуй, ты прав. – неохотносогласился я. Потому что повествование Тацита показалось мне каким-то странным.Получалось, что христиане, возможно, и не поджигали Рим. И казнили их не заэто, а за ненависть к людскому роду. Странная причина для пыток и казней… Вдобавок,почему Нерону вздумалось казнить не всех злых людей в Риме, а лишь одниххристиан? Может быть, на самом деле их вина состояла не в ненависти к людям, ав чем-то другом?
-Пожалуй, твою невесту надоспасать. – заключил Руф. – Не то, боюсь, ты потеряешь ее навсегда. Только воткак это сделать? Судя по всему, ее опекун – тоже христианин. Так что вряд ли онсогласиться выдать ее за тебя замуж. Слушай, а что, если мы ее похитим? Подкараулимгде-нибудь на улице и украдем? И потом хорошенько спрячем, ну, хотя бы на моей неаполитанскойвилле. А пока эти христиане будут ее искать, мы убедим Ромулу в том, что они ееобманывали. Пусть она поймет, что, если кого и стоит ненавидеть, так это какраз христиан. И согласится стать твоей женой. Ведь ты ее любишь, Луций? А я,как твой друг, сделаю все, чтобы помочь вашему счастью.
Он немного помолчал, а потомдобавил:
-Да заодно и развеюсь. А тотак скучно, так скучно…
***
Когда Руф, изрядно захмелевпосле обильного возлияния33, наконец-то отбыл восвояси, ко мнеподошел Сильван.
-Господин, я должен сказатьтебе нечто важное.
Да что для меня сейчас можетбыть важнее, чем поскорее лечь спать? Я устал за день. Вдобавок, кажется,