Этот заголовок может ввести в заблуждение. Он вызывает ощущение, что до сих пор речь шла не о практике. Однако к чему можно свести всю христианскую программу, если не к практике (благовестия, действия, страдания, смерти) этого Христа? И к чему направлена вся эта христианская программа, если не к практике (жизни, деятельности, страдания, смерти) человека в следовании за этим Христом? Тем самым до сих пор также речь шла о «теории» вполне определенной практики, которую теперь необходимо разъяснить и профилировать — по возможности кратко — в ее основных чертах для сегодняшнего человека и общества: в каких формах необходимо осуществлять и исполнять сегодня христианскую программу? В этом смысл заголовка «Практика».
Иисус из Назарета и сегодня чрезвычайно практически соприкасается с ожиданиями и обычаями, позициями и решениями, нуждами и финансами значительной части населения земли — как в малом, так и в великом, как в частной, так и в общественной сфере. Иисус из Назарета — это фигура, действенная во все времена, среди всех групп, на всех континентах, значимая для всех, кто причастен истории и судьбе человечества и трудится для лучшего будущего. Иногда кажется, что Иисуса даже больше любят вне церкви, чем в ней и ее руководящих органах, где на практике часто догмы и каноны, политика и дипломатия — особенно политика и дипломатия — играют большую роль, чем он сам. «Здесь никогда не задаются вопросом о том, что бы сделал и сказал Иисус;
вопрос об Иисусе в этом контексте настолько чужд, что он показался бы большинству почти абсурдным», — так считает член Римской курии, проработавший в Ватикане в течение многих лет, так полагают и многие другие. Играет ли вопрос об Иисусе большую роль в других центрах церковной власти или даже образования? Дипломатические стратеги и церковные политики, церковные бюрократы и менеджеры, администраторы, инквизиторы и подчиненные системе придворные богословы — их можно найти не только в Ватикане и не только в Католической церкви.
I. Практика церкви
Если обратиться от христианской программы, которая была представлена во второй, основной, части книги, к ее реализации, к христианской практике, от вести Иисуса Христа к нынешним церквам, то и церковно активному христианину не избежать вопроса о том, не отошла ли церковь — и мы говорим здесь обо всех церквах — весьма далеко в своей практике от христианской программы. Не это ли причина того, что многие люди принимают решение в пользу Бога и Иисуса, но не могут принять решение в пользу церкви, какой?либо церкви?
1. Решение в пользу веры
Есть люди, часто получившие религиозное воспитание, которые в течение многих лет практически не задумываются о Боге, однако затем, нередко воистину удивительными путями, приходят к постижению того, что Бог может значить многое, может даже быть решающим не только в момент смерти, но и для их жизни здесь и сейчас. Есть люди, оттолкнутые и не интересующиеся догматизмами и «сказками» уроков религии, в течение многих лет тем более не задумывающиеся о мифологически обрамленном Иисусе, однако затем, также нередко удивительными путями, они приходят к осознанию того, что Иисус может означать многое, даже быть решающим для их понимания человека, мира и Бога, для их бытия, действия и страдания. Решение в пользу или против Иисуса, в пользу или против христианского бытия необходимо здесь рассмотреть прежде, чем мы практически обратимся к вопросу о церкви.
Личное решение
Тот, кто хотя бы немного интересуется фигурой Иисуса, видит, что она ставит его перед вызовом. И тот, кто до сих пор старался следовать нашим рассуждениям, мог ощутить, как во время рассмотрения этой фигуры все аргументы сами по себе обретают характер призыва и обращаются одновременно к уму и сердцу; пробужденное самой личностью воодушевление невозможно скрыть. Стали очевидными не только основные характерные черты и контуры благовестия, деяний и судьбы Иисуса. Почти на каждой странице этого прозаичного критического осмысления событий стали осязаемыми напрашивающиеся выводы в отношении нашей собственной жизни. Не достаточно ли этого в отношении практики? Требуется ли с богословской точки зрения еще нечто большее? По сути дела, нет. Однако перед лицом едва ли обозримого материала и связанных с проблематикой сложностей не будет излишним обозначить линии практической программы для христиан, чтобы применить ее к нуждам нынешнего времени.
Здесь в качестве связки следует предложить некоторые мысли, которые резюмируют сказанное и могут стать основой для последующего. Все сказанное о христианской программе ясно показало, почему именно этот Иисус должен быть определяющим для меня. Но будет ли он для меня определяющим — совершенно личный вопрос: это мое абсолютно личное решение! Никакая церковь и никакой папа, никакая Библия и никакая догма, однако и никакое благочестивое заверение, никакое ве–рующее исповедание, никакое свидетельство других людей и даже очень серьезные богословские размышления не могут навязать мне или отнять у меня ответ, решение. Решение в конечном счете осуществляется безо всяких промежуточных инстанций в полной свободе между ним и мной.
Богословское исследование не решает вопрос о принятии решения. Оно может только наметить пространство и границы, в рамках которых возможен и осмыслен ответ. Оно может устранить препятствия, разъяснить предубеждения, привести в состояние кризиса неверие и суеверие, пробудить готовность, начать — часто требующий долгого времени — процесс принятия решения. Оно может проверить, не является ли это согласие неразумным, неприемлемым, или оно скорее продумано и обосновано, так что я могу нести за него ответственность передо мною самим и другими людьми. Оно может помочь разумно управлять процессом решения. Однако ввиду всего этого нельзя упразднить свободу согласия, но ее необходимо провоцировать и в определенной мере «культивировать».
Тем самым человек в конечном счете может сказать Иисусу «нет», и ничто в мире не помешает ему сделать это. Он может считать Новый Завет интересным, красивым, заслуживающим чтения, назидательным, может называть Иисуса из Назарета симпатичным, привлекательным, трогательным, даже истинным Сыном Божьим — и все же переходить к своему ежедневному распорядку дня без него. Однако он может сделать и обратное: незаметно и все же решительно пытаться ориентировать течение своего дня и жизни на него, может принять его во всей его чрезвычайно человечной человечности как руководство. Конечно, этого никогда не произойдет на основании принудительной очевидной цепочки доказательств. Скорее на основании совершенно свободно дарованного доверия, хотя и чаще всего сообщенного через доверяющих и достойных доверия людей. Почему же? Потому что человек в этих словах и делах этой жизни и смерти постепенно может открыть что?то большее, чем просто человеческую реальность, потому что он во всем этом может распознать знамение Бога и приглашение к вере, сказать ему «да» абсолютно свободно и при этом абсолютно убежденно. Без математически достоверных доказательств, однако и не без веских причин. Не слепо, однако и не очевидно констатируя, но вполне понимая, безусловно доверяя и тем самым безусловно уверенно: это вера свободного христианина, так похожая на любовь и часто переходящая в нее.
Однако «нет» неверия возникает не в том случае, когда кто?то сомневается в действительности одного или нескольких засвидетельствованных в Новом Завете «спасительных фактов»: не все произошло или произошло так, как написано. «Нет» неверия возникает тогда, когда человек в конечном счете ясно уклоняется от ясно осознанного притязания Бога в Иисусе, отказывает ему и его вести в ясно требуемом признании и не готов увидеть в нем знамение, слово и действие Бога, признать его как модель для своей жизни. Конечно, купюра в руке кажется более реальной, чем та реальнейшая реальность, которую мы называем Богом. И «да» этой реальнейшей реальности, к чему лично обязывает Иисус, всегда будет сопровождаться сомнением. В искреннем сомнении может быть больше веры, размышляющей веры, чем в произносимом бездумно и бессмысленно каждое воскресенье Символе веры, который не защищает от ересей. Ведь во что верят эти так непоколебимо уверенные «верующие»? Часто больше в ритуалы и церемонии, явления и пророчества, чудеса и тайны, чем в живого, удивляющего, беспокоящего Бога, который не идентичен преданию и обычаям, всему привычному, удобному и безопасному. «Христос не сказал: я — обычай (consuetude), но Я — истина (Veritas)», — так Тертуллиан комментировал уже в III веке слова из Евангелия от Иоанна.
Бесчисленные люди ощущают, что вера имеет свои приливы и отливы, свой день и свою ночь. Однако веру, которая некогда была живой, нельзя просто, как иногда слишком наивно говорят, «потерять» — например, как часы. Но она может — задушенная опытом страдания, работой, наслаждениями или просто рассеянностью — заснуть, умереть, перестать определять жизнь. В этом смысле человек и, к сожалению, особенно часто молодой человек, очарованный новыми возможностями жизни (опыт мира, сексуальность, деньги, карьера), «теряет» свою веру не представляя, сколько мучений может стоить вновь обрести, вновь пробудить, вновь оживотворить ее. Однако и наоборот, человек может сохранить свою веру в глубочайшей тьме. Как написал молодой иудей на стене варшавского гетто:
Я верю в солнце, даже если оно не светит.
Я верю в любовь, даже если я ее не чувствую.
Я верю в Бога, даже если я Его не вижу.
Разве сегодня нет бесчисленного количества людей, которые, как и остальные, видят в этом мире страх и страдание, ненависть и бесчеловечность, нищету, голод, эксплуатацию и войну, и все же они верят, что Бог имеет силу, превосходящую эти силы? Разве нет людей, которые, как и остальные, видят в своей жизни, что над нами господствуют другие господа: антипатии и агрессии, предубеждения и страсти, конвенции и системы, прежде всего самые разные формы эгоизма, и все же они верят, что Иисус — истинный Господь? Разве нет людей, которые, как и все остальные, видят в своем мышлении, желании и чувстве неуверенность и недостаточность, сомнение и восстание, высокомерие и инертность, и все же они верят, что Дух Божий может определять наше мышление, желание и чувства.
Многие люди в своих экзистенциальных вопросах и проблемах ищут ответ, ищут помощь и опору. Все это уже предложено! Это нужно только принять. Совершенно личное решение в пользу Бога и Иисуса является собственно христианским основным решением. Здесь речь идет о христианском бытии или небытии, о христианстве или нехристианстве.
Однако здесь у некоторых вновь возникает вопрос: идентично ли это основное решение в пользу веры и неверия решению в пользу или против конкретной церкви? Сегодня существует больше, чем когда бы то ни было, христиан, зачастую бесспорно хороших христиан, вне церкви, вне всех церквей. И — как необходимо теперь яснее понять — к сожалению, не без вины церкви, всех церквей.
Критика церкви
Именно церковно активный христианин в свете вести Иисуса не имеет повода стыдиться критики церкви или предоставить ее «внешним». Никакая радикальнейшая критика «извне» не может заменить или превзойти критику «изнутри». Острейшая критика церкви возникает не на основании многочисленных исторических, философских, психологических, социологических возражений, но на основании самого Евангелия Иисуса Христа, на которое постоянно ссылается церковь и поэтому — даже папе или многим маленьким папам — нельзя запретить критику церкви «изнутри»! Все это с надлежащим почтением и милосердием.
Однако церковью — и особенно Католической церковью — все еще восхищаются многие люди. Почему бы и нет? Но многие также порицают и отвергают ее. Почему бы и нет? Эта двойственная реакция вызвана не только различными позициями людей, но амбивалентностью самого феномена «церковь».
Одни восхищаются уникальной историей церкви на протяжении 2000 лет. Другие видят в ней ослабление и капитуляцию перед историей. Одни восхваляют эффективную всемирную организацию, укорененную на небольшом пространстве, насчитывающую сотни миллионов членов и обладающую строго упорядоченной иерархией. Другие видят в этой эффективной организации функционирующий с помощью мирских средств аппарат власти; во внушительных цифрах христианских масс — поверхностное и сущностно бедное традиционное христианство; в прекрасно упорядоченной иерархии — стремящихся к господству и роскоши административных функционеров. Одни прославляют величественно–торжественную литургию, укорененную в традиции, глубоко продуманную богословскую вероучительную систему, великие мировые культурные достижения в созидании и формировании западного христианского мира. Другие же видят в этой богослужебной торжественности застывший в средневековой барочной традиции неевангельский внешний ритуализм; в ясной единообразной вероучительной системе — жестко авторитарное, манипулирующее унаследованными оболочками терминов, неисторическое, небиблейское схоластическое богословие; в западных культурных успехах — обмирщение и уклонение от своей истинной задачи… Почитателям церковной мудрости, власти и успеха, церковного блеска, влияния и престижа противники церкви напоминают о преследованиях иудеев и крестовых походах, процессах над еретиками и сожжении ведьм, о колониализме и религиозных войнах, о ложных осуждениях людей и неправильных решениях проблем, о тесной связи церкви с определенными общественными, правительственными и идеологическими системами, о ее частой несостоятельности в вопросах рабства, войны, положения женщин, в социальном вопросе, в научных вопросах, например эволюционная теория, или в ряде исторических вопросов…
Может быть, все это — слишком часто цитировавшиеся ошибки прошлого, которые к тому же следует «понимать в контексте эпохи»? Но разве это лишь жалобы на прошлое — все то, что нобелевский лауреат Генрих Белль высказывал в адрес Католической церкви, а Александр Солженицын — в адрес Русской православной церкви? Не лучше ли такая критика, чем часто полное отсутствие интереса, который многие христиане, особенно протестанты, проявляют к своим церквам?
Сколько упреков в адрес церкви исходит от ученых и врачей, психологов и социологов, журналистов и политиков, рабочих и интеллектуалов, церковно практикующих и не практикующих, молодых и пожилых, мужчин и женщин против плохих проповедей, скучного богослужения, отталкивающего благочестия, безынтеллектуальной традиции. Против авторитарной, непонятной догматики и далекой от жизни мелочно–казуистической морали. Против оппортунизма и нетолерантности, законничества и высокомерия церковных функционеров и богословов на всех ступенях, против недостатка творческих людей в церкви и скучной заурядности. Против разнообразных союзов с власть имущими и пренебрежения презираемых, уничиженных, подавленных, эксплуатируемых, против религии как опиума для народа, против занимающегося самим собой, раздробленного в себе христианства, разделенной экумены…
Не являются ли для многих церкви, эти институционализированные носительницы христианства, в которых изначальный огонь Духа кажется потухшим и которые боятся новых экспериментов и опытов, несмотря на все разговоры о реформах и обновлении, безнадежно отставшими субкультурами и организациями, живущими в прошлом и не знающими нужды нашего времени? Кто здесь заслуживает доверия? Занимающееся самим собой церковное руководство, которое пытается постоянно табуизировать знание и любопытство, обезопасить церковный народ от внешней и внутренней критики, чьи советчики — страх за систему, потерю влияния и власти и которое вечно занимается с богословской точки зрения уже давным–давно разрешенными проблемами? Или те практикующие христиане, которых никогда не учили критической свободе, которые верят, потому что это сказал приходской священник, епископ, папа, и, будучи абсолютно не готовыми к любым переменам, при малейших изменениях, скажем, в католическом церковном праве или календаре святых, в православном богослужении или в протестантском переводе Библии, спрашивают, во что же следует верить и следует ли еще верить вообще?
Или большего доверия заслуживают те умеренно современные богословы, для которых, как кажется, иногда важнее формулы и свои собственные маленькие системы, важнее оппортунизм и приспособление, чем христианская истина? Богословы, которые еще не завершили споры XVI века и еще не усвоили развитие XVIII и XIX веков? Они видят угрозу своей христианской вере, если в Библии можно найти ошибки, если возникают вопросы об одном из традиционных положений или о догме и никто не может сразу же безусловно надежно сказать, во что же «должно» верить? Могут ли такое церковное руководство и богословие, такая вера и такое христианство вызвать симпатию и любопытство нехристиан? Какое здесь несоответствие между христианской программой и церковной практикой!
Если взглянуть на истоки нынешнего отсутствия руководства и идей в церкви, то снова и снова можно констатировать: церковь далеко отстала не только от эпохи, по прежде всего — от своей собственной задачи. В очень многом она, согласно суждениям друзей и врагов, не следовала примеру того, на кого она постоянно ссылается. Поэтому сегодня виден странный контраст между интересом к самому Иисусу и равнодушием к церкви. Повсюду, где церковь вместо служения человеку осуществляет власть над людьми, повсюду, где ее институты, учения и законы становятся самоцелью, повсюду, где ее представители выдают личные мнения и стремления за божественные заповеди и предписания, там предают задачу церкви, там церковь удаляется как от Бога, так и от людей, там она оказывается в состоянии кризиса.
2. Решение в пользу церкви?
Что же делать? Восставать? Реформировать? Сдаваться? На несостоятельность церкви вновь и вновь указывают каждому активному христианину — сетуя или осуждая, подавленно или торжественно — друзья и противники. Однако интереснее, чем вечное продолжение писания церковной chronique scandaleuse[23], может быть вопрос, почему именно активный христианин, совершенно лишенный иллюзий «инсайдер», для которого новые скандальные церковные истории едва ли являются чем?то новым, все же остается в этой своей церкви. Вопрос такой задают с обеих сторон — как те, кто находится вне церкви и полагает, что в застывшем церковном институте попросту растрачивается энергия, поэтому вне его можно достичь большего, так и те, кто находится внутри и полагает, что радикальная критика церковных реалий и чиновников несовместима с пребыванием в церкви.
Зачем оставаться?
Совсем нелегко убедительно ответить на этот вопрос, после того как ввиду секуляризации современной жизни и знания исчезло так много социальных мотиваций, а эпоха государственной, народной и традиционной церкви, кажется, подходит к концу. Как для иудея или мусульманина, так и для христианина в определенной степени важно, что он — как это было чаще всего до сих пор — родился в этом обществе и остается определяемым им (хочет он этого или нет) в той или иной форме, позитивно или негативно. Небезразлично, поддерживает ли человек связь со своей семьей или же он распрощался с ней в гневе или равнодушии.
По крайней мере для некоторых христиан — это причина того, чтобы оставаться в церкви, а для многих иерархических служителей — чтобы оставаться в церковном служении.
Они хотели бы выступить против закосневшей церковной традиции, которая затрудняет христианское бытие или делает его невозможным. Однако они не хотят отказываться от жизни на основании великой христианской, а также одновременно церковной традиции двадцати столетий.
Они хотели бы критиковать церковные институты и структуры, если им приносится в жертву счастье личности. Однако они не хотят отказаться от того необходимого в этих институтах и структурах, без чего длительно не может жить сообщество веры, без чего слишком многие останутся в одиночестве именно в своих самых личностных вопросах.
Они хотели бы противостать надменности церковных авторитетов, которые руководят церковью не по Евангелию, но согласно своим представлениям. Однако они не хотят отказываться от морального авторитета, который церковь может иметь в обществе там, где она действительно действует как церковь Иисуса Христа.
Итак, зачем оставаться? Поскольку в этом сообществе веры критически, но солидарно, несмотря на все проблемы, можно признать великую историю, в которой человек живет вместе со многими другими. Поскольку как члены сообщества веры мы сами являемся церковью и не должны путать церковь с аппаратом и администрацией, тем более предоставлять им оформление этого сообщества. Поскольку здесь, при всех серьезных возражениях, мы обрели духовную родину и можем отвечать на великие вопросы «откуда?» и «куда?», «почему?» и «для чего?» о человеке и мире. Мы не можем поворачиваться к ней спиной более чем, к примеру, к демократии в политике, которой по–своему не меньше, чем церковью, злоупотребляют и которую не менее бесчестят.
Естественно, существует и другая возможность. И ее зачастую выбирали совсем не самые плохие христиане: разрыв с этой церковью из?за ее отпадения ради более высоких ценностей, возможно, ради действительно христианского бытия. Существуют христиане — и в пограничных случаях также группы христиан — вне института «церковь». Такое решение необходимо принимать во внимание, его даже можно понять, особенно в нынешней депрессивной фазе Католической церкви. Конечно, любой активный и информированный христианин мог бы назвать не меньше причин для ухода, чем те, кто на самом деле ушел.
И все же? Для них прыжок с корабля был актом искренности, мужества, протеста или просто последним средством, потому что они не могли более терпеть. Но для нас в конечном счете не было бы это актом отчаяния, несостоятельности, капитуляции? Мы были здесь в лучшие времена, должны ли мы теперь оставить корабль во время шторма и предоставить сопротивляться ветру, вычерпывать воду и бороться за выживание другим, с кем мы до сих пор плыли вместе? Мы получили слишком много в этом сообществе веры, чтобы можно было уйти просто так. Мы много вместе работали для изменения и обновления, чтобы разочаровать тех, кто был рядом. Не следует доставлять эту радость противникам обновления и не следует огорчать друзей. Не следует отказываться от эффективности в церкви.
Альтернативы — другая церковь, никакой церкви — не убеждают: побег ведет к изоляции индивидуума или же к новой институционализации. Весь фанатизм доказывает это. Мало реального в элитарном христианстве, которое желает быть лучше многих других «внешних» христиан, и в церковных утопиях, которые исходят из идеального общества людей абсолютно одинаковых убеждений. В конечном счете не будет ли лучше и, превозмогая все страдания, приятнее и плодотворнее бороться за «христианство с человеческим лицом» в этой конкретной человеческой церкви, где мы, по крайней мере, знаем, с кем имеем дело? Это постоянно новый призыв к ответственности, к критической солидарности, к настойчивому упорству, к живой свободе, к лояльной оппозиции.
Сейчас, когда ввиду очевидной несостоятельности руководства были потрясены авторитет, единство этой церкви, доверие к ней, когда она все более кажется слабой, заблуждающейся, не знающей, куда идти, многие, может, более твердо чем в торжествующие времена скажут: «Мы любим эту церковь — какова она есть и какой она могла бы быть». Не как «мать», но как семью веры, ради которой вообще существуют институты, структуры, авторитеты и с чем иногда необходимо просто примириться. Сообщество веры, которое и сегодня вопреки его шокирующим недостаткам может не только наносить раны, но все еще и совершать чудеса среди людей: там, где оно «функционирует», где оно не только представляет собой место воспоминания об Иисусе, хотя и это важно, но где оно действительно словом и делом представляет дело Иисуса Христа. Все же оно делает и это, хотя больше в малых группах, чем в широкой публичности, больше через скромных людей, чем через иерархов и богословов. Однако это происходит ежедневно, ежечасно через многочисленных свидетелей, которые как христиане в повседневной жизни представляют церковь в мире. Таким образом, определенно мы можем и должны оставаться в церкви, поскольку мы убеждены в деле Иисуса Христа и поскольку церковное сообщество, несмотря на все свои ошибки, все же осталось и должно оставаться служением делу Иисуса Христа.
Там, где церковь частным или публичным образом выступает за дело Иисуса Христа, где она осуществляет его словом и делом, там она служит человеку и вызывает доверие. Там она может быть местом, где нужду индивидуума и нужду общества можно увидеть намного глубже, чем это может сделать общество успеха и потребления своими силами. Все это происходит не само по себе, не случайно, оно находится во взаимосвязи и взаимодействии с тем, что — достаточно скромно, однако сегодня все же в большей свободе, чем в прошлом — происходит в церкви, в ее благовестии и ее богослужении. Это вновь и вновь становится возможно благодаря тому, что где?то священник на кафедре, по радио или в небольшом кругу людей проповедует этого Иисуса, катехизатор или родители учат христианству, индивидуум, семья или община серьезно молятся без красивых фраз, совершается крещение во исполнение поручения Иисуса Христа, совершается трапеза воспоминания и благодарения в общине, понимающей, что это влияет на повседневную жизнь; что силой Божьей непостижимо провозглашается прощение грехов; что тем самым в богослужении и в служении человеку, в преподавании и душепопечении, в диалоге и диаконии истинным образом провозглашается Евангелие, по нему живут и показывают пример своей жизнью. Короче говоря: за Христом следуют там, где серьезно воспринимается дело Иисуса Христа. Тем самым церковь как верующее сообщество — и кто сделает это ex professo[24], если не она — может помогать человеку быть человеком, христианином, верующим и действительно оставаться таковым.
От самой церкви зависит, как она преодолеет кризис. Нет ничего ошибочного в ее программе. Зачем же оставаться в церкви? Потому что из веры можно почерпнуть надежду, что эта программа, дело самого Иисуса Христа, как и прежде, сильнее всего безобразия, которое творится в церкви и с церковью. Поэтому оправданно решительное действие в церкви, как и особое действие в церковном служении — несмотря ни на что. Нельзя сказать: я остаюсь в церкви, хотя я христианин. Я не считаю себя более христианским, чем церковь. Но поскольку я христианин, я остаюсь в церкви.
Практические предложения
Однако спросим еще раз: что же делать? Общая богословская рефлексия о пребывании в церкви сама по себе не отвечает на этот вопрос. Тем более во время трудных переходных фаз, подобных нашей. Что можно сделать именно в такой ситуации — которая, конечно, может пройти скорее, однако также скорее вернуться, чем мы думаем?
Без долгих объяснений ясна основная линия практического поведения: можно преодолеть любой кризис церкви, любую поляризацию между католиками и протестантами, между прогрессивными и консервативными христианами, между «дособорными» и «послесоборными» католиками, между пожилыми и молодыми, мужчинами и женщинами; в Католической церкви между епископами и клиром, епископами и народом, папой и церковью только одним путем: мы должны заново обдумать центр и фундамент — Евангелие Иисуса Христа, из которого возникла церковь и которое она в каждой новой ситуации должна по–новому осознавать и переживать! Здесь нет возможности изложить, что это принципиально и конкретно означает для индивидуума и сообщества в разных церквах, странах, культурах, областях жизни. Следует указать лишь на некоторые непосредственные возможности.
Для всей экумены, как Рима, так и Всемирного совета церквей, недостаточно прекрасных слов, обращенных к «внешнему миру», к обществу в целом, и «внутри», между церквами, лишь для создания вечных смешанных комиссий, взаимных визитов вежливости, бесконечных академических диалогов без практических результатов. Должна быть действительная, растущая интеграция разных церквей:
путем реформы и взаимного признания церковных служений;
путем общей литургии слова, открытого причастия и все большего совместного совершения евхаристии;
путем совместного строительства и совместного использования храмов и других зданий;
путем совместного служения обществу;
путем растущей интеграции богословских факультетов и религиозного образования;
путем разработки конкретных планов единства церковными руководствами на национальном и универсальном уровне.
В Католической церкви как общины, так и их предстоятели должны все более настойчиво требовать, бороться и в конечном счете осуществлять особенно то, что осталось незаконченным на II Ватиканском соборе. Мы снова здесь должны настаивать на ряде реформ в Католической церкви. На некоторых из них уже давно многие настаивают, и все они основаны на Евангелии.
Церковные лидеры должны выполнять свою задачу в целом, не иерархически, но компетентно, не бюрократически, но креативно, не как связанную с должностью, но как связанную с людьми; они должны проявить мужество выступать более за людей, чем за институты; они должны больше заботиться о демократии, автономии, человечности на всех церковных уровнях и стремиться к лучшему сотрудничеству между клиром и мирянами.
Епископы не должны назначаться путем тайных процедур в стиле римского абсолютизма (защищенная клятвой «папская тайна»), основываясь на их конформизме, но должны избираться представительными органами клира и мирян на определенное время согласно с требованиями соответствующей епархии.
Папа также, если он притязает на то, чтобы быть большим, чем епископом Рима и примасом Италии, должен избираться органом, состоящим из епископов и мирян, который, в отличие от назначаемой папой коллегии кардиналов, представлял бы всю церковь — не только различные нации, но прежде всего различные менталитеты и поколения.
«Священники» (предстоятели общин и епархий) в соответствии со свободой, которую Евангелие дарует именно в этом вопросе, должны сами решать, будут ли они женатыми или неженатыми — каждый в соответствии со своим личным призванием.
«Миряне» (в общинах и епархиях) должны иметь право не только консультировать, но также совместно принимать решения, вместе со своими предстоятелями в рамках хорошо сбалансированной системы разграниченных полномочий (checks and balances[25]), они также должны иметь право возражать там, где сам Иисус возразил бы.
Женщины в церкви должны иметь по меньшей мере те же достоинство, свободу и ответственность, которые им гарантирует нынешнее общество: равные права в церковном праве, в принимающих решения церковных органах, также они должны иметь практическую возможность изучения богословия и рукоположения.
В вопросах морали свобода и совесть не должны снова заменяться законом, чтобы не создавалось новое (церковное) рабство; в частности, нужно понимать в свете Евангелия новое отношение к сексуальности, помня о том, что молодое поколение может найти и другие пути, чтобы сохранить чистое сердце.
Вопрос о регулировании рождаемости путем «искусственных» средств должен быть предоставлен решению совести брачных партнеров согласно медицинским, психологическим и социальным критериям, а католическому церковному руководству следует пересмотреть свою позицию по этому вопросу (энциклика Humanae vitae).
И так далее. За выполнение этих и других подобных насущных требований церковной реформы необходимо энергично бороться вплоть до их исполнения — ради бесчисленных людей, которые вынуждены страдать от нынешнего неудовлетворительного положения дел в церкви.
Вопреки разочарованию
Здесь сразу же вновь возникает вопрос: не препятствует ли избыточная власть и закрытость самой церковной системы серьезной реформе? В сложное время церковной истории есть ли вообще средний путь между революцией и просто терпением? Однако этот вопрос можно сформулировать по–другому: не может ли ситуация, в частности, в Католической церкви вновь быстро измениться, если будет преодолен нынешний credibility gap, кризис руководства и доверия? В этом смысле было бы безрассудно каждый раз ожидать только перемен наверху и нового поколения. Поэтому следует указать на некоторые ориентиры для практического поведения в таких ситуациях. Что можно сделать вопреки разочарованию?
Мы не должны молчать: требования Евангелия, нужды и надежды нашего времени являются во многих актуальпых вопросах настолько недвусмысленными, что молчание из?за оппортунизма, малодушия или легкомыслия может сделать виновными, как и молчание многих ответственных людей в эпоху Реформации.
Поэтому: те епископы — а это часто значительное меньшинство или даже большинство в национальных епископских конференциях, — которые считают какие?то законы, предписания и меры вредными, должны выражать это публично и ясно требовать изменений. Процессы принятия всех решений епископских конференций сегодня более нельзя утаивать от церковной общественности. Однако и богословы, ссылаясь на то, что занимаются чистой наукой, не могут больше держаться в стороне от вопросов церковной жизни. Там, где речь идет о существенных интересах церкви и конкретных выводах из их научной области, они должны надлежащим образом выражать свою позицию. Каждый в церкви, в сане или нет, мужчина или женщина, имеет право и часто обязанность говорить о церкви и церковном руководстве то, что он думает и что он полагает необходимым делать. Следует ясно занять позицию как против тенденции к разложению, так и против тенденции к застыванию.
Мы должны действовать сами: слишком многие в Католической церкви жалуются и ропщут на Рим и епископов, однако сами ничего не делают. Если сегодня в общине богослужение скучно, душепопечение недейственно, богословие стерильно, открытость по отношению к нуждам мира ограничена, экуменическое сотрудничество с другими христианскими общинами минимально, то вину нельзя просто сваливать на папу или епископат.
Поэтому: священник, капеллан или мирянин, каждый член церкви должен сам сделать что?то для обновления в своей малой или большой области жизни. Много замечательного в общинах и во всей церкви началось благодаря инициативе отдельных людей. Именно в современном обществе индивидуум имеет возможности позитивно влиять на церковную жизнь. Разными способами он может настаивать на лучшем богослужении, более понятной проповеди и соответствующем эпохе душепопечении, на экуменической интеграции общин и христианской активности в обществе.
Мы должны выступать вместе: одного члена общины, который идет к приходскому священнику, не принимают в расчет, пятеро могут вызвать проблему, пятьдесят меняют ситуацию. Один священник в епархии не принимается в расчет, на пятерых обращают внимание, пятьдесят непобедимы.
Поэтому: официально созданные приходские советы, священнические советы, пастырские советы могут стать мощным инструментом обновления в общинах, епархиях и целых нациях — везде, где индивидуумы решаются и бесстрашно выступают за конкретные цели в своей собственной области и во всей церкви. Но сегодня, чтобы достичь прорыва в некоторых церковных делах, нельзя обойтись и без добровольных ассоциаций священников и мирян. Ассоциации священников и солидарные группы достигли много в разных странах. Среди прочего они также заслуживают мощной публицистической поддержки. Совместная работа различных групп не должна страдать от сектантской замкнутости, напротив, такое сотрудничество следует развивать ради общей цели. В частности, группы священников должны поддерживать контакты с многочисленными женатыми священниками, потерявшими свое служение, в целях их возвращения к полному церковному служению.
Мы должны стремиться к промежуточным решениям: только дискуссии не помогают. Часто нужно показать, что мы настроены серьезно. Давление на церковные власти в духе христианского братства может быть легитимно там, где функционеры не соответствуют своим должностям. Национальный язык в католическом богослужении, изменения определений о смешанных браках, утверждение толерантности, демократии, прав человека и многое другое в церковной истории было достигнуто только путем постоянного давления снизу в духе лояльности.
Поэтому: там, где мера, предпринятая вышестоящей церковной властью, совершенно очевидно не соответствует Евангелию, сопротивление может быть дозволенным и даже необходимым. Там, где вышестоящая церковная власть недопустимо затягивает принятие неотложных мер, для сохранения церковного единства можно мудро и сдержанно реализовывать промежуточные решения.
Мы не должны сдаваться: величайшее искушение или часто удобное алиби при обновлении церкви — это предлог, что все это не имеет смысла, что продвинуться вперед нам не удастся и потому лучше прекратить усилия: эмиграция вовне или внутрь. Но если нет надежды, то не может быть и действия.
Поэтому: именно в фазе стагнации важно в доверяющей вере спокойно продержаться до конца и сохранить выдержку. Противостояния следовало ожидать. Однако без борьбы невозможно никакое обновление. Следовательно, важно не терять из виду цель, действовать спокойно и решительно, сохраняя надежду на церковь, более преданную христианской вести и потому более открытую, человеколюбивую, достойную доверия, кратко говоря: более христианскую.
Почему есть основание для надежды?
Потому что будущее церкви уже началось, потому что воля к обновлению не ограничена определенными группами, потому что новые внутрицерковные поляризации преодолимы, потому что многие и именно лучшие епископы и священники, руководители и руководительницы орденских сообществ одобряют и утверждают радикальное изменение.
Потому что церковь не может остановить развитие мира и потому что продолжается история самой церкви.
Наконец — или, лучше, в первую очередь — потому что мы верим, что сила Евангелия Иисуса Христа в церкви вновь и вновь проявляется сильнее, чем вся человеческая неспособность и поверхностность, чем наша собственная инертность, глупость, разочарование.