В этих последних эпизодах отражается свойственное человечеству стремление принизить и высмеять свои религиозные образы и связанные с ними мифы.
У других туземцев северной Сибири, творцом мира и культурным героем является медведь. В мистерии убийства медведя, которую я буду описывать ниже, рядом с умилостивительными обрядами являются насмешливые песни и рассказы по адресу того же медведя.
Таким образом в результате этого анализа бог № 2, второй член христианской троицы, соперник бога № 1 и вместе посредник между богом и людьми, великий отрицатель и сын божий, Сатана и Христос, являются по существу вариантами одного и того же образа.
Недаром в видениях отшельников — аскетов, христианское и бесовское кощунственно смешиваются и как бы замещают друг друга. Князь тьмы является утонченнейшим доктором богословия и всех христианских искусств.
В христианстве, как указано выше, посредник замещает и вытесняет соперника. С растущим усложнением жизни, с омертвением божественного принципа, одетого сухою и серой схоластикой, пассивные типы людей, неудачливые, несчастные, задавленные гнетом культуры, хватаются за образ посредника как тонущие за доску. И самый этот образ раздвояется. Прежде всего по половому принципу на м. и ж.: для женщин посредник мужской, для мужчин женский.
Христос как «посредник» для женщин — это вечный утешитель, небесный жених, даже небесный любовник. Мужчин привлекает другой, противоположный образ, женственно-прекрасный, — Мария. Таким образом Иисус Христос и его матерь становятся частями того же самого диалектического процесса. Этим объясняется в средние века развитие и усиленный рост культа девы Марии.
Молодая богородица, целомудренно зачавшая и все же непорочная, чудесно соответствовала вкусам рыцарей, одетых в железо.
Пушкин формулировал это в златокованных стихах о рыцаре, паладине богородицы:
В позднейшие века культ девы Марии значительно увял. Напротив того, культ Иисуса Христа в специальной форме, назначенный для женского чувства, временами проявляется более или менее яркими вспышками. Христианство опирается ныне на женщин-исповедниц из высшего зажиточного класса. В католичестве, в дополнение к Иисусу, был создан в виде квинтэссенции особенный образ «Сердца иисусова». Это Иисусово сердце исключительно назначено для женских сердец.
Основанием для установления культа послужили видения монахини Маргариты Алякок. Днем в храме Маргарита видела господа, который долго беседовал с ней, говорил о своей чрезвычайной любви к людям и показывал ей свое святое сердце, требуя, чтобы особый праздник был посвящен именно сердцу божьему.
По другой версии ей явилось само сердце на огненном троне. На нем были видны язвы, терновый венец, обвивавший его и крест, водруженный наверху его.
Таким образом сердце Иисусово является замещением всего Иисуса, по принципу — часть вместо целого.
У женщин-почитательниц Христа, чуть не с первых веков христианства, иногда появляются даже стигматы, т. е. воспроизведение гвоздных язв Христа на руках и ногах. Появление таких язв было засвидетельствовано прямыми наблюдениями. Оно, впрочем, не представляет ничего необычного. Физиологами и врачами неоднократно наблюдалось появление ран и других физиологических изменений под влиянием воображения.
Французские монахини и особо благочестивые девицы, продолжают традиции этих постоянных и интимных отношений к Христу, к его гвоздным язвам и кровавому сердцу.
Новейшие мистерии, справляемые в Лурде еще и доныне, связаны опять-таки с видениями другой истеричной девицы Бернадетты, относящимися к Христу и богородице.
Таинство сердца Иисусова перешло от монахинь к дамам, которые поют в экстазе:
Christ, notre Esperance,
Christ, notre Bonheur,
Sauve, sauve la France
Par le Sacré Coeur!
Христос, наша надежда,
Христос, наше блаженство,
Спаси, спаси Францию
Своим священным сердцем!
Глава 6. Легенда Иисуса. Чудесное зачатие младенца. Гонимая божья матерь
Бог № 2 в его христианском воплощении, как известно, является Иисусом Христом. Ученые обыкновенно делят этот образ пополам и отделяют Иисуса от Христа. С одной стороны человек Иисус, а с другой стороны Христос, помазанник божий. Я не вижу необходимости в начале анализа подчеркивать такое разделение. С нашей точки зрения, человек Иисус и помазанник божий Христос это все то же земное воплощение второго бога троицы. Можно, разумеется, делить так: в символе веры по одну сторону — «сына божия единородного», по другую сторону — «единосущного отцу». Далее: по одну сторону — «рожденна», а по другую — «несотворенна, света от света, бога истинна от бога истинна».
Но для нас земное и небесное в образе Христа тесно связано вместе, начиная от его рождения от девы Марии и кончая его вознесением на небеса.
В ученой литературе, посвященной христианству, идет бесконечная, совсем необозримая полемика на тему о том, был или не был Христос. Я считаю этот вопрос неинтересным и неважным и отнюдь не желаю разбирать, был ли Христос «историческая личность», «сильная личность», «правдоподобная личность» и т. д., как стараются доказать различные богословы, большей частью, протестантские. Личности никогда не определяли исторического хода событий. Так называемый вождь, в сущности, такая же малая песчинка, как любой из ведомых. Также и в религиях вероучитель не определяет вероучения.
Образ вероучителя, запечатленный в «писании», представляет мифический образ, созданный коллективным стремлением массы верующих. Это не живая фигура, а выпуклый фокус, проектированный коллективным сознанием далеко вне экрана. Но если даже он существовал в действительности, это ничего не изменяет. Мы знаем, например, о Магомете, что это историческая личность, но все анекдоты, связанные с его добротой к спящим кошкам и молодым женщинам, ничуть не помогают нам уяснить ход развития ислама.
Можно допустить также и об Иисусе, что он существовал. Ведь были же Бар-Кохба и Иегуда Гавлонитянин и Иоканаан из Гишалы и тот, другой, безумец по имени Иисус, о котором повествует Иосиф Флавий и которого убили на улицах Иерусалима во время осады. И если они существовали, то мог существовать и Иисус, сын Марии. Ведь сказано же в Евангелии у Матфея: «не плотников ли сын он; не его ли мать называется Мария и братья его Иаков и Иосий и Иуда и Симон и сестры его не все ли между нами? Откуда у него такая премудрость и сила?» (Матф., 13, 54). Этот непочтительный, простой, обывательский подход к личности Иисуса имеет в себе внутреннее правдоподобие. Для ближайших соседей не было Иисуса — сына божия, а был Иисус — сын плотника.
Впрочем, так как вся эта знаменитая фраза построена в виде вопроса, то мы так и оставим ее под вопросом и не будем говорить об Иисусовых родителях, и братьях, и сестрах. Как известно, Иисус стал сыном божиим не потому, что он был сыном плотника, а несмотря на то, что он был сыном плотника.
Православная церковь, как и католическая, отвергают толкование этого и других подобных мест (например Матф., 1, 25), что будто бы Мария находилась в действительном браке с своим обручником Иосифом, и будто бы от него у нее были дети. По учению церкви богородица, непорочно зачавшая сына, осталась непорочной и ныне и присно и во веки веков.
Между тем в Евангелии братья Христа упоминаются неоднократно, и каждый раз в довольно непочтительном тоне. Например: «Матерь и братья его стояли вне дома, желая говорить с ним. Он же сказал в ответ: Кто матерь моя и кто братья мои? И, указав рукою на учеников своих, сказал: Вот матерь моя и братья мои» (Матф., 12, 46–49). То же повторяется почти буквально у Марка и Луки. Очевидно, представление о неприятном характере Иисусовой семьи твердо запечатлелось в сознании первых христиан.
Помимо этого скромного происхождения, легенда Иисусовой жизни соткана из древних эпизодов, быть может, древнейших, какие встречаются во всемирном фольклоре. И во многих отношениях легенду о Иисусовой жизни можно назвать канонической легендой всемирного фольклора.
Первый эпизод — легенда о чудесном дитяти, быть может, своими корнями восходит к палеолиту. Ибо древнейшие прообразы различных эпизодов этой легенды исполнены такого слияния с звериной жизнью, какое могло существовать лишь у самого корня культуры.
Сверхъестественным отцом задолго до бога-отца, породившего от девы Марии младенца Иисуса, или даже до римского бога Марса, породившего от девы Реи Сильвии Ромула и Рема, являлся бог звериный и тотемный: медведь или кит или тигр. Он являлся к девице внезапно, невзначай и увозил ее с собой в свое звериное жилище. Девство звериной богородицы подчеркивается далеко не всегда, ибо на этой стадии культуры большая часть племен не заботится о девстве невест и не ведает ревности. Понятие о девстве есть явление позднейшее. Оно связано с ревнивым, единоличным обладанием.
В указанной легенде девица, зачавшая звериного тотемного сына, возвращается тотчас же домой к своим соплеменникам и братьям. Тотемный супруг преследует ее или следует за ней.
И первый эпизод священного рассказа неизменно кончается убийством тотемного бога — медведя или тигра, и потреблением его священного тела на общей обрядовой трапезе.
Таким образом знаменитая легенда об умирающем боге, которая в последнем развитии приводит к Христу, начинается от образа тотемного медведя, умирающего для блага его тотемных потомков.
С этой точки зрения, праздник медведя или кита, который является главным праздником у русских полярных туземцев и проходит неизменно сквозь этапы убийства, поедания и воскресения, совершенно равнозначен пасхальному празднику казни и воскресения Христа.