329, они перешли русло Тибра у монастыря блаженного Андрея330 и, держа путь через землю сабинян к Луканскому мосту331, вступили в отдалённые районы города Рима. Между тем некоторых клириков и мирян тащили связанными верёвками. Понтифик же вместе с двумя епископами, а именно Сабинским332 и Портоским333, и четырьмя кардиналами содержался под стражей в крепости Требик334, а остальные кардиналы - в Коркодиле335. Никто из латинян не смел разговаривать с понтификом, а охраняли его магнаты императора; они же ему и прислуживали; наконец, как из-за подозрений, так и ради согласия он был отведён в лагерь. В тюремном же карцере папа находился 61 день. Между тем Иоанн, епископ Тускуланский, не переставал в письмах ободрять, побуждать и укреплять души верующих для оказания помощи и содействия поверженному и покинутому апостольскому престолу. Тогда князь, придя со своими людьми в Патенарию, отобрал почти триста рыцарей и послал их на помощь римлянам; те, придя в Ферентин, обнаружили, что Птолемей и все вельможи этих земель стоят на стороне императора. Император же со всем своим войском уже переправился через Тибр; из-за этого дела, поскольку они не могли вступить в город, они вернулись в Капую.
40. С другой стороны, во время этих волнений из жизни ушли герцог Рожер и его брат Боэмунд336. Итак, их смерть внушила норманнам сильный страх, а императору, его войску и всем лангобардам придала ещё большую дерзость. Ибо [норманны] в самом деле были крайне обеспокоены прибытием императора; боясь, как бы тот не изгнал их из княжеств в Апулии и Калабрии, они выбрали все самые укреплённые места и построили там крепости против прихода императора. А князь, проведя со своими людьми совещание, направил послов к императору, прося его о мире и безопасности. Итак, хотя император ежедневно опустошал поля римлян и искушал их души коварством и деньгами, Бог внушил народу такую стойкость, что он так и не смог с ними ни о чём договориться без условия освобождения папы и кардиналов. Итак, он разрывался между разными планами, но, сознавая свою вину в совершённом преступления, полагал, что никогда более не сможет чувствовать себя в безопасности со стороны папы. Итак, видя, что вышло то, на что он никак не рассчитывал, он начал клятвенно уверять, что если понтифик не согласится исполнить его волю, он и его самого, и всех тех, кого держал у себя в оковах, одних убьёт, а других изувечит; но поскольку он и этим не мог тронуть понтифика, то наконец по здравому размышлению согласился с тем, чтобы освободить всех, кого он захватил, только бы ему были даны папой гарантии безопасности на будущее время. И он заботливо хлопотал об этом через своих князей, через клириков, через мирян, через римских граждан. Однако господин папа предпочитал скорее положить жизнь, чем согласиться на инвеституру епископств и аббатств, хотя [король] уверял, что посредством инвеституры жалует не церкви, не какие-то должности, но одни лишь регалии. Он указывал на весьма тяжкую опасность раскола, которая угрожала почти всей латинской церкви. Наконец, побеждённый несчастьями сынов, страдая от тяжких вздохов и стонов, папа, проливая слёзы, сказал: «Я вынужден претерпеть это ради свободы церкви и мира и допустить то, на что ни в коем случае не согласился бы ради своей жизни». Ибо в обеспечение безопасности были привлечены епископы и кардиналы, которые были схвачены, ведь иначе ни освобождение пленных, ни церковный мир, насколько это от них зависело, не могли состояться. Итак, когда Альберт, граф Бьяндрате, и прочие сторонники императора не позволили предварительно записать условия клятвы, понтифик сказал: «Поскольку вы не позволяете изложить условия письменно, я изложу их устно». Тогда, обратившись к императору, он сказал: «Мы приносим тебе эту клятву для того, чтобы и вы в свою очередь выполнили и соблюдали то, что обещали». Император весьма радостно и охотно согласился на это вместе со всеми своими людьми. Итак, в поле возле Маммейского моста337, который отделял римлян от немцев, ими по слову папы была принесена следующая клятва: впредь папа не побеспокоит ни императора, ни его империю в отношении инвеституры епископств и аббатств и по поводу нанесённых ему и его людям обид; ни в особе императора, ни в его имуществе он не причинит никакого зла ни ему, ни какому-либо лицу по этой причине и никогда не предаст анафеме особу императора; он разрешает этому императору и его империи и утверждает это своей грамотой под угрозой анафемы, чтобы император посредством перстня и посоха вводил в должность епископов и аббатов, свободно и без симонии избранных с согласия императора, и чтобы получивший инвеституру епископ свободно получал посвящение от архиепископа, чьей юрисдикции он подлежал. Если же кто-то будет избран народом и духовенством и император не введёт его в должность, то его не должны посвящать в сан; архиепископы же и епископы должны иметь свободу посвящения лиц, введённых в должность императором; [папа] будет оказывать [королю] помощь в удержании королевства, империи и должности патриция. Когда [папа] утвердил это присягой, император наконец поклялся, что отпустит этого понтифика вместе с епископами и кардиналами и всеми пленными, которые были схвачены вместе с ним и из-за него, и доставит заложников и освобождённых [пленников] за ворота города Трас-тевере, и впредь не будет брать их в плен и не позволит их никому захватывать; тем, которые остались в верности апостольскому престолу, и народу города Рима он как лично, так и через своих людей обеспечит мир и безопасность личности и имущества, если те будут соблюдать мир в отношении его самого; он будет честно помогать этому папе безопасно и спокойно владеть папской властью, возвратит патримонии и владения римской церкви, которые отобрал; он добросовестно поможет отвоевать и удержать прочее, что папа по праву должен иметь по обычаю предшественников, и оказывать верное послушание этому понтифику без ущерба для чести королевства и империи, как делали католические императоры в отношении католических римских понтификов. После этого архиепископ Кёльнский Фридрих338, Гебхард Тридентский339, Бурхард Мюнстерский, Бурхард Шпейерский, канцлер Альберт, графы Фридрих, Герман, Альберт, Фридрих, Беренгарий, Фридрих340, Готфрид и Вернер341 и маркграф Бонифаций342 дали аналогичную клятву. Осталась та часть требования, чтобы им была лично написана грамота о разрешении императору инвеституры. Но ни сам [император], ни его сторонники не допускали, чтобы её написание было отложено до вступления в город, где была оставлена печать понтифика. Итак, на другой день343 в том поле, что зовётся полем Семи братьев344, в то время как они снимались с лагеря, её должно быть продиктовали, а когда они, перейдя реку Тибр возле Соляного моста345, расположились лагерем у Октава346, вызванный из города секретарь посреди ночного мрака записал её текст. И понтифик, хоть и неохотно, подписал эту грамоту. Далее, хотя император принял там эту грамоту, впоследствии всё же, когда они добрались до церкви блаженного Петра, он после получения короны отдал её в руки понтифика и не только вопреки его воле, но и вопреки всякому обыкновению вновь принял её из его рук. Коронован же был этот император, заперев все ворота города Рима, дабы к нему не мог подойти никто из горожан. Когда дело дошло до преломления жертвенных даров, папа, приняв одну часть, передал другую часть императору, сказав: «Как разделена эта часть живительного тела, так пусть будет отделён от царствия Христова и Божьего всякий, кто попытается нарушить этот договор». После коронации и окончания торжественного богослужения император тут же уходит р раскинутый в поле лагерь, а понтифик входит в город. С тех пор в римской церкви стали возникать соблазны разногласий и расколов.
41. В эти же дни, когда наш аббат Бруно торжественно освящал церковь святого апостола Фомы, расположенную за пределами замка Валлефригиды347, к нему привели некую женщину, которую жестоко мучил нечистый дух. Сочувствуя её несчастью, он, совершив предварительно молитву, подал страждущей женщине в качестве питья ту воду, в которой омыл руки, и тут же изгнал из неё дьявола. В это же время, когда некий священник в пределах Германии обучал 113-му псалму одного мальчика и, оставив его, отправился к другому, мальчик прилёг, охваченный сном, а священник, вскоре вернувшись, разбудил его и велел ему читать псалом. Мальчик же, перепугавшись, начал произносить другие стихи. Укоряемый учителем, чтобы он лучше читал псалом, а не стихи, он, однако, стал повторять их всё более и более настойчиво. Священник, поняв, что мальчик говорит по велению духа, начал записывать их из его уст. Стихи же были следующие: «Король умрёт, и медведь будет убит, и будет замешательство на постоялом дворе. Солнце и луна излучают свой яд, и со звёзд льётся кровь. Королева будет свергнута, и не устоит её царство, и будет следующее. Король христиан выйдет из лона матери; родив, она убьёт его. Глаза его - как горящие факелы, а ногти его - как у белки». На другой же день, когда мальчика спросили, он признался, что ничего из этого не знает.