Догадка оказалась верна.
На поляне стоял черный камень. Здоровенный, с хижину высотой. Шед вытаращился на лица, застывшие в немом крике ужаса и боли.
Самое подходящее место для таких дел. При столь быстром росте все будет кончено еще до того, как кто-нибудь обнаружит эту штуковину. Если только не наткнется на нее случайно. И велики шансы, что случайный очевидец сам послужит строительным материалом.
Сердце бухало, как молот. Больше всего Шеду сейчас хотелось бегом вернуться в Опушку и там завопить о близкой беде.
Достаточно. Он узнал все, что хотел узнать. Пора сматываться.
Однако Шед медленно двинулся вперед. Он бросил поводья, но мул, завидев высокую траву, последовал за ним. Осторожно, с остановками Шед приблизился к черной глыбе. Ничего не произошло. Он обошел вокруг.
С этой стороны камень имел четкую и понятную форму. Из него получится крепость, точь-в-точь как та, что нависала над Можжевельником. С одной только разницей – ворота будут смотреть на юг.
К камню вела хорошо натоптанная тропа. Еще одно подтверждение догадки.
Откуда тут взялись черные монстры? Означает ли это, что они разбросаны по всему миру, что таятся в потемках и открываются только тому, кто заключает с ними сделку?
Возвращаясь к тому месту, откуда вышел на поляну, Шед обо что-то споткнулся.
Кости. Человеческие. Целый скелет – голова, руки, ноги… На нем лохмотья – эту одежду Шед видел на Вороне сотню раз. Он опустился на колени:
– Ворон, я ненавидел тебя. Но и любил тоже. Я не знал злодея хуже, чем ты. Но не знал и друга лучше. Ты заставил меня почувствовать себя человеком.
Глаза наполнились слезами.
Шед покопался в памяти, нашел заученную в детстве молитву по умершим и запел голосом, не привыкшим выводить мелодии.
Только один раз, почти неслышно, шевельнулась трава. На плечо тавернщику легла рука.
– Маррон Шед, – сказал голос.
Шед взвизгнул и схватился за нож.
43Опушка. По свежим следам
После посещения корабля Ворона я провел не слишком хорошую ночь. Проснувшись, никому не сказал об увиденных кошмарах – всем и так хватало страхов и забот.
Во сне ко мне пришла Госпожа, чего не бывало с того далекого дня, когда мятежники перли на Чары, а мы отступали. Золотое сияние могло быть вовсе и не грезой, потому что оно переливалось прямо в комнате, которую я делил с пятью моими товарищами. Оно освещало комнату и всех нас. А я лежал с тяжело бьющимся сердцем, оцепенело наблюдая танец золотых бликов. Никто больше не проснулся, и позднее я уже не был уверен, что мне все это не привиделось. Когда-то давно, в прошлые визиты Госпожи, со мной происходило то же самое.
– Почему ты меня бросил, лекарь? Я плохо с тобой обращалась?
– Ну, вопрос стоял так: либо бежать, либо умереть, – прохрипел я, смущенный и сбитый с толку. – Мы бы не побежали, будь у нас выбор. Мы верно служили тебе, прошли через все тяготы и беды, каких Отряд прежде не знал. Ради тебя мы притащились на другой конец света без единой жалобы. А когда добрались до Можжевельника и потеряли половину людей при штурме замка, выяснилось, что в награду за верную службу нас хотят уничтожить.
В золотом облаке проступили очертания до боли знакомого восхитительного лица. Оно было грустным.
– Этого хотела Шепот. Шепот и Перо, по причинам, мне неизвестным. Но Пера нет, а Шепот я приструнила. В любом случае я бы не допустила такого злодеяния. Вы были моими лучшими орудиями. Я не допущу, чтобы Взятые причинили вам хоть малейший вред. Возвращайтесь.
– Поздно, Госпожа. Жребий брошен. Слишком много хороших людей ушло навсегда. Мы утратили боевой дух, состарились. Все, чего мы хотим, – это уйти на юг, под теплое солнце, и забыть прошлое.
– Возвращайтесь. Осталось много дел. Вы мои лучшие воины. Я награжу вас так, как еще ни один солдат не бывал награжден.
Я не чувствовал в ее словах вероломства. Но какое это имело значение? Она обманула собственного мужа, а того ввести в заблуждение было гораздо труднее, чем меня.
– Слишком поздно, Госпожа.
– Возвращайся. Ты один, если не все. Мне нужны твои записи.
Не знаю, зачем я тогда сказал то, что сказал. Не самый лучший поступок, если и впрямь она сохраняла остатки благосклонности к нам и не проявляла желания немедленно ринуться в погоню.
– Черный Отряд сослужит тебе последнюю службу, Госпожа, потому что мы устали от войн и состарились. Мы не станем твоими врагами, если ты не станешь нашим врагом.
Золотистый ореол лучился грустью.
– Мне очень жаль. Искренне жаль. Вы были моими любимцами. Бабочки-поденки, вы так красиво порхали… Нет, лекарь, это не выход, вам не остаться в стороне. С самого начала бегство было для вас невозможно. Или вы со мной, или против меня. Третьего не дано.
В этот миг золотое облако померкло, и я погрузился в глубокий сон – если меня вообще будили.
Проснулся отдохнувшим, но испуганным. Сначала толком не мог припомнить, что же приснилось, а потом вдруг увидел со всей ясностью. Я торопливо оделся и побежал к начальству.
– Лейтенант, надо удирать. Она победила, и за нами будет погоня.
Он удивленно посмотрел на меня. Я рассказал о ночном разговоре. Лейтенант принял это за бред, но я объяснил, что такое уже бывало раньше, во время нашего долгого отступления, когда после ряда сражений мы притащили на хвосте армию мятежников к самым воротам Чар. Лейтенант не хотел верить, но и не решился отмести предостережение.
– Тогда ступай и найди Асу, – сказал он. – Леденец, сегодня вечером перебираемся на корабль. Костоправ, передай всем: мы уходим через четыре дня, независимо от того, найдем Ворона или нет.
Я бурно запротестовал. Сейчас самое важное – найти Душечку. На нее вся наша надежда.
– А почему именно четыре дня? – спросил я.
– Мы плыли сюда из Можжевельника четыре дня, и это при хорошей погоде. Если Госпожа выступила сразу после того, как ты отверг ее предложение, она не доберется быстрее. Как только закончится этот срок, рванем в море.
– Хорошо. – Мне не очень понравилось, но решения принимал он. Для этого мы его и выбирали. – Крутой, отыщи Кеглю. Пойдем вылавливать Асу.
Крутой выскочил как наскипидаренный и через несколько минут притащил Кеглю, который ругался по поводу того, что не успел поесть и поспать свои положенные восемь часов.
– Заткнись, Кег. Нам припекло задницу. – Я объяснил, в чем дело, хоть и не было особой необходимости. – Прихвати что-нибудь, пожуешь на ходу. Мы должны разыскать Асу.
Крутой, Кегля, Одноглазый и я вышли на улицу. Как всегда, мы привлекали внимание утренних прохожих. Не только потому, что прибыли из Можжевельника, а в основном из-за Одноглазого. В Опушке никогда не видели черных. А большинство населения даже и не слыхало о таких.
Кегля протащил нас около мили по петляющим улицам.
– Полагаю, Аса лег на дно где-то здесь, потому что такие места для него привычны. Вдобавок он не слишком сообразителен и не станет переселяться только потому, что в Опушке появился Черный Отряд. Скорее всего, решил отсидеться, пока мы не свалим отсюда. Он наверняка догадался, что мы вынуждены спешить.
Доводы Кегли звучали убедительно, и они оправдались. Он расспросил несколько человек, с которыми познакомился еще раньше, и выяснил, что Аса в самом деле засел где-то в этом квартале. Однако никто не знал, где именно.
– Ничего, сейчас разберемся, – пообещал Одноглазый.
Он взобрался на ближайшее крыльцо и изобразил несколько простеньких трюков, сопровождаемых треском и сполохами. Мгновенно собралась толпа местных пацанов, которые от зари до зари наводняют улицы города.
– Давайте исчезнем, – бросил я остальным.
Своим присутствием мы могли отпугнуть маленьких зрителей. Мы прошли дальше по улице, дав Одноглазому возможность спокойно гипнотизировать толпу.
Он честно заработал признание ребятни и через пятнадцать минут присоединился к нам, окруженный свитой беспризорников.
– Ну вот, – сказал он, – мои новые друзья нас проводят.
Иногда он меня поражает. Я готов был поклясться, что Одноглазый ненавидит детей. Когда вообще о них упоминает, что случается примерно раз в год, то речь идет только о том, как их повкуснее зажарить или сварить.
Аса обитал в трущобах, какие можно найти в любом краю. Настоящий гадюшник. Видимо, даже большим деньгам не удалось изменить привычек этого человека. Как же он не похож на старину Шеда, который моментально терял голову, заимев что-то в кармане.
Вход в эту дыру был только один. Мы вошли. Дети протиснулись за нами. Мне это не понравилось, но что я мог поделать?
Мы ввалились в облюбованную Асой комнату. Он лежал на соломенном тюфяке в углу. Рядом в луже блевотины валялся еще один человек. От него разило перегаром. Аса, свернувшись калачиком, храпел.
– Пора вставать, золотце. – Я нежно потряс Асу за плечо.
Он напрягся под моей рукой и резко открыл глаза.
Его переполнил ужас. Аса попытался вскочить, но я придавил его к тюфяку.
– Ну что, опять попался? – проговорил я.
Он лишь беззвучно разевал рот.
– Спокойно, Аса, никто не причинит тебе вреда. Нам нужен сущий пустяк: ты покажешь, где погиб Ворон.
Я потянул его к себе. Он медленно перевалился на другой бок, глядя на нас, как кошка, загнанная собаками в угол.
– Вы, ребята, всегда говорите, что вам нужен пустяк.
– Аса, мы не хотим быть грубыми с тобой, но придется, если не будешь паинькой. У нас на все про все четыре дня, потом сюда заявится Госпожа. И за это время нам нужно разыскать Душечку. Ты нам поможешь, а чем займешься потом, нас не интересует.
Одноглазый тихо фыркнул, представив, чем будет заниматься Аса с перерезанным горлом. По его мнению, коротышка не заслужил ничего другого.
– Поезжайте по Колдобинскому тракту. Потом за двенадцатой милей налево, мимо фермы. Держите все время на восток. Это около семи миль. Дорога там переходит в тропу. Но это нормально, поедете дальше и упретесь в то место. – Он закрыл глаза, отвернулся и сделал вид, что заснул.