Я добрался до окраин коралловых рифов.
– Гоблин! Одноглазый! Где вы?!
Нет ответа. Искать их я не собирался. Кораллы убьют меня.
Я двинулся на север, рассчитывая, что колдуны пошли в сторону от Норы. Каждые несколько минут опускался на колени, надеясь засечь силуэт менгира. Камни должны знать, куда эта парочка запропастилась.
В какой-то момент краем глаза я вроде заметил блеск молний, и я не раздумывая метнулся туда, решив, что это скандалят Гоблин с Одноглазым. Но, присмотревшись, понял, что это ярится буря перемен.
Я запоздало остановился, вспомнив, что ночью на равнине торопится только смерть.
Мне повезло. Через несколько шагов песок стал рыхлым, неверным. Я присел на корточки, понюхал горстку. Пахло древней смертью. Я осторожно отступил. Мало ли кто может поджидать там, в глубине.
Лучше остановиться где-нибудь и подождать рассвета – решил я, крайне слабо представляя себе, куда меня занесло.
Я нашел несколько скал, чтобы защититься от ветра, немного сушняка и развел огонь. Костер нужен был не для тепла – ночь не принесла прохлады, – а чтобы звери не приближались.
На равнине огонь имеет символическое значение.
Когда костер разгорелся, я обнаружил, что это место использовали и до меня. Скалы почернели от копоти. Вероятно, местные дикари. Они кочуют небольшими группами. Мы с ними почти не общаемся – битвы мира их не интересуют.
На втором часу меня, не защищенного безмагией и амулетами, сморил сон.
Явилась она.
Столько лет прошло. В последний раз она объявила мне об окончательном поражении своего мужа под Можжевельником.
Золотое облако – как пылинки, танцующие в солнечном луче. Кажется, что ты бодрствуешь во сне. Спокойствие и одновременно страх. Невозможность пошевелиться. Знакомые симптомы.
В облаке показалась прекрасная женщина, женщина-мечта. Та, которую надеешься встретить когда-нибудь, зная, что не встретишь. Не припомню, что было на ней надето, да и было ли хоть что-то. Мой мир сжался до ее лица и ужаса, им внушаемого.
Ее улыбка не была холодной. Давным-давно по каким-то своим причинам она заинтересовалась мной. Подозреваю, что часть этой привязанности сохранилась с течением лет, как любовь к давно сдохшей собаке.
– Лекарь.
Шепот камышей у реки вечности. Шепот ангелов. Но она ни разу не заставила меня забыть реальность, рождавшую этот голос.
И соблазнить меня – обещаниями или собой – у нее тоже не хватало дерзости. Возможно, поэтому я полагаю, что она привязана ко мне. Используя меня, Госпожа говорила об этом прямо.
Я не мог ответить.
– Ты в безопасности. Давно, по твоим меркам целую вечность назад, я обещала, что буду поддерживать с тобой связь. Но я не могла. Ты отрезал меня. Я пытаюсь уже несколько недель.
Вот и объяснение кошмарам.
– Что? – пискнул я, как Гоблин.
– Приди ко мне в Чары. Будь моим летописцем.
Как всегда при разговоре с ней, я смутился. Казалось, она воспринимает меня не только как участника борьбы, но и как стороннего наблюдателя. На Лестнице Слез, перед самой страшной колдовской битвой, которую мне только довелось наблюдать, Госпожа пришла, чтобы обещать мне безопасность. Казалось, ее занимало мое побочное ремесло хрониста. Тогда она потребовала, чтобы я записывал события в точности так, как они происходили, а не ради чьего-то одобрения. Так я и делал, с поправкой на свои предубеждения.
– Вздымается жар на перекрестке, лекарь. Твоя Белая Роза искусна. Ее атака на Хромого – сильный удар. Но незаметный в больших масштабах. Ты не согласен?
Как тут поспоришь? Я молча кивнул.
– Без сомнения, ваши шпионы сообщили, что пять армий стоят лагерем, готовые очистить равнину Страха. Эта земля необычна и непредсказуема, но моего натиска она не выдержит.
И снова я не мог спорить – я ей верил. Я мог только подчиниться многократно повторенному приказу Душечки – выигрывать время.
– Ты будешь удивлена.
– Возможно. В мой план включены и неожиданности. Выходи из своих холодных пустошей, Костоправ. Приди в Башню. Стань моим летописцем.
Большего соблазна в общении со мной она никогда еще себе не позволяла. Она обращалась к той части Костоправа, которую я и сам не понимал, к части, готовой предать давних друзей. Если я пойду, то так много узнаю. Получу столько ответов.
– Вы бежали от меня к мосту Королевы.
У меня горела шея. За время нашего многолетнего бегства войска Госпожи несколько раз настигали Отряд. У моста Королевы нам пришлось хуже всего. Там полегла сотня наших братьев. И к стыду своему, я оставил там Анналы, зарытые на речном берегу. Бросил четыре сотни лет истории Отряда.
Мы не могли унести все. Те бумаги, что лежат сейчас в Норе, были ключом к выживанию. И вместо Анналов я взял с собой их. Но я часто испытываю приступы вины. Я должен ответить перед духами давно ушедших братьев. Анналы и есть Черный Отряд. Пока существуют они, Отряд жив.
– Бежали, сбежали и будем убегать. Так предрешено.
Она улыбнулась – я позабавил ее.
– Я читала твои Анналы, Костоправ. И новые, и старые.
Я подкинул сушняка на угли костра. Не сплю…
– Они у тебя?
До сих пор я подавлял вину обещаниями когда-нибудь их вернуть.
– Их нашли после боя. Они попали в мои руки. Мне понравилось. Ты честен, как подобает историку.
– Спасибо. Я стараюсь.
– Приди в Чары. В Башне для тебя найдется место. Оттуда ты сможешь видеть всю картину мира.
– Я не приду.
– Я не сумею защитить тебя здесь. Если останешься, с тобой случится то же, что и с твоими друзьями-мятежниками. Эту кампанию ведет Хромой. Я не вмешиваюсь. Он уже не тот, что был. Ты причинил ему боль. А потом он претерпел боль снова, чтобы спастись. Он не простил тебе этого, Костоправ.
– Знаю. – Сколько раз она употребила мое прозвище? Единожды за все время нашего знакомства.
– Не дай ему схватить тебя.
В глубине моей души блеснул осколок чувства юмора.
– Ты неудачница, Госпожа моя.
Она отшатнулась.
– Я, дурак, записывал в Анналы свой романтический бред. Ты их читала. Знаешь, что я никогда не называл тебя черной, как назвал бы, наверное, твоего супруга. Подозреваю, что под этой романтической ерундой лежит неосознанно воспринятая истина.
– Вот как?
– Я не думаю, что ты зла по природе. Просто очень стараешься. Думаю, несмотря на все твои преступления, ребенок в твоей душе остался жив. Огонек теплится, и потушить его тебе не под силу.
Возражений не последовало, и я осмелел:
– Наверное, меня ты избрала, чтобы я символически поддерживал этот огонек. Я призван удовлетворить твою тайную жажду чести, подобно тому как мой друг Ворон подобрал ребенка, ставшего Белой Розой. Ты читала Анналы. Ты помнишь, до чего опустился Ворон, слив всю свою честь в одну чашу. Лучше бы он был бесчестен изначально. Возможно, уцелел бы Можжевельник. А Ворон остался бы жив.
– Можжевельник был язвой, которую давно следовало выжечь. Я пришла не для того, чтобы меня высмеивали, лекарь. Не позволю себе выглядеть слабой, даже перед аудиторией из одного человека.
Я начал было протестовать.
– Насколько я тебя знаю, этот разговор тоже останется в твоих Анналах.
Она меня знала. Впрочем, именно она провела меня перед Оком.
– Приди в Башню, Костоправ. Я не требую клятвы.
– Госпожа…
– Даже Взятые налагают на себя страшные клятвы. Ты можешь быть свободен. Лишь делай то, что делаешь. Исцеляй и записывай правду. Совершай то, что ты и так совершаешь. Ты слишком ценен, чтобы губить свои таланты здесь.
Вот с этим я готов был согласиться. Взять бы эту фразу да ткнуть в нее кое-кого носом.
– Что там?
Госпожа начала было отвечать. Я предупреждающе поднял руку. Говорил я сам с собой. Шаги? Да. Что-то большое. Медлительное и усталое.
Госпожа тоже ощутила приближение. Миг – и она исчезла, забрав что-то из моих мыслей, и я уже не был уверен, что мне не привиделась эта встреча, пусть даже каждое слово женщины осталось высеченным в камне моей памяти.
Я подкинул веток в костер, забился в трещину, выставив вперед кинжал – единственное оружие, которое догадался захватить с собой.
Он приблизился. Остановился. Снова двинулся вперед. Мое сердце заколотилось. Кто-то вышел из темноты на свет костра.
– Пес Жабодав! Эй, какого черта?! Ты что тут делаешь? Давай сюда, ложись, грейся. – Слова посыпались из меня, унося страх. – Как Следопыт-то обрадуется! Что с тобой случилось?
Пес осторожно приблизился. Был он вдвое потрепанней обычного. Лег на брюхо, положил морду на лапы и прикрыл один глаз.
– Еды у меня нет. Я, знаешь, сам вроде как потерялся. Но тебе чертовски повезло, что ты добрался сюда. Равнина – не лучшее место для прогулок в одиночестве.
Пес, казалось, был со мной согласен. Язык позы, если хотите. Он выжил, но далось ему это нелегко.
– Как солнце встанет, – сказал я ему, – пойдем домой. Гоблин с Одноглазым тоже потерялись, но это уже их проблема.
После прихода пса Жабодава я расслабился. Наверное, люди тоже помнят былую верность. Я не сомневался, что пес предупредит меня в случае опасности.
Утром мы отыскали ручей и направились к Норе. Я, как делаю нередко, подошел к Праотцу-Дереву, поболтать немного в одностороннем порядке о том, чего он навидался за годы своего дозора. Пес за мной не пошел. Странно. Ну и что? Странности на равнине в порядке вещей.
Гоблина и Одноглазого я обнаружил спящими. И храпящими. В Нору они вернулись вскоре после того, как я отправился их искать. Подонки. Я с ними еще поквитаюсь.
Я их чуть с ума не свел – ни словом не обмолвился о проведенной в пустыне ночи.
– Сработало? – осведомился я.
Внизу, в тоннеле, Следопыт шумно приветствовал свою псину.
– Почти, – ответил Гоблин без особого энтузиазма.
– Почти? Что значит – почти? Работает или нет?
– Ну, у нас небольшая сложность. Защитить тебя, чтобы Взятые не засекли, мы можем. Так сказать, платочком прикрыть.