Я собрал карты и принялся тасовать.
Скрипнула задняя дверь. Все застыли, глядя в сторону кухни. В проеме двигались какие-то фигуры.
– Ловкач! Где ты, черт возьми?
Хозяин таверны с ужасом посмотрел на Леденца. Тот показал ему кулак.
– Да здесь я, Бугай, – откликнулся Ловкач.
– Играем, – прошептал Леденец.
Я начал сдавать.
Из кухни появился человек лет сорока. За ним вошли еще несколько. У всех пятнистая зеленая одежда и лук через плечо.
– Они наверняка поймали детей, – сказал Бугай. – Не понимаю как… – Он уловил что-то в глазах Ловкача. – В чем дело?
Мы здорово застращали хозяина, поэтому он не решился нас выдать.
Уставившись в свои карты, я медленно вытащил пружинную трубку. Все последовали моему примеру. Ростовщик сбросил карту, которую взял из колоды, – двойку. Обычно он норовит играть на понижение. Сейчас его игра выдавала нервозность.
Леденец положил карту на кучу и открыл туза, двойку и тройку одной масти. Сбросил он восьмерку.
– Говорил тебе, не надо было мальцов посылать, – заныл один из спутников Бугая, как будто хотел оживить давний спор.
– Да мало ли что ты говорил, – прорычал Бугай. – Ловкач, я объявил общий сбор. Придется нам рассеяться.
– Может, не стоит пороть горячку? – сказал другой человек в зеленом. – Это ж дети, мало ли где могли застрять.
– Не надо себя обманывать. Ищейки Госпожи наверняка взяли наш след.
– Я говорил, не надо было нападать… – снова завел свою песенку нытик, но внезапно умолк, слишком поздно заметив присутствие незнакомцев и неестественное поведение посетителей.
Бугай схватился за меч.
Их было девять, считая Ловкача и участвующих в заговоре клиентов. Леденец опрокинул карточный стол. Мы нажали на спуск. Четыре отравленные стрелы промелькнула в воздухе. Потом мы взялись за мечи.
Драка не продлилась и минуты.
– Все целы? – спросил Леденец.
– Зацепило, – отозвался Масло.
Я его осмотрел – ничего серьезного.
– Возвращайся за стойку, приятель, – бросил Леденец оставшемуся в живых Ловкачу. – Остальным навести здесь порядок. Ростовщик, присмотри за ними. При малейшей попытке к бегству убивай.
– А куда девать трупы?
– В колодец.
Я поставил карточный стол, сел и развернул лист бумаги. На нем была изображена структура командования мятежников в Клейме. Я обвел слово «Бугай». Это имя находилось на среднем уровне.
– Ловкач, – позвал я, – иди сюда.
Хозяин заведения приблизился неохотно, как собака, ожидающая пинка.
– Расслабься, с тобой ничего не случится. Конечно, при условии, что ты поможешь нам. Расскажи-ка, кто были эти люди.
Он повел себя предсказуемо – замялся, забормотал невнятицу.
– Только имена, – сказал я.
Ловкач морщил лоб и пялился на список. Ну надо же, хозяин таверны – и не умеет читать.
– Друг мой, в колодце тебе будет тесновато. Там уже плавает целая толпа.
Он судорожно сглотнул, огляделся. Я посмотрел на человека, сидевшего у камина. Во время стычки он даже не шелохнулся. И теперь сохранял безразличный вид.
Ловкач назвал имена.
Некоторые уже были в моем списке. Те, кого я не знал, наверное, простая пехота. Мы уже хорошо изучили Клеймо.
На улицу выволокли последний труп. Я сунул Ловкачу золотую монету, он выпучил глаза. Посетители буравили его недобрыми взорами.
– Это за услуги, – ухмыльнулся я.
Ловкач побелел. Монета была для него поцелуем смерти. Вожаки мятежников решат, что он помог устроить засаду.
– Приятель, – прошептал я, – хочешь выбраться отсюда живым?
Ловкач посмотрел на меня со страхом и ненавистью.
– Да кто вы, черт побери?! – раздался его хриплый шепот.
– Черный Отряд, Ловкач. Черный Отряд.
Не знаю, как ему удалось, но он побледнел еще больше.
5Можжевельник. Маррон Шед
Безветренный серый холодный день был пропитан угрюмым туманом. Все разговоры в «Железной лилии» состояли из односложных междометий, произносимых перед еле теплящимся камином.
Опустилась, скрыла все вокруг завеса мелкого дождя. По убогой грязной улице брели, уныло сутулясь, бесплотные серо-коричневые тени. День был из тех, что выходят уже вполне зрелыми из чрева отчаяния.
Маррон Шед занимался в «Лилии» протиркой кувшинов и кружек. Он называл это поддержанием чистоты. Его дрянными глиняными кружками никто не пользовался, потому что никто не покупал дешевого кислого вина. Никто не мог себе позволить такую роскошь.
«Лилия» стояла на южной стороне Цветочной улицы. Между стойкой Шеда и входной дверью – сумрачный общий зал протяженностью футов двадцать. Крошечные столики, каждый со своим выводком шатких табуреток, выстроены опасным лабиринтом – берегись, клиент, вошедший сюда с яркого солнечного света. Полдюжины грубо отесанных опорных столбов создавали дополнительные препятствия. Рослый человек вполне мог шарахнуться головой о потолочную балку. Рассохшиеся кривые половицы страшно скрипели, и пролитая жидкость обязательно сбегала под уклон.
Стены были украшены купленными в незапамятные времена безделушками и вещами, забытыми посетителями. Все это совершенно не интересовало воришек. Хозяин был слишком ленив, чтобы стирать с барахла пыль или хотя бы убрать его с глаз долой.
Общий зал буквой «Г» огибал стойку, и там, в конце ее, был камин и лучшие столики. А за камином, в ярде от двери на кухню, в самой густой тени, начиналась лестница, ведущая на верхние этажи, к спальным комнатам.
В этот темный лабиринт осторожно вошел маленький юркий человек. Он нес охапку хвороста.
– Шед, можно?
– Черт, а почему нет, Аса? Мы оба не останемся внакладе.
В камине дотлевали угли, обращаясь в серую золу. Аса засеменил к теплу. Люди с мрачным видом расступились. Аса уселся возле матери Шеда. Старая Джун была слепа, поэтому не могла узнать его. Он положил хворост перед собой и принялся ворошить угли.
– В порту все по-прежнему? – спросил Шед.
– Никто не причалил, никто не отчалил, – покачал головой Аса. – Там работа только для пяти человек – разгружать телеги. Драка за эти места.
Шед кивнул. Аса не боец. И нет у него тяги к честному труду.
– Душечка, порцию Асе, – велел Шед, сопроводив слова жестами.
Юная служанка схватила щербатую кружку и понесла к огню.
Шеду не нравился Аса – проныра, жулик, лжец и халявщик, да вдобавок нытик и трус. Такой за медный герш родную сестру продаст. Но Шеду не чуждо было милосердие, особенно если оно приносило ему кое-какую пользу. Коротышка – один из тех бездомных, которым Шед позволял спать на полу в общем зале, когда они добывали дров для камина. Денег от этого не прибавлялось, но Джун страдала артритом, ей требовалось тепло.
Найти зимой дармовое топливо в Можжевельнике труднее, чем работу. Шеда забавляло упорное нежелание Асы иметь честный заработок.
Потрескивание огня в очаге прогнало мертвую тишину, отступила и стужа. Встав за спиной матери, Шед сбросил с плеч грязную рогожу и протянул руки к теплу. Заныли пальцы. Только теперь он понял, что промерз до костей. Зима будет долгой и суровой.
– Аса, ты что, узнал, где можно всегда раздобыть дров?
Шеду дрова были не по карману. Их привозили в порт на баржах с самых верховьев реки, и стоили они неимоверно. Вот раньше, во времена его молодости…
– Нет. – Аса пристально смотрел на колышущиеся языки пламени.
В «Лилии» запахло смолистым дымом. Шед забеспокоился: если опять всю зиму топить хвойными сучьями, дымоход окончательно забьется. А там недалеко и до пожара.
Что-то должно произойти, необходимы перемены. Надо как-то выкручиваться. Он уже на грани разорения. Проклятые долги.
– Шед?
Он посмотрел в зал, на своего единственного клиента, который платил живые деньги.
– Что, Ворон?
– Будь добр, налей еще.
Шед поискал глазами Душечку. Та куда-то отошла. Он тихо выругался. Да и не имело смысла кричать. Девочка была глухой, с ней приходилось объясняться знаками. Глухота – ценное качество, решил Шед, когда Ворон предложил взять ее на работу. В «Лилии» посетители часто делятся секретами; возможно, клиентов прибавится, если они будут уверены, что их не подслушивают.
Шед закивал и схватил кружку. Он недолюбливал Ворона. Отчасти из-за того, что Ворон, как и Аса, не считал честность добродетелью, но в отличие от Асы преуспевал. У Ворона не было никаких видимых источников существования, однако деньги водились всегда. Другая причина заключалась в том, что он был моложе, здоровее и круче всех постоянных клиентов «Лилии». Этот человек слишком сильно отличался от окружающих. «Лилия» стояла в нижней части Котурна, почти на берегу. Здесь слонялись все городские пьянчуги, затасканные проститутки, наркоманы, бродяги и доходяги. Человеческий мусор кружился в последнем водовороте, прежде чем сгинуть во мгле.
Иногда Шеда терзал страх. Может быть, его драгоценная «Лилия» не более чем конечная остановка на его собственном жизненном пути?
Ворон – чужак. Он мог бы себе позволить и лучшую жизнь. Шед жалел, что у него недостает смелости вышвырнуть этого типа вон. Сидя за столиком в углу, Ворон снова и снова заставлял его обливаться холодным потом. Во всякого входящего эти неподвижные глаза вгоняли железные стрелы подозрения. Ворон бесконечно чистил ногти острым как бритва ножом и произносил холодным тоном, без всякого выражения, предостерегающие слова, когда кто-нибудь пытался затащить Душечку наверх…
В высшей степени странно. Без явных причин он защищает девчонку, как родную невинную дочь. Для чего же тогда держат таких сучек в тавернах?
Шед вздрогнул и прогнал эти мысли прочь. Ворон ему нужен. Ему нужен любой постоялец, способный платить. Это ведь настоящее чудо, что до сих пор удавалось выживать. Молитвы спасают, не иначе.
Он подал вино. Ворон бросил ему на ладонь три монеты. Среди них была и серебряная лева.
– Чего изволите?
– Принеси хороших дров, Шед. Если б я хотел замерзнуть до смерти, остался бы на улице.