Почему так несправедливо обошлась жизнь со мной?
В животе заурчало — я же целые сутки не ел. Ни крошки. Не мог проглотить ни кусочка. Но теперь желудок напомнил о себе. Но куда же пойти? Вокруг призывно вспыхивали вывески ресторанов, кафе. Зазывали на все лады — зайди, зайди к нам! У нас самая вкусная еда, самые лучшие повара. Очень вежливые официанты! Тебе плохо и одиноко? Зайди сюда, в таверну «Хрустящая корочка»! Нет-Нет! Лучше к нам! Ресторан «Сырные уголки от Луизы»
Но я не мог зайти ни в один ресторан, ни в одно кафе. Меня бы не пропустила охранная система. Неплатёжеспособен. А значит, вор, мошенник, нищая рвань.
Только один шанс. Единственный. Но связанный с опасностью. Добраться до гетто на краю города. Пешком. На своих двоих. Без возможности хоть как-то ускорить скорбный путь. А там. В этих кварталах селятся самые отъявленные негодяи — мошенники, воры, хитмены. Все те, кто стал изгоем, кого за борт прекрасного корабля выбросила жизнь.
Как меня теперь.
Стараясь прятаться в тени платанов, высаженных вдоль тротуаров, я поплелся на другой конец города. Иногда пешеходные дорожки обрывались, приходилось перебегать по проезжей части, рискуя попасть под колеса скоростных болидов, на которых гоняли смельчаки, не признававшие летательных аппаратов, презиравшие всех, кто умел летать. Ну а сами сорвиголовы летали на своих болидах, только низко-низко. И хспшники (Хранители спокойствия дорог) иногда гонялись за ними, чтобы оштрафовать. Конечно, если могли поймать.
Протыкающие небеса серебристые высотки сменились на добротные дома в пять-шесть этажей. На улицу выходил глухой фасад из красного кирпича с высокими и узкими окнами-бойницами. Все входы только из дворов, перекрытых экраном-шлагбаумом, пропускавшие только своих.
Путь перегородил высокий забор из тяжелых металлических панелей, бугристые сварные швы словно кричали — никто не осмелится разорвать связь между нами. Из будки выкатился охранник — приземистый дядька с голой волосатой грудью, квадратным подбородком, перепачканным чем-то коричневым. Мрачно пробуравил меня круглыми глазками.
Я вытащил из кармана мелочь, перебрал и подбросил на ладони серебряный цитин, сувенирный, выпущенный к юбилею создания Космофлота нации.
Сонные глазки охранника вспыхнули интересом. Почесал волосатую грудь.
— Пройти хочешь? — толстые губы раздвинула ухмылка, обнажив зеленоватые зубы с обломанным клыком. — А еще есть? Нужно две? Понимаешь? — показал два толстых пальца-обрубка.
— Нет двух, — бросил я. — Еще есть вот такая, — вытащил из кармана маленькую золотистого сплава монетку с квадратной дыркой в центре.
Монетка с планеты Чилия. Ценная, потому что редкая. Наша нация вела с расой этой планеты торговые отношения, но потом там вспыхнуло восстание. Кто-то из сумасшедших правителей нажал большую красную кнопку. Планетку разорвало на осколки, рассыпало в прах.
— Хорошо, — схватив обе монеты, пузан убежал в будку.
Через пару мгновений металлические панели со скрипом разошлись, образовав невысокий прямоугольный проём. Не дожидаясь пинка охранника, я шмыгнул внутрь.
И едва не вляпался в огромную кучу мусора, откуда прыснула серым фонтаном стая огромных крыс. Но убежали они недалеко. Остановились. Начали изучать меня выпуклыми чёрными глазками.
Отключив обоняние, чтобы не упасть в обморок от вони, я продолжил свой путь по узкому тротуару, спотыкаясь и едва не падая в провалы, едва засыпанные песком, обломками кирпичей.
Все казалось страшным сном, кошмаром, который вот-вот закончится, и я вновь окажусь в озаренной ярким светом аудитории Академии.
Домишки с двух сторон кривой улочки вызывали ощущение, что сделаны они из выброшенного на помойку пластика, где его долго жевали бегемоты. Хотя, чем дальше я отдалялся от стены, отделяющих богатые кварталы от гетто, чем лучше становились дома.
И вот не пересечении одной из улиц и того, что даже можно было назвать проспектом (с большой натяжкой) я увидел, наконец то, что искал. Стилизация под таверну для утоления жажды моряков дальнего плавания. Хотя, конечно, никакого моря здесь и близко не наблюдалось. Но зато хозяин оборудовал шикарную веранду со столиками, выкрашенными под светлое дерево, табуретками им под стать. И фонариками в металлической сетке, которые обычно висят на мачте.
Тяжелая дверь отворилась с таким диким скрежетом, что казалось все посетители повскакивают со своих мест, чтобы увидеть нового посетителя.
Я подошел к стойке, за которой стоял хозяин или официант в клетчатой рубашке, заскорузлой от пота, и жилетки.
Бросил на прилавок горсть монет.
— Что хочет, молодой господин? — хозяин не прекратил мусолить стакан, который вовсе не становился чище от того, что по нему елозили старой тряпкой, изображающей полотенце.
— Поесть и выпить, — выяснять, что именно здесь подают, я не собирался. И так по вони половых тряпок, протухшего мяса, блевотины, пробивавшейся сквозь фильтр обоняния, это сразу становилось ясно.
— Хорошо, — хозяин собрал ребром ладони мелочь и сбросил в ящик. — Молодой господин может присесть вот там, — он махнул рукой в угол помещения.
Я не возражал. Опустившись на табуретку, ощутил, как зверски устал. Наверно, впервые в своей жизни мне, пилоту экстракласса, пришлось столько времени провести на ногах, сейчас они гудели, как стая злых ос.
К моему удивлению, буквально через пару минут передо мной появилось блюдо с дымящимся кусочками мяса и каким-то подозрительно выглядевшим гарниром. То ли каша, то ли картофельное пюре.
Я отключил фильтр обоняния, опасаясь, что меня вырвет прямо на стол. Но нет, еда источала вполне приятный аромат. Может быть, так сказался мой голод. Набросился на еду, как изголодавшийся зверь, прерываясь лишь на мгновение, чтобы сделать большой глоток странного пойла из деревянной кружки.
— Да, Рей, как глупо получилось с твоим отцом. Такой ум, такой талант и так нелепо попался.
Прямо передо мной сидел гость, которому я не разрешал разделять со мной обед.
Внешность пугающая. Не урод, не красавец. Но его лицо, глаза, волосы, прическа, одежда постоянно менялись. Глаза в полутьме то вспыхивали ярко-голубым огнем, то гасли и становились темными, как ночное небо. Лицо то вытягивалось, становилось худым и костлявым, выделялись острые скулы, широкий подбородок. То будто бы раздувалось, превращаясь в пухлый блин с воткнутыми как в тесто гвоздиками-глазами. Одежда тоже не оставалась неизменной. Вначале я увидел его в черной кожаной куртке, которая потом вытянулась, превратилась в плащ, усохла до темно-синего отлично сшитого офисного пиджака, с шеи свесился роскошный галстук с геометрическим орнаментом. Через миг незваный гость сидел в коричневом пальто. Которое вернулось к исходному состоянию в виде иссиня- черной кожаной куртки.
Так работает фильтр восприятия, когда человек не хочет, чтобы кто-то его запомнил и смог бы описать внешность.
Я равнодушно откусил большой кусок булки, которую добавил к моей трапезе гостеприимный хозяин. Не показав вида, что гость меня напугал.
Лицо нежданного посетителя вновь начало меняться, приобрело вполне законченный вид. Широкоскулое, с волевым подбородком, ясными зелеными глазами. Волосы коротко стриженные, но с изящными бакенбардами, что придавало незваному гостю вид аристократа, который случайно забрел на помойку.
Он поднял вверх руку, не оборачиваясь щелкнул пальцами. Через миг рядом с ним склонился в подобострастном поклоне хозяин.
— Зачем ты травишь молодого капитана этой гадостью? Принеси что-нибудь приличное. Хотя в твоем кабаке отродясь этого не было, — он безнадежно махнул рукой.
— А вам как обычно, господин Акуна-Ре?
Не дождавшись ответа, хозяин исчез. Через пару минут передо мной стояло блюдо из тонкого фарфора, украшенного замысловатыми цветочками. С маленькими нежно подрумяненными кусочками мяса. И пахли они просто восхитительно. Вместо деревянной кружки, высился бокал на толстой ножке, заполненной бордовой жидкостью явно более высокого происхождения, чем-то пойло, что я пил вначале.
А перед моим гостем хозяин с невероятным подобострастием поставил высокий стеклянный цилиндр с мутно-белой жидкостью.
— Я хочу предложить тебе работу, Рей, — гость сделал с удовольствием маленький глоток. — Это опасно. Очень опасная и плохо оплачиваемая работа. Но ведь у тебя нет другого выхода. Твоя мать оказалась в самой страшной тюрьме нашей страны. Там долго не живут. Ну а твой отец уже погиб. Его казнили. Это ужасная, ужасная казнь. Вначале электропилой отрезают ноги, потом руки. Казненный видит, как бьет из ран алая кровь. Ему вводят блокатор, чтобы он не отключился, и прошел все этапы своего умирания…
Всю мою сущность залила невыносимая боль, в груди заклокотала ярость, я сжал кулаки под столом. Но потом выдохнул и вновь углубился в еду.
— Ты мне нравишься, Рей, — продолжал господин Акуна-Ре. — Мне нравятся люди, которые умеют держать себя в руках. Мне не нужны истерички, что бросаются на всех с кулаками по любому поводу. Тебе хотелось вмазать мне по физиономии. Но ты сдержался. Это хорошо. Я ценю это. Ты очень молод, Рей. У тебя горячая кровь, в голове толпятся плохие мысли то о самоубийстве, то о мести за отца. Но, если ты сможешь стать членом моей команды, у тебя очень большой шанс стать настоящим капитаном звездолёта. Прекрасного космического корабля. Но пока у тебя будет старая колымага, готовая развалиться в любой момент.
Он вдруг закинул голову и захохотал. Показав безупречные белые зубы, с вкраплением блестящих маленьких точек — алмазов.
— Рей, я шучу. Я не держу у себя старья.
«Не держуууу стаааарья» — тон вдруг понизился почти до баса, замедлился, словно прокрутили запись на пониженной скорости.
Все помещение этой забегаловки, лицо моего гостя начало расползаться, будто старая тряпка. В голове вновь зашумело, заколотило в висках маленькими тупыми молоточками.
И я обнаружил, что лежу на полу, весь перемазанный липкой паутиной.