Француз спешил предупредить ее, его слова были обрывисты, казалось, он не знал, как убедить обрадованную его появлением девушку. Джоанн спешила к шлюзу. Ветер подхватывал песок и мелкие камни, куски, отколовшиеся когда-то от горных склонов и разбросанные по всей поверхности. Линдау поняла, что ветер усиливается. Заметив от открывшихся ворот шлюза астронавта, она тут же бросилась к нему. Но в тот же момент Волон, спеша в ее сторону и желая во что бы то ни стало скорей подхватить на борт корабля напарницу, внезапно упал на колени и рухнул лицом вниз.
– Андрей?! – закричала Джоанна, не желавшая верить в то, что ей пришло на ум. – Что с тобой, ты меня слышишь? Андрей? – звала Линдау, спеша к нему.
Ответа не было.
– Андрей!
Взяв в руки голову француза, положив ее на свои колени, Джоанн наблюдала за лицом астронавта сквозь стекло шлема.
– …здесь никого нет из людей… нет.
Волон с трудом выговаривал слова, словно вытягивая их, улыбаясь Джоанн. У Линдау создавалось ощущение, что он скрывал некую боль, которая не давала ему говорить.
– Андрей, ты можешь идти? Где остальные? Нам надо возвращаться, я знаю, знаю, будет буря, надо спешить.
– Неясно, Джоанн… Они отпустили меня, но сказали, что я болен. Они могут меня вылечить. Но я сам захотел вернуться домой, с тобой… к жене, к дочерям. – Волон вновь улыбнулся. – Я правильно сделал?
– Правильно. Ты можешь идти?
– Да.
Он сделал попытку встать, но не успел приподняться, как молниеносным ударом один из каменных кусков пробил стеклянное забрало его шлема.
Джоанна, вспомнив этот момент, закрыла лицо руками.
Андрей Волон был сдержанным к любым изменениям в жизни людей. Но несмотря на свою обычную уравновешенность, почувствовал страх оттого, что может остаться на чуждой ему планете навсегда.
В повозке или в том, о чем трудно было предположить, их транспортировало по ночному Марсу. Находясь среди своих коллег-ученых Луалазье и Ястребова, он принял для себя решение: что бы ни произошло – сопротивляться. Даже неизвестного вида существу, которое они встретили ранее. Даже если существ, которые, по всему, обладали наибольшим разумом, чем человек, окажется больше, чем людей. Не говоря ни слова, он незаметно отделился от товарищей и притаился в наиболее дальнем углу кабины транспорта. Свет Деймоса совсем не падал на него. Андрей, сохраняя молчание, словно уйдя в себя, продолжал наблюдать за меняющимся ночным ландшафтом.
За проемами высотой с человеческий рост поверхность с готическими формами планеты бежала со скоростью не более шестидесяти километров в час. Видны были вмятины, оставшиеся после метеоритных атак. Луна Деймос, затерянный спутник на фоне миллиарда звезд и дающий минимальный свет, стала их единственным сопроводителем, иногда скрываясь за внезапными горными образованиями, оставляя путешественников на три-пять секунд в одиночестве. Люди уже привыкли к местным «достопримечательностям», и теперь попадавшиеся их взору хребты, казавшиеся огромными движущимися гигантами, не были так неожиданны. На смену своему младшему брату на горизонте западной стороны выступал край Фобоса. Пока он виднелся людям, это представляло, что по местному часовому поясу они находились в районе Моря Спокойствия. Было около трех часов ночи, что по земному времени, московскому, стоял полдень.
Все время своего пребывания на Марсе пилоты «Паларуса» желали изучить планету. И этот момент был шансом, пусть даже не предполагавшим возможностей вновь оказаться на борту родного корабля. Они не могли это не использовать.
Звезды казались яркими бриллиантами, миллиардами глаз, рассыпанными на безликом существе. Сопровождая людей словно с безразличием, но с некоей внутренней тайной волей советовали они немедленно покинуть некогда застывшую здесь жизнь.
***
На Земле ученые не раз выдвигали предположения о том, что на Марсе когда-то существовала жизнь. Им удалось доказать это с помощью найденных на этой планете оледеневших микробов, застывших еще до начала развития жизни на Земле, около четырех миллиардов лет назад. Марсу удалось прожить 740 000 000 лет. К концу этого периода Земля, пережившая смерть соседа продолжала трансформировать благодаря своей тектонике плит и развивать зародившуюся биологическую жизнь. В то время как Марс, не выдержав нагрева жидкого ядра и невозможности выхода своей плотности, раскололся, тем самым превратив ядро в плотный металл. При этом планета потеряла свою биосферу, атмосферу и биологическую жизнь.
Казавшееся ржавым песчаное покрывало Марса, состоящее из пыли и шершавых кусочков щебня, частями гладких от некогда прошедшей вулканизации планеты, как бы шлифованные, а также примеси мелкого песка некогда распавшегося от окисленного железа и зернистого обломочного материала. Поэтому на расстоянии в миллионы километров от Земли Марс казался кроваво-бурым. Однако никто не знает, что в ночной темноте при попадании света Фобоса на бесконечную пустыню Марса он имел иной вид. Казавшаяся днем безжизненной, ночью поверхность представлялась как земная.
Наблюдая за проносившимся пейзажем, Ястребов первым нарушил тишину. Его задорный нрав, выточенный с детства полтавским краем, казалось, непоколебим ни перед чем на его пути.
– И все же заметьте, друзья, здесь как-никак красиво.
Это было необычное похищение, иным словом астронавты их перемещение никак не могли назвать. Все это время они сохраняли молчание, пытаясь осознать то, что с ними произошло. Что это за существо, что было выше их ростом? И где они сейчас, чем движима эта повозка?
Внутри помещения не было ничего, что напоминало бы отдельную кабину управления, какие-либо механизмы. Если она работает дистанционно, то кто может ее контролировать и где ее конечный пункт? Все эти вопросы сейчас были у каждого. Но им оставалось лишь наблюдать и ждать.
– La bellezza non è eterna2, – поддержал русского Луалазье.
Ястребов посмотрел на него, оторвав взгляд от окна.
– Вечной быть может только любовь, – перевел русский, узнав некоторые слова. – Да и та может рассесться, как металл под коррозией, из-за привыкания к наслаждению ей. А как привыкнет, – он вновь повернул голову к собеседнику и задумчиво продолжил, – так в прекрасный момент может и позабыть тебя, может стать неустойчивой, как в конструкции материалов, а по отношению к тебе… Откажет тебе… – Ястребов пытался вникнуть в разнообразие пейзажа, но вновь посмотрел на итальянца, желая узнать, смог ли тот понять смысл его слов. Снова отвернувшись на бежавший за окном ландшафт, убедился, что итальянец его слушает. – …В надежде, – закончил он.
– Дом, ты меня удивляешь, приятель, – Андрей Ястребов вновь обратился к коллеге, показав белозубую улыбку, – ты становишься поэтом, стоя на краю!
– Ну, не на таком уж и на краю, Андреич… – намекнул Доминик на гладь ландшафта, появившегося в проеме окна, растекшегося по нему светом от Фобоса в момент их разговора.
Ястребов улыбнулся, радуясь его оптимизму. Обычно так разговаривали лучшие друзья.
– Ты знаешь, глядя на все это, мне вспоминается песня одной группы, – Ястребов задумался, – не помню ее названия. Но ей больше сотни лет.
Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе видна…
И еще что-то…
И снится нам не рокот космодрома,
– декламировал он, —
Не эта ледяная синева,
А снится нам трава, трава у дома.
Зеленая, зеленая трава.
– О чем эта песня? – нарушил молчание любознательный итальянец.
Он неплохо был знаком с русским языком, но все же лингвисту захотелось услышать от самого русского смысл так малоизвестного текста из русского фольклора.
– О! Коллега, эта песня о том, что нам всегда будет сниться то место, где мы родились, где бы мы ни находились…
Ястребова оборвал появившийся в динамике едва уловимый для слуха всхлип. Узники оглянулись друг на друга. Лунный блеск выдавал сквозь забрало шлема едва видимое недоумение на лице каждого из пилотов.
– Андрей… – вспомнил Ястребов об их третьем спутнике. – Ты плачешь? – спросил он примкнувшего к стене Андрея Волона.
– Я хочу домой… – не спеша ответил француз.
Талантливый по жизни, непоколебимый ученый вдруг раскис, и, как оказалось, это удивило его товарищей, им представилось воображению, что он сейчас сделает немыслимое.
Небольшой, овальной формы вагон продолжал пересекать пустынный ландшафт, иногда сменяющийся горными образованиями пустыни. Кроме трех представителей пилотов ЕУК (европейской ученой конвенции) на всем протяжении их пути, равного трем тысячам километров, не было ни одного живого организма. Астронавты были единственные живые существа, следовавшие в неизвестном им направлении на неизвестном транспорте.
По бокам вагона было по два в три метра высотой и шириной в четыре метра проема окна и по одному в конце и спереди, открывавшие огромную панораму. Но даже в этой безмолвной тишине не хотелось говорить ни о чем. Лишь созерцать, ждать и удивляться просторам четвертой планеты Солнечной системы.
Вдруг земляне не заметили, как оказались в полной темноте. Друг друга можно было найти лишь на ощупь, но почувствовать тела сквозь термический скафандр нелегко. У Ястребова была привычка к экстремальным ситуациям, но не имелось никакого желания пошутить по этому поводу.
Было непонятно, остановился транспорт или нет.
За все время движения кунга люди, находившиеся в нем, ни на минуту не сомневались, что пребывают в движущемся аппарате. Если сменой декораций не было стереоэффектное видео. И даже если так, то к чему весь этот маскарад. Те, кто имел такую технику на Марсе, на Земле претендовал бы на медаль по визуалистике в первую очередь. Исследователи решили последнее отвергнуть, что они действительно могли лишь рассекать поверхность Марса на местном движимом аппарате.
Постепенно темнота начала рассеиваться, и Андрей Волон вдруг почувствовал, что кто-то пытается проникнуть в его мозг. Такое ощущение испытали и другие, но оно прекратилось также внезапно, как и проявилось.