Луалазье не удалось стать ни капитаном дальнего плавания, ни матросом. Вскоре, отслужив в регулярной армии, Доминик записался на курсы по иностранным языкам. Для практики, да и вообще, чтобы подышать свежим новым арктическим воздухом, посетил бухту Ново-Архангельск, названная в честь одного из городов, располагавшегося некогда в дельте реки Северной Двины, протекавшей устьем в Белое море там, где во времена Российской Федерации проходил саммит делегации соседствующих районов.
Климатические изменения резко отразились на прибрежных странах трех морей, например, Норвегии, Швеции. Город Берген часто страдал от затоплений, наносимых ему одним из ближних фарватеров. Предприниматели Финляндии предлагали распродажу своей техники. Губительный район морского залива причинял в последнее время огромные потери лесным массивам исходя из чего промышленным местам восточного побережья Балтики.
Северная Германия внесла в свою культуру новые знания об образовании народов. После двухлетней войны между Северным Китаем и Югом, закончившейся ничем около пятьдесят лет назад, Германия все же объединилась с Россией после новгородского заседания. Словно отвечала за те действия, которые она принесла Советскому Союзу в сороковые года прошлого столетия, выступала как ведущий парламентер в общественных отношениях. Для Доминика это был прекрасный случай приобрести навыки языковедения.
После шестилетнего обучения в институте он владел пятнадцатью языками.
Вскоре планируя попасть в школу космонавтики, он мечтал оказаться в Хорватии, побывать в Чехии и на родине предков, во Франции, после спада там эпидемии. Карантин по всей стране с конца 2039 года, на землях некогда франкского государства, не разрешал въезда на территорию Парижа, который держался так около двух лет, но после пяти лет его открытия эпидемстанция Марселя вновь объявила во Франции закрытый режим. Создавалось мнение, по охватившим Париж свят учителям и фальшивым предсказателям, что Франция вновь должна отвечать за какие-то грехи, как когда-то, семь столетий назад.
Вскоре окончив заочно лингвистическую кафедру при школе навигаторов, открытую в 2057 году, после того, как планировалось заселять первую колонию на Луне, с этим кандидатов на полеты увеличилось, однако для такого столь грандиозного марш-броска времени предоставлялось еще много.
Луалазье два раза выпадал из-за пересдачи. Все же компаниям требовались переводчики, в этом ряду и оказался итальянец из-за своего пристрастия к языкам.
На часто задаваемый ему вопрос филологов, как он относится о плановом введении языка эсперанто между служащими, Доминик отвечал кратко: «С теми, из чужых языков, что оказываются ближе, легче иметь понимание».
На банальный вопрос руководства-нанимателей будущей экспедиции, сколько языков он знает, Доминик декламировал отрывки из заповедей на более распространенных в новое время русском, японском, венгерском, английском и шведском языках.
***
Тусклый свет, изливавшийся из неизвестного источника внутри катакомб, овеял Луалазье одиночеством. Открыв глаза, он не заметил изменений внутри помещения. Опираясь об откос стены, привстал. Сделав несколько шагов, он вспомнил, что голоден по ощущению пустоты в желудке, которое он не сразу почувствовал. Сняв костюм, сделал те же действия, что делал до него Ястребов. Опустошив организм, сквозь синтетическую материю нижнего костюма почувствовал пронизывающий холод, пришлось снова влезть в неудобный при гравитации в ходьбе космический скафандр. Не приходилось забывать и о среде, в которой находились ученые, вспоминая домашнюю обстановку. Здесь осознание чужбины за миллионы километров отчасти усугубляло моральное состояние лингвиста. Неизученные места планеты могли таить неординарные сюрпризы.
Почувствовав тепло правой ногой, внутри космического снаряжения типа «Орлан 6», он осмотрелся. Вспомнил о напарнике, который, возможно, находился рядом с ним. Не заметив никого, продолжил экипироваться. Трудней пришлось с креплением скафандра, в этой спецодежде требовалось, чтоб в дальнейшем его использовании, например для выхода в космос не проникло мелкой детали. Простыми в снаряжении были только баллоны с воздухом, которые были небольшими, так как включали в себя модернизированные ограничители. Углекислый газ, выдыхаемый пилотом, проходя внутренние фильтры, давал дополнительный кислород, повышая запасы этого элемента. Аккумуляторы, поддерживающие работу костюма встроенных теплоэлектронагревателей на рукаве пилота, показывали малый запас энергии, поэтому, обогревшись, Доминик снизил теплоотводы на минимум. Пробурчав что-то на своем языке, выразив недовольство, он, чтобы не замерзнуть, решил идти вперед, что бы там ни произошло.
Тусклый свет становился еще темнее, словно медленно угасая, предрекая уже ставшей ненавистной темноту. Доминик хотел вынуть из кармана запасной фонарь для технических работ, размером с палец, но вспомнил, что потерял его еще в то время, когда они повстречали готического человека на поверхности Марса. Сожалел, что небрежно прикрепил его, спеша к шлюзной камере. Приходилось время от времени включать фонарь шлема, который излучал свет только после того, как его аккумулятор накопил немного энергии. Продвигаясь дальше, почти на ощупь, по наскальным выпуклостям стены, Доминик внезапно прекратил движение, услышав в наушниках треск, похожий на попытки контактного соединения.
– Прием, прием… – слышался голос Линдау.
– Джоанн! – обрадовался итальянец.
– Где вы? Что с вами? Скоро начнется буря!
– У нас все нормально, – почему-то солгал Луалазье, – мы скоро будем…
Связь внезапно оборвалась. Луалазье выругался.
– Как я хочу домой, – Луалазье сожалел, что сказал неправду девушке. – Зачем я соврал ей, теперь она будет нас ждать…
Спустя большой промежуток времени карабканья по стенам итальянец в полной темноте с приступом голода, одиночества и сожаления о том, что сказал Джоанн, от бездействия и отчаяния разлегся на полу пещеры, оперевшись спиной о более ровную поверхность стены.
– Odio questo pianeta8, – прошептал он.
От царившего в тоннелях мороза не спасал теперь даже скафандр. Какая сейчас окружавшая его температура, Доминик мог только догадываться. Аккумулятор, питавший теплоэлектрообогреватели, был на исходе, как и зависимые от него табло: даты, времени, внутренней температуры костюма и температуры снаружи, встроенные на рукаве скафандра. Астронавт ориентировался прежней информацией, когда они были еще вместе с русским. До их перемещения цифровой показатель отмечал минус 98 градусов по Цельсию. Сейчас он мог лишь предполагать, когда снимал костюм, что температура помещений или трущоб поднялась, чтобы он не околел вовсе.
***
Андрей Волон очнулся, лежа лицом вниз. Прозрачное забрало шлема почти полностью утопало в несвойственного цвета песке. Первой мыслью было то, что он находится на поверхности. По краям шлема виднелась сине-фиолетовая грань неба – очертания горизонта планеты, и значит, второй мыслью его было, что его кто-то перенес сюда, и кто это, сейчас не так неважно. Солнечный свет, освещая большую часть планеты, пробирался сквозь иллюминатор шлема, заставляя Андрея жмуриться. Он поднялся. Повернув голову в сторону горизонта, отряхнул стекло от остатков прилипшей пемзы. К своей радости, на расстоянии около ста метров он увидел блиставший на солнце корпус «Паларуса». Он тут же, не осознавая, что делает, поспешил в его сторону, вскоре заметив силуэт.
– Ребята! – радовалась встрече биолог.
– Джоанн… – довольствовался голосу Волон.
– А где ребята? – переспросила Джоанн, поняв, что Волон был один. – Андрей?..
Линдау была очень рада встрече с французом, но общения с Волоном не получалось. Возросшая непогода давала помехи. Время от времени прерывалась поэтому радиосвязь, прекратив попытки разговора. Она с надеждой заметить остальных членов экипажа вглядывалась в пустующую даль пустыни за астронавтом.
***
Ястребову снился легкий шум листьев деревьев. Через открытое окно он наблюдал за хмурыми грозовыми тучами и предположил, что вот-вот сейчас хлынет дождь.
Струи моросящего дождя стекали по щекам, текли по носу, капали с пальцев рук, разводя возле ног ощутимую сырость. Тянуло ко сну. Он хотел вспомнить свой дом, откуда был родом, но память никак не желала возвращаться. Он забыл уже про окно, картина незаметно сменилась. Он даже этого не понял, широко растопырив пальцы рук, наблюдал, как с них стекала вода, потом он бросил это занятие.
Огляделся вокруг.
Все было белое. Белые стены, потолок, пол. Не было ничего, чтобы походило бы на углы стен или двери. Его рот, казалось, был наполнен водой. В попытке освободиться от этого ощущения он стал приоткрывать рот, но это не помогло. Привкус тошноты, он посчитал, был вызван покалыванием икр и спины. Вдруг капли с рук участились, побежали маленькими струйками. Язык приобретал не горечь обычного после похмелья вкуса, а напоминал вкус клубники. Что-то не так, состояние ухудшалось. Ястребов готовился выдавить все просившееся наружу из желудка. Однако разум старался препятствовать этому. Иногда на Земле после редких вечеров в пьяной компании ему это удавалось, и он быстро засыпал. Наконец организм справился с сопротивлением. Едва Андрея вытошнило, он почувствовал облегчение. Открыл глаза. До этого стоявший обнаженным посреди помещения или камеры, Ястребов не понимал, но отлично помнил, перед тем как уснуть, видел лежавший рядом с ним шлем скафандра, рядом аккуратно был сложен сам скафандр. Словно после тумана, творившегося в его голове, придя в сознание, нащупал на себе одежду нижнего костюма. Облегченно вздохнул.
Насладившись свободой, воздухом и необремененностью тяжелым космическим костюмом, понял, что жив. Вдруг он почувствовал чье-то присутствие.
– Волон?.. – вполголоса прозвучала его первая мысль.
Он надеялся, что друзья находятся рядом.
– Дом?.. – гадал он, не решаясь оглянуться.