Хроники замка Брасс — страница 4 из 9

Почти семь лет миновало с великой битвы за Лондру, когда Темной Империи был сломан хребет. И многое успело случиться за эти семь лет. Пять из них Дориан Хоукмун, герцог Кёльнский, страдал от безумия. Даже теперь, когда он уже два года как выздоровел, он не совсем походил на того человека, который так храбро сражался за дело Рунного посоха. Он сделался угрюмым, погруженным в себя, одиноким. Даже его старинный друг, граф Брасс, единственный выживший вместе с ним в том сражении, с трудом его узнавал.

– Это всё из-за гибели его товарищей, из-за гибели Иссельды, – шептались между собой полные сострадания обитатели возрожденного Эг-Морта. И печально глядели Дориану Хоукмуну вслед, когда он, одинокий, в очередной раз ехал через городские ворота, через широкий Камарг, через болота, где кружили гигантские алые фламинго и паслись белые быки.

А Дориан Хоукмун взбирался на невысокий холм, поднимавшийся посреди болота, здесь он спешивался и заводил лошадь наверх, где останавливался среди руин старинной церкви, построенной еще до Трагического Тысячелетия.

Он оглядывал колышущиеся волны камышей и подернутые рябью заводи, прислушивался к меланхолическим, скорбным завываниям мистраля, вторившего скорби в его глазах.

И он старался вспомнить один сон.

Сон об Иссельде и двух детях, чьи имена он не мог назвать. А были ли у них имена в том сне?

Глупый сон о том, как всё могло бы быть, если бы Иссельда выжила в битве за Лондру.

И по временам, когда солнце поднималось над широкими болотами или над заводями начинал накрапывать дождь, Хоукмун забирался на самую высокую часть стены разрушенной церкви, тянулся руками к рваным облакам, стремительно несущимся по темнеющему небу, и кричал ветру ее имя:

– Иссельда! Иссельда!

И его крик подхватывали птицы, несущиеся по небу вместе с ветром.

– Иссельда!

После Хоукмун обычно ронял голову на грудь и рыдал, не понимая, почему он до сих пор, несмотря на всю столь очевидную правду, чувствует, что однажды снова обретет утраченную любовь.

Почему его все равно терзает вопрос, если ли такие места – может быть, на какой-то иной Земле, – где мертвые до сих пор живы? Несомненно, подобная одержимость доказывает только то, что следы безумия всё еще сохранились?

Тогда он вздыхал и утирал лицо, чтобы никто, встретив его, не догадался, что он предавался горю, после чего садился верхом, а затем, с наступлением сумерек, скакал обратно в замок Брасс, где его ждал старый друг.

Где его ждал граф Брасс.

Конец пятой книги

Шестая книга ХоукмунаЗащитник Гараторма

Всем тем скитальцам, что бредут по дорогам мира, посвящается…

Часть перваяОтъезды

Глава перваяВероятности и возможности

Дориан Хоукмун, уже не безумный, всё же пока не выздоровел. Некоторые считали, что он пострадал от Черного Камня, когда тот вынули у него изо лба. Другие утверждали, что это война с Темной Империей истощила его энергию, необходимую для полноценной жизни, и теперь энергии в нем не осталось вовсе. А кто-то был уверен, что Хоукмун скорбит об утраченной любви, Иссельде, дочери графа Брасса, которая погибла в битве за Лондру. Все пять лет, пока длилось безумие Хоукмуна, он уверял, что она жива, живет с ним в замке Брасс, родила ему сына и дочь.

Однако если причины помешательства Хоукмуна становились предметом споров, которые велись в тавернах и на постоялых дворах Эг-Морта, городка, стоявшего под защитой замка Брасс, то сам факт его нездоровья был очевиден всем.

Хоукмун погрузился в мрачные думы.

Хоукмун чахнул и избегал общества людей, даже общества доброго друга графа Брасса. Хоукмун сидел в одиночестве в маленькой комнатке наверху самой высокой замковой башни и, подперев голову кулаком, смотрел на болота, на заросли камыша, на заводи, но его взгляд не сосредотачивался ни на диких белых быках, ни на рогатых конях, ни на гигантских алых фламинго Камарга – он смотрел в даль, бесконечную и непостижимую.

Хоукмун пытался вспомнить один сон или же безумную фантазию. Он пытался вспомнить Иссельду. Он пытался вспомнить имена детей, которых воображал себе, пока был безумен. Однако Иссельда оставалась тенью, и он совершенно не видел лиц детей. Почему же его гложет тоска? Почему не оставляет столь глубокое и непреходящее ощущение потери? Почему по временам он тешит себя мыслью, что всё переживаемое им сейчас и есть безумие, а вот его сон – сон об Иссельде и детях – реальность?

Хоукмун больше не узнавал себя и в итоге лишился желания общаться с другими. Он стал призраком. Он бродил по комнатам привидением. Печальным привидением, которое способно лишь рыдать, стенать и вздыхать.

В своем помешательстве, говорили в народе, он хотя бы сохранял достоинство. По крайней мере, в этом наваждении он жил полной жизнью.

– Безумным он был счастливее.

Хоукмун согласился бы с этими утверждениями, если бы ему сообщили о них.

Когда Хоукмун покидал башню, он проводил время в комнате, где находились его военные макеты: высокие скамьи, на которых стояли модели городов и замков, осажденные тысячами фигурок солдат. В своем безумии он поручил изготовить несметное их полчище Бейонну, местному мастеру. Чтобы отпраздновать победы над лордами Гранбретани, как он пояснил Вейонну. Несколько фигурок из раскрашенного металла изображали самого герцога Кёльнского, графа Брасса, Иссельду, Боженталя, Гюйама Д’Аверка и Оладана из Булгарских гор – героев Камарга, большинство из которых полегло в Лондре. Имелись здесь и фигурки его заклятых врагов, лордов в звериных масках: барон Мелиадус в маске волка, король Хуон в Тронной Сфере, Шенегар Тротт, Адаз Промп, Асровак Микошевар и его жена Флана (ныне благородная королева Гранбретани). Пехота, кавалерия и воздушные войска Темной Империи были выстроены рядами перед воинством хранителей Камарга, перед Воинами Рассвета, перед солдатами из сотен малых народов.

И Дориан Хоукмун двигал эти фигурки по огромным доскам, пробуя то одну комбинацию, то другую, он проигрывал тысячи вариантов развития одной и той же битвы, чтобы понять, как мог бы измениться ее ход. И его налитые свинцом пальцы часто касались фигурок, изображавших погибших друзей, а чаще всего – фигурки Иссельды. Как же можно ее спасти? Какая последовательность событий гарантирует ей дальнейшую жизнь?

По временам в комнату заходил граф Брасс, во взгляде его читалась тревога. Он запускал пальцы в седеющие рыжие волосы, наблюдая, как Хоукмун с головой погружается в миниатюрный мир, то двигая в наступление отряд конников, то отводя назад ряды пехоты. Хоукмун в такие моменты либо не осознавал присутствия графа Брасса, либо предпочитал не обращать внимания на старого друга, пока граф Брасс не начинал покашливать или каким-нибудь иным способом не давал знать о себе. Тогда Хоукмун поднимал голову, но взгляд его был обращен внутрь себя, затуманенный, недружелюбный, и тут граф Брасс мягко осведомлялся о его здоровье.

Хоукмун отрывисто отвечал, что с ним всё хорошо.

Граф Брасс кивал и говорил, что рад это слышать.

Хоукмун с нетерпением ждал, желая вернуться к игрушечным маневрам, пока граф Брасс окидывал взглядом комнату, осматривал боевые построения или же делал вид, что восхищается избранной Хоукмуном тактикой очередного боя.

Потом граф Брасс говорил:

– Сегодня утром еду инспектировать башни. Погода прекрасная. Может быть, поедешь со мной, Дориан?

Дориан Хоукмун отрицательно мотал головой.

– Мне необходимо кое-что сделать.

– Здесь? – Граф Брасс обводил взмахом руки широкое игровое поле. – Какой в этом смысл? Они умерли. Всё кончено. Неужели твои умозрительные построения вернут их? Ты просто как какой-нибудь мистик – боевой маг – считаешь, что, двигая неодушевленные копии, сможешь изменить реальность. Ты только мучаешь себя. Как можно изменить прошлое? Забудь! Забудь, герцог Дориан.

Но герцог Кёльнский лишь поджимал губы, как будто граф Брасс отпустил какое-то особенно оскорбительное замечание, и снова сосредотачивал внимание на игрушках. Граф Брасс вздыхал, пытаясь придумать что-нибудь еще, но затем просто выходил из комнаты.

Угрюмое настроение Хоукмуна влияло на атмосферу замка, и раздавались даже голоса, что, хоть герцог, конечно, герой битвы за Лондру, ему следует вернуться в Германию, в родные края, которые он не посещал с момента пленения лордами Темной Империи после битвы за Кёльн. Сейчас, вместо монархии, последним представителем которой был Хоукмун, там правил избранный совет граждан во главе с каким-то дальним его родственником. Однако Хоукмуну даже не приходило в голову, что он может жить где-то еще, кроме покоев в замке графа Брасса.

Но иногда даже сам граф Брасс думал про себя, что Хоукмуну было бы лучше погибнуть в Лондре. Погибнуть в тот же миг, когда погибла Иссельда.

И вот так проходили печальные месяцы, наполненные скорбью и бессмысленными мечтами. Разум Хоукмуна всё сильнее сосредотачивался на одном-единственном предмете, и он в итоге начал даже забывать о пище и сне.

Граф Брасс обсуждал новую проблему со старым товарищем, капитаном Йозефом Ведлой, но им так и не удалось найти решение.

Они просиживали долгие часы в удобных креслах по сторонам огромного камина в главном зале замка, потягивая местное вино и обсуждая меланхолию Хоукмуна. Оба они были солдаты, а граф Брасс еще и правитель, однако ни один из них не знал даже слов, способных описать болезнь души.

– Упражнения на свежем воздухе помогут, – сказал однажды вечером капитан Йозеф Ведла. – В теле, которое бездействует, разум разлагается. Это хорошо известно.

– Да, и здоровый разум сам это сознает. Но как убедить больной разум в благотворности подобных действий? – отозвался граф Брасс. – Чем дольше он остается в своих комнатах, играя с этими чертовыми моделями, тем хуже ему становится. А чем ему хуже, тем труднее нам достучаться до рациональной части его сознания. Смена времен года ничего для него не значит. Ночь для него ничем не отличается от дня. Меня бросает в дрожь, стоит лишь подумать, что, должно быть, творится у него в голове!

Капитан Ведла кивнул.

– Прежде он никогда не был склонен копаться в себе. Он был мужчина. Солдат. Разум без телесности – это все-таки слишком заумно. А он слыл человеком практическим. Иногда мне кажется, что он стал совершенно другой личностью. Как будто душа прежнего Хоукмуна бежала из его тела в страхе перед Черным Камнем и ее место заняла совсем другая душа!

Граф Брасс улыбнулся при этих словах.

– А ты на старости лет сделался фантазером. Хвалишь прежнего Хоукмуна за то, что он был человеком практичным, а потом выдвигаешь подобные предположения!

Капитан Ведла тоже невольно улыбнулся.

– Справедливо, граф Брасс! Однако, когда размышляешь о могуществе, каким обладали лорды Темной Империи, и вспоминаешь, какие силы помогали нам самим в нашей борьбе, разве подобное предположение не кажется имеющим под собой основания?

– Возможно. И если бы состоянию Хоукмуна не было более простого объяснения, я, возможно, согласился бы с подобной теорией.

Капитан Ведла смутился, пробормотав:

– Это всего лишь теория. – Он поднял бокал, посмотрев сквозь него на огонь камина, на играющее в стекле густо-красное вино. – Несомненно, этот напиток побуждает меня выдвигать подобные теории!

– Кстати о Гранбретани, – сказал граф Брасс чуть погодя. – Интересно, как королева Флана решила проблему упорствующих в своих заблуждениях старых лордов, которые до сих пор, как следует из ее писем, обитают в самых темных и недоступных частях Лондры? В последнее время от нее редко приходят новости. Возможно, ситуация ухудшилась, и она вынуждена уделять ей больше внимания.

– Но ведь недавно от нее было письмо?

– Да. Гонец привез. Два дня назад. Точно. Только письмо оказалось короче, чем обычно. Оно было почти официальное. В основном традиционное приглашение навещать ее, когда мне будет угодно.

– А не может быть так, что она обиделась, ведь ты то и дело отказываешься от ее гостеприимства? – предположил Ведла. – Может, она решила, что ты не испытываешь по отношению к ней дружеских чувств?

– Напротив, она всегда в моем сердце, вместе со светлой памятью о моей покойной дочери.

– Но ей-то ты об этом не говорил? – Ведла подлил себе вина. – А женщинам, между прочим, необходимо слышать такое. Даже королевам.

– Флана выше подобной ерунды. Она слишком умна для этого. Слишком тонко чувствует. Слишком добра.

– Возможно, – отозвался капитан Ведла таким тоном, словно сомневался в словах графа Брасса.

Граф Брасс понял его намек.

– Хочешь сказать, что я должен писать ей… более многословно?

– Ну… – капитан Ведла улыбнулся.

– У меня никогда не было способностей к литературе подобного рода.

– Твой стиль изложения (на любую тему) в лучшем случае обычно напоминает коммюнике, составленное в разгар битвы, – заметил капитан Ведла. – Но я ни в коем случае не хочу сказать, что это недостаток. Скорее, наоборот.

Граф Брасс пожал плечами.

– Мне хотелось бы, чтобы Флана знала, что я вспоминаю о ней с неизменной теплотой. Однако писать об этом я не могу. Неверное, мне стоит съездить в Лондру – принять ее приглашение. – Он окинул взглядом полный теней зал. – Сменю обстановку. В последнее время здесь что-то стало слишком мрачно.

– Можешь взять с собой Хоукмуна. Он когда-то горячо поддерживал Флану. Поездка к ней, наверное, единственное, что сможет оторвать его от игрушечных солдатиков.

Капитан Ведла поймал себя на том, что говорит с сарказмом, и тут же об этом пожалел. Он действительно сочувствовал Хоукмуну, уважал его, даже в его нынешнем состоянии. Однако мрачное настроение Хоукмуна в последнее время передавалось всем, кто сталкивался с ним, пусть даже ненадолго.

– Я предложу ему, – сказал граф Брасс.

Граф Брасс понимал собственные чувства. Часть его хотела немного отдохнуть от Хоукмуна. Однако совесть не позволяла уехать одному, не сообщив о поездке старому другу. Да и Ведла прав. Поездка в Лондру, наверное, отвлечет Хоукмуна от угрюмых размышлений. Впрочем, может быть, и не отвлечет. В этом случае, предчувствовал граф Брасс, путешествие и визит к королеве потребуют от него и от остального посольства большого напряжения душевных сил, даже по сравнению с тем, что они испытывают сейчас, в стенах замка Брасс.

– Поговорю с ним утром, – решил граф Брасс, поразмыслив. – Может быть, если он вернется в настоящую Лондру, отвлекшись от ее модели, меланхолия покинет его…

Капитан Ведла поддержал идею.

– Наверное, нам надо было подумать об этом уже давно.

Граф Брасс возмутился про себя, решив, что капитан Ведла преследует личные цели, предлагая ему взять Хоукмуна в Лондру.

– А ты поедешь с нами, капитан Ведла? – спросил он, чуть улыбнувшись.

– Но кто-то же должен остаться здесь вместо тебя… – отозвался Ведла. – Однако если герцог Кёльнский откажется от поездки, тогда я, конечно, буду рад тебя сопровождать.

– Я тебя понял, капитан.

Граф Брасс откинулся на спинку кресла, потягивая вино и поглядывая на старинного товарища с изрядной долей иронии.

Когда капитан Йозеф Ведла ушел, граф Брасс еще немного посидел в кресле. Он всё еще улыбался. Ему хотелось растянуть момент веселья, потому что он не испытывал ничего похожего уже целую вечность. Но теперь, когда мысль была высказана, он уже с нетерпением ждал поездки в Лондру, потому что только сейчас понял, до какой степени тоскливой стала атмосфера в замке Брасс, который некогда считался чудесным местом.

Он перевел взгляд на закопченные балки под крышей, печально размышляя о том, каким стал Хоукмун. Он подумал, а хорошо ли, в самом деле, что поражение Темной Империи принесло в мир спокойствие. Вполне вероятно, что Хоукмун, даже больше него самого, тот человек, который ощущает себя живым только в момент угрозы. Если, к примеру, в Гранбретани творится какая-то смута – если оставшиеся бунтари и ренегаты из числа побежденных всерьез угрожают власти Фланы, – наверное, неплохо попросить Хоукмуна заняться ими лично, разыскать и обезвредить.

Граф Брасс чувствовал, что подобного рода дело – единственное занятие, способное спасти его друга. Он интуитивно догадывался, что Хоукмун рожден не для мирной жизни. Есть такие мужчины, судьба которых – воевать на стороне добра или зла (если между двумя этими сторонами вообще есть какая-нибудь разница), и Хоукмун явно один из них.

Граф Брасс вздохнул и сосредоточился на новом плане. Утром он напишет Флане и сообщит об их приезде. Будет интересно посмотреть, как изменился этот странный город с его последнего визита в качестве завоевателя.

Глава втораяГраф Брасс отправляется в путешествие

– Передавай королеве Флане мои наилучшие пожелания, – произнес Дориан Хоукмун отстраненным голосом. Он говорил, вeртя в бескровных пальцах крошечную копию Фланы. Граф Брасс сомневался, сознает ли Хоукмун, что успел взять фигурку. – Скажи ей, что я недостаточно хорошо себя чувствую, чтобы путешествовать.

– Ты почувствуешь себя лучше, как только отправишься в путь, – заверил граф Брасс.

Он успел отметить, что Хоукмун завесил окна темными гобеленами. Комната была освещена лампами, хотя время шло к полудню. Атмосфера стояла затхлая, нездоровая, отравленная воспоминаниями.

Хоукмун потер шрам на лбу, где некогда помещался Черный Камень. Кожа у него на лице была цвета воска. Глаза горели пугающим, лихорадочным огнем. Он так исхудал, что одежда на нем колыхалась, словно спущенный флаг. Он стоял, упершись взглядом в стол, на котором возвышалась выполненная со всеми подробностями модель Лондры, с тысячами безумных башен, связанных между собой лабиринтом коридоров, чтобы их обитатели не видели солнечного света.

Внезапно графа Брасса осенило, что Хоукмун подцепил свою болезнь от тех, кого завоевал. Он не удивился бы даже, если бы Хоукмун вдруг начал надевать на себя сложно сконструированную и украшенную каменьями маску.

– Лондра изменилась, – сказал он вслух, – с тех пор, как ты видел город в прошлый раз. Я слышал, башни разрушены, широкие улицы засажены цветами, разбиты парки, проложены широкие проспекты вместо тоннелей.

– Да, знаю, – отозвался Хоукмун безо всякого интереса. Он отвернулся от графа Брасса и принялся выдвигать за стены Лондры отряд кавалерии Темной Империи. Кажется, он проигрывал ситуацию, когда Темная Империя наносит поражение графу Брассу и остальным поборникам Рунного посоха. – Должно быть, там исключительно… прекрасно. Однако мне важно помнить Лондру именно такой. – Его голос сделался резким, надтреснутым. – В какой погибла Иссельда.

У графа Брасса промелькнула мысль, не винит ли Хоукмун его в том, что он заодно с убившими Иссельду. Он отмахнулся от этой мысли. И сказал:

– Но как же путешествие? Разве оно не взбодрит тебя? Последний раз, когда ты видел внешний мир, он лежал в руинах, разоренный. Теперь же он снова процветает.

– У меня здесь важные дела, – заявил Хоукмун.

– Что еще за дела? – почти гневно спросил граф Брасс. – Ты же не покидал покои несколько месяцев.

– Существует ответ, – коротко пояснил Хоукмун, – на всё это. Есть способ отыскать Иссельду.

Граф Брасс пожал плечами.

– Она умерла, – произнес он мягко.

– Она жива, – пробормотал Хоукмун. – Она жива. Где-то в ином месте.

– Мы с тобой однажды уже согласились, что жизни после смерти не существует, – напомнил граф Брасс другу. – Разве что ты вызовешь призрак. Неужели ты был бы счастлив, если бы сюда явилась тень Иссельды?

– Если бы мне удалось призвать хотя бы тень – да.

– Ты любишь покойницу, – произнес граф Брасс негромким, встревоженным голосом. – И из-за этого ты полюбил саму смерть.

– А что мне любить в жизни?

– Много всего. Ты мог бы понять это, отправившись со мной в Лондру.

– Я не испытываю желания видеть Лондру. Ненавижу этот город.

– В таком случае составь мне компанию хотя бы на часть пути.

– Нет. Я снова впадаю в грезы. И в грезах я становлюсь ближе к Иссельде и к нашим детям.

– Никаких детей никогда не существовало. Ты сам их придумал. Ты вообразил их, когда был безумен.

– Нет. Ночью, во сне, меня называли другим именем, хотя сам я был тем же человеком. Странное, архаичное имя. Такие имена давали еще до Трагического Тысячелетия. Джон Дейкер. Вот это имя. И Джон Дейкер отыскал Иссельду.

Граф Брасс был готов зарыдать, слушая исступленное бормотанье друга.

– Эти умозаключения – эти сны – лишь усиливают твою боль, Дориан. От них трагедия только разрастается, а не уменьшается. Поверь мне. Я говорю правду.

– Я понимаю, что ты желаешь мне добра, граф Брасс. Я уважаю твое мнение, и я понимаю, что, по твоим ощущениям, ты помогаешь мне. Но прошу тебя, пойми, что это не помощь. Я обязан двигаться дальше по своему пути. Я точно знаю, что он приведет меня к Иссельде.

– Что ж, – скорбно отозвался граф Брасс. – С этим я соглашусь. Этот путь приведет тебя к смерти.

– Если проблема только в этом, меня она не волнует. – Хоукмун снова перевел взгляд на графа Брасса. Граф ощутил, как его пробрал озноб при виде этого исхудавшего, белого лица с ярко горящими глазами, глубоко запавшими в глазницах.

– Боже, Хоукмун, – произнес он. – Хоукмун…

И он двинулся к двери и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

И он услышал, как Хоукмун прокричал ему вслед пронзительным, истерическим голосом:

– Я обязательно ее найду, граф Брасс!

На следующий день Хоукмун отдернул гобелен на окне, чтобы взглянуть на двор. Граф Брасс отбывал. Его свита уже сидела верхом на прекрасных больших конях, покрытых красными попонами, – это был цвет графа Брасса. На зачехленных огненных копьях развевались ленты и флажки, плащи хлопали на ветру, яркие доспехи сверкали в свете раннего утра. Лошади всхрапывали и переступали копытами. Вокруг сновали слуги, завершая последние приготовления, поднося всадникам согревающие напитки. А потом вышел сам граф Брасс и сел на гнедого жеребца, его медный доспех вспыхнул, словно охваченный пламенем. Граф посмотрел на окно Хоукмуна и на мгновение задумался. Затем выражение его лица изменилось, и он что-то приказал одному из людей. Хоукмун наблюдал.

Глядя вниз, на замковый двор, он никак не мог отделаться от ощущения, что наблюдает за особенно хорошо сделанными моделями, эти модели двигались и разговаривали, но все равно оставались моделями. Ему казалось, он может спуститься и передвинуть всадника на другой конец двора или же взять самого графа Брасса и переставить его подальше от Лондры, развернув в совершенно другом направлении. Его не покидало смутное раздражение, какое вызывал старый друг, не способный его понять. Иногда приходила мысль, во сне, что граф Брасс купил жизнь ценой жизни дочери. Но разве такое возможно? Никто никакими силами не заставил бы его пойти на такое. Наоборот, бравый старый воин не задумываясь отдал бы жизнь за любимую дочку. И всё же Хоукмун никак не мог отделаться от гнусной мысли.

Несколько мгновений он ощущал сожаление, размышляя, не согласиться ли всё же сопровождать графа Брасса в Лондру. Он смотрел, как вперед выезжает капитан Йозеф Ведла, приказывая поднять решетку в воротах. Граф Брасс оставил Хоукмуна править вместо себя, хотя на самом деле его сенешали и ветераны-стражники Камарга могли прекрасно справиться без него, не требуя от Хоукмуна принятия решений.

Нет, думал Хоукмун. Сейчас не время для действий, сейчас время для размышлений. Он твердо вознамерился осуществить идеи, крутившиеся где-то на периферии сознания, куда он пока что и сам не мог проникнуть. Пусть старые друзья с презрением относятся к его «игре в солдатики», он знал, что, расставляя фигурки на тысячи разных позиций, он, возможно, в какой-то момент выпустит на свободу те мысли, те смутные ощущения, которые помогут ему осознать истинную суть положения. А когда он постигнет суть, тогда он наверняка сможет отыскать живую Иссельду. И еще он почти не сомневался, что найдет и двоих детей – вероятно, мальчика и девочку. Его пять лет считали сумасшедшим, но он был совершенно уверен, что никакой он не безумец. Он полагал, что слишком хорошо знает себя: если бы он вдруг сошел с ума, то вел бы себя совсем не так, как описывали его друзья.

Граф Брасс и его свита уже махали остающимся в замке, проезжая через верхние ворота и пускаясь в долгий путь до Лондры.

Несмотря на все подозрения графа Брасса, Дориан Хоукмун по-прежнему питал к старому другу огромное почтение. Наблюдая за отъездом графа Брасса, он ощущал горечь сожаления. Беда Хоукмуна заключалась в том, что он больше не умел выражать те чувства, которые испытывал. Настолько глубоко погрузился он в размышления, настолько был поглощен задачей, которую пытался решить, одержимо переставляя по доске крошечные фигурки.

Хоукмун так и смотрел вслед графу Брассу и его отряду, пока те спускались по спиральным улицам Эг-Морта. На тротуарах стоял народ, желавший графу счастливого пути. Наконец отряд добрался до городской стены и поскакал по широкой дороге через болота. Хоукмун смотрел вслед отряду, пока тот не скрылся из виду, после чего снова сосредоточил внимание на фигурках с доски.

В данный момент он проигрывал вариант, когда Черный Камень оказался вставлен в голову не ему, а Оладану из Булгарских гор и не было возможности призвать на помощь Легион Рассвета. Возможно ли в таком случае поражение Темной Империи? И если поражение возможно, каким образом его добиться? Он подошел к моменту, до которого доходил уже сотни раз, и снова принялся переигрывать битву за Лондру. Но на этот раз его осенило, что его самого могут убить. Спасет ли его смерть жизнь Иссельды?

Если он надеялся, снова и снова переиначивая события прошлого, отыскать способ к воплощению истины, скрытой, как он считал, в его сознании, он снова не преуспел. Он завершил все тактические ходы, отметил возникновение новых вероятностей и принялся размышлять над очередным вариантом. Как бы ему хотелось, чтобы Боженталь уцелел в битве за Лондру. Боженталь столько знал, он помог бы ему выстроить верную цепочку рассуждений.

Кроме того, ему могли бы помочь посланцы Рунного посоха, Воин из гагата-и-золота, Орланд Фанк или мистический Джехамия Коналиас, утверждавший, что сам он даже не человек. Хоукмун призывал их на помощь темными ночами, только они так и не приходили. Рунному посоху сейчас ничто не угрожало, и они не нуждались в помощи Хоукмуна. Он чувствовал себя брошенным на произвол судьбы, хотя умом понимал, что они ничем ему не обязаны.

Однако возникал вопрос: имеет ли Рунный посох отношение к тому, что случилось с Хоукмуном, к тому, что происходит с ним теперь? Не нависла ли над диковинным артефактом новая угроза? Не вызвал ли он к жизни новую цепочку событий, не рисует ли новый узор судьбы? Хоукмуна не покидало ощущение, что в его нынешнем положении кроется нечто большее, чем можно увидеть в простых фактах. Рунный посох и его слуги управляли им, как он теперь управляет игрушечными солдатиками. Уж не используют ли его снова? И не по этой ли причине он сосредоточился на моделях людей, обманывая себя, будто он что-то контролирует, тогда как на самом деле контролируют его?

Он отбросил от себя подобные мысли. Ему необходимо заняться проверкой новых предположений.

Вот так Хоукмун всеми силами отказывался посмотреть в глаза правде.

Притворяясь, будто занимается поисками истины, притворяясь, что преследует своими упражнениями одну-единственную цель, он бежал правды. Потому что вся правда о его нынешнем положении была ему невыносима.

Впрочем, люди поступают так испокон веку.

Глава третьяЛеди в полном доспехе

Прошел месяц.

Двадцать возможных сценариев судьбы были проиграны на макете Хоукмуна. Но Иссельда не стала ближе к нему, даже во сне.

Небритый, с покрасневшими глазами, с нечистой, шелушащейся кожей, ослабевший от недоедания, вялый от нехватки физических упражнений, Дориан Хоукмун совсем не походил на прежнего героя – ни разумом, ни характером, ни даже телом. Он выглядел на тридцать лет старше своего возраста. Одежда на нем, грязная, вытертая, дурно пахнущая, превратилась в нищенские обноски. Немытые патлы сальными прядями спадали на лицо. В бороде торчал не поддающийся определению мусор. Хоукмун сипел, бормотал что-то себе под нос, заходился кашлем. Его слуги всеми правдами и неправдами избегали его. Он не имел причин звать их, поэтому и не замечал их отсутствия.

Он изменился до неузнаваемости, этот человек, которого некогда величали героем Кёльна, защитником Рунного посоха, великим воином, сумевшим повести за собой угнетенных и с ними одержать победу над Темной Империей.

Жизнь ускользала от него, хотя он сам этого не сознавал.

Одержимый поиском иных вариантов развития судьбы, он был близок к тому, чтобы положить конец собственной, – он уничтожал себя.

Сны его изменились. И, поскольку они изменились, он стал спать даже меньше, чем прежде. В его снах звучало четыре имени. Одно из них было Джон Дейкер, но гораздо чаще он ощущал близость других имен: Эрикёзе и Урлик. И лишь четвертое имя ускользало от него, хотя он и знал, что оно рядом. Проснувшись, он никогда не мог вспомнить четвертое имя. Он начал интересоваться всерьез, существует ли такое явление, как реинкарнация. Может, он вспоминает прежние жизни? Этот вывод подсказывала ему интуиция. Впрочем, здравый смысл не мог примириться с подобной идеей.

Во снах он время от времени встречал Иссельду. Во снах он вечно был встревожен чем-то, вечно придавлен ощущением тяжкой ноши, вины. Он постоянно чувствовал, что обязан что-то сделать, только никак не мог вспомнить, что именно. Неужели он проживал другие жизни, столь же трагичные, как эта? Мысль о том, что трагедия длится вечно, оказалась для него слишком тяжела. Он гнал ее прочь раньше, чем успевал додумать до конца.

И всё же идеи эти были смутно знакомы ему. Где он слышал о них? В других, более ранних, снах? В каких-то разговорах? От Боженталя? В Днарке, далеком городе Рунного посоха?

Он начал ощущать надвигающуюся угрозу. Он начал сознавать ужас. Даже фигурки на игровой доске были частично позабыты. Он начал видеть тени, двигавшиеся на периферии зрения.

Откуда взялся этот страх?

Он решил, что, наверное, уже приблизился к тому, чтобы открыть правду об Иссельде, но некие силы стараются его остановить, силы, способные убить его в тот миг, когда он вот-вот поймет, как ее найти.

Единственный вариант, какого Хоукмун не рассматривал, – единственный ответ, не приходивший ему в голову, – что на самом деле то был страх себя самого, страх посмотреть в лицо неприятной правде. Это над его ложью нависла угроза, над спасительной ложью, и он, как большинство людей, сражался, защищая эту ложь, прогоняя ее обидчиков.

Как раз в это время он начал подозревать, что слуги в замке в сговоре с его врагами. Он был уверен, что они пытаются его отравить. Он завел привычку запирать двери и отказывался открывать, когда слуги приходили, чтобы выполнить повседневную работу по дому. Он ел лишь для того, чтобы не умереть. Он пил только дождевую воду, собирая ее в чашки, выставленные за окно. Но усталость то и дело наваливалась на ослабевшее тело, а потом сон брал верх над человеком, обитавшим в темноте.

Сами по себе сны были не лишены приятности: красивые пейзажи, удивительные города, сражения, в которых Хоукмун не участвовал в реальности, странные, незнакомые люди, каких Хоукмун никогда не встречал даже во время самых удивительных путешествий, совершённых по требованию Рунного посоха. И всё же они наводили на него страх. В его снах появлялись и женщины, и среди них, возможно, даже Иссельда, однако он не испытывал радости при виде этих женщин – лишь дурные предчувствия захлестывали его. А однажды ему мимоходом приснилось, что он заглянул в зеркало и увидел вместо своего отражения женское лицо.

Как-то утром Хоукмун очнулся от забытья, но не встал, сразу же кинувшись к столу с макетами, как это повелось, а остался лежать, уставившись на балки под потолком. В мутном свете, проникающем сквозь завешенное гобеленом окно, он вполне отчетливо увидел голову и плечи человека, который сильно походил на покойного Оладана. Сходство проскальзывало скорее в повороте головы, в выражении лица, в глазах. У человека были длинные черные волосы, прикрытые широкополой шляпой, а на плече сидела небольшая черно-белая кошка. Хоукмун безо всякого удивления отметил, что у кошки крылья, аккуратно сложенные за спиной.

– Оладан? – произнес Хоукмун, хотя и понимал, что это вовсе не Оладан.

Лицо расплылось в улыбке, рот раскрылся, как будто человек собирался ответить.

Затем видение исчезло.

Хоукмун укрылся с головой грязными шелковыми простынями и остался лежать, дрожа. Он начал догадываться, что снова сходит с ума, что, наверное, граф Брасс в итоге оказался прав и все пять последних лет его терзали галлюцинации.

Позже Хоукмун встал и снял с зеркала тряпки. За несколько недель до того он набросил на зеркало одежду, не желая больше видеть свое отражение.

Он поглядел на оборванца, который таращился на него из мутного стекла.

– Я вижу перед собой сумасшедшего, – пробормотал Хоукмун. – Умирающего сумасшедшего.

Отражение в точности повторило движение его губ. Глаза человека в зеркале нагоняли страх. В центре лба у него виднелся бледный шрам, совершенно круглый, на том месте, где когда-то покоился Черный Камень, способный пожирать человеческий разум.

– Есть и другие вещи, способные пожирать человеческий разум, – пробурчал герцог Кёльнский. – Более изощренные, чем камни. Куда более скверные, чем камни. Как же ловко лорды Темной Империи отомстили мне уже после смерти. Убив Иссельду, они обрекли меня на медленное умирание.

Хоукмун снова завесил зеркало и тоненько вздохнул. С трудом подволакивая ноги, вернулся к своему ложу и сел, уже не осмеливаясь взглянуть на потолок, где он недавно видел человека, так похожего на Оладана.

Он примирился с фактом собственной немощности, собственной смерти, собственного безумия. Слабо пожал плечами.

– Я был солдатом, – сказал он себе. – А стал дураком. Я обманул себя самого. Думал, смогу достичь того, чего достигают великие ученые и чародеи, чего добиваются философы. Хотя никогда не обладал нужными способностями. Я превратил себя из рационального человека, практика, в эту ходячую хворобу. Слушай меня. Слушай, Хоукмун! Ты сейчас говоришь сам с собой. Ты заговариваешься. Ты бредишь. Ты хнычешь. Дориан Хоукмун, герцог Кёльнский, тебя уже поздно спасать. Ты сгнил заживо.

Тонкая улыбка растянула растрескавшиеся губы.

– Твоя судьба была сражаться, носить меч, совершать военные ритуалы. А теперь твоим полем боя стали макеты, у тебя не хватит сил, чтобы поднять кинжал, не говоря уже о мече. Ты не смог бы сейчас усидеть на лошади, даже если бы захотел.

Он упал на засаленную подушку. Закрыл лицо руками.

– Пусть эти твари приходят, – сказал он. – Пусть мучают меня. Это правда. Я безумен.

Он вздрогнул, уверенный, что услышал рядом чей-то стон. Он заставил себя посмотреть.

Оказалось, это простонала дверь. Слуга толкнул ее, открывая. И остался нервно топтаться в дверном проеме.

– Мой господин?

– Что, Вуазан, все уже говорят, что я безумен?

– Мой господин?

Слуга был старый, один из немногих, кто до сих пор регулярно наведывался к Хоукмуну. Он прислуживал герцогу Кёльнскому с его самого первого приезда в замок Брасс. И всё же в глазах старика читался испуг, когда он отвечал Хоукмуну.

– Так что, Вуазан, говорят?

Вуазан развел руками.

– Некоторые говорят, мой господин. Другие считают, что ты нездоров, что это телесная болезнь. Мне несколько раз хотелось позвать доктора…

Хоукмун ощутил, как в нем всколыхнулись прежние подозрения.

– Доктора? Какого-нибудь отравителя?

– О, нет-нет, мой господин.

Хоукмун взял себя в руки.

– Нет, разумеется, нет. Я ценю твою заботу, Вуазан. Что ты мне принес?

– Ничего, мой господин, если не считать новостей.

– От графа Брасса? Как поживает граф Брасс в Лондре?

– Не от графа Брасса. В замке Брасс гость. Насколько я понял, старинный друг графа. Узнав, что граф Брасс в отъезде и ты исполняешь его обязанности, гость попросил об аудиенции.

– Меня? – Хоукмун мрачно усмехнулся. – А они там, во внешнем мире, знают, во что я превратился?

– Думаю, нет, мой господин.

– И что ты сказал этому гостю?

– Что ты нездоров, но я доложу о его прибытии.

– Это ты и сделал.

– Да, мой господин, сделал. – Вуазан колебался. – Мне передать, что ты не в том состоянии…

Хоукмун хотел было кивнуть, но затем передумал, рывком выбрался из постели и встал.

– Нет. Я приму его. В большом зале. Я спущусь сам.

– Не хочешь ли… привести себя в порядок, мой господин? Подать тебе горячей воды… туалетные принадлежности?

– Нет. Я спущусь всего на несколько минут.

– Я объявлю о твоем решении.

Вуазан торопливо вышел из покоев Хоукмуна, явно встревоженный его решением.

Хоукмун сознательно и злонамеренно не попытался хоть как-то привести себя в порядок. Пусть визитер увидит его во всей красе.

Кроме того, он ведь действительно безумен. Вдруг всё это очередная его фантазия. Он может находиться сейчас где угодно: в постели, перед своими макетами, даже, может, скачет через болота, – а сам считает, что происходит именно то, что происходит в данный момент. Покинув спальню, Хоукмун прошел через комнату, где на столах были расставлены фигурки, он смёл ряды солдат грязными рукавами, расшвырял постройки, пнул ножку стола так, что в городе Кёльне разразилось настоящее землетрясение.

Выйдя на лестничную площадку, он заморгал, ослепленный светом, лившимся из двух высоких цветных окон. От света защипало глаза.

Хоукмун подошел к лестнице, которая спиралью спускалась в большой зал. Схватился за перила, ощутив головокружение. Собственная слабость привела его в изумление. Он предвкушал, как будет потрясен его появлением гость.

Молодой слуга поспешил ему помочь, и Хоукмун тяжело оперся на руку юноши, после чего они медленно сошли вниз.

И наконец-то оказались в большом зале.

Некто в полном доспехе стоял, рассматривая военные трофеи графа Брасса: копье и порубленный щит, отнятый у Орсона Каха много лет назад во время войны Рейнских Городов.

Хоукмун совершенно не узнавал прибывшего гостя. Тот был невысокий, плотный и весь какой-то воинственный. Скорее всего, какой-нибудь боевой товарищ графа, из тех времен, когда граф еще командовал наемниками.

– Приветствую тебя, – проскрежетал Хоукмун. – Пока что я за коменданта крепости.

Гость обернулся. Холодные серые глаза прошлись по Хоукмуну с головы до пят. Потрясения в них не отразилось, не отразилось вообще ничего, когда визитер шагнул вперед, протягивая руку.

Зато в тот же миг изумление отразилось на лице Хоукмуна.

Потому что его гость, облаченный в видавший виды полный доспех, оказался женщиной средних лет.

– Герцог Дориан? – спросила она. – Я Катинка ван Бек. Много ночей я провела в пути.

Глава четвертаяВести из-за Булгарских гор

– Я родилась в поглощенной морем Голландии, – сказала Катинка ван Бек, – хотя родители моей матери были купцами из Московии. Когда наша страна сражалась с Бельгийскими Штатами, вся моя родня погибла, а сама я попала в плен. Некоторое время я провела – можешь сам догадаться, в каком качестве, – в свите князя Лобковица Берлинского. Он заключил союз с бельгийцами в той войне, и я оказалась частью его добычи.

Она умолкла, чтобы взять с тарелки еще один ломтик холодной говядины. Доспех она сняла, оставшись в простой шелковой рубахе и синих хлопковых брюках. Хотя она сидела, опираясь локтями о стол, в разговоре высказывалась резко и вовсе не по-женски, при этом она была не лишена некоторой женственности, и Хоукмун поймал себя на том, что она очень ему нравится.

– Так вот, я много времени проводила среди воинов, и мне очень захотелось в какой-то момент овладеть их умениями. Они откровенно забавлялись, обучая меня сражаться мечом и стрелять из лука, а я же прикидывалась, будто владею оружием кое-как, еще долго после того, как овладела им в совершенстве. Таким способом мне удалось не вызвать никаких подозрений, пока у меня зрел план.

– Ты собиралась бежать?

– И еще кое-что. – Катинка ван Бек улыбнулась и утерла губы. – Настал день, когда до самого князя Лобковица дошли слухи о моих странностях. Помню, как он смеялся, когда его привели на площадь перед зданием, где жили девушки. Солдат, взявший меня под опеку, дал мне меч, и мы устроили поединок, где я продемонстрировала князю, с какой очаровательной неуклюжестью наношу и парирую удары. Развлечение действительно было презабавное, и князь Лобковиц сказал, что желает развлечь этим зрелищем гостей, ведь всем уже порядком надоели неизменные менестрели и прочие артисты. Это как нельзя лучше мне подходило. Я захлопала глазами, застенчиво улыбнулась и сделала вид, будто страшно польщена оказанной мне честью и даже не подозреваю, что надо мной потешаются.

Хоукмун попытался представить себе, как Катинка ван Бек хлопает ресницами и разыгрывает из себя простушку, однако ему не хватило воображения.

– И что было дальше? – Он по-настоящему заинтересовался. Первый раз за много месяцев случилось что-то, отвлекшее его внимание от собственных проблем. Он подпер небритый подбородок шершавой рукой, а Катинка ван Бек продолжала:

– Итак, в тот вечер меня представили веселым гостям, которые смотрели, как я по-девчоночьи сражаюсь с солдатами князя Лобковица. Глядя на представление, они много ели и еще больше пили. Некоторые гости принца – и мужчины, и женщины – предлагали купить меня за весьма недурные деньги, и князь Лобковиц, разумеется, раздулся от гордости, что я его собственность. Естественно, продать меня он отказался. Я помню, как он подозвал меня: «Скажи нам, юная Катинка, сколькими боевыми искусствами ты владеешь? Что продемонстрируешь теперь?»

Решив, что момент самый подходящий, я опустилась в изящном реверансе и с наивным нахальством произнесла: «Я слышала, что ваше высочество непревзойденный фехтовальщик. Самый лучший во всей провинции Берлин». «Так и есть», – отвечал Лобковиц. «Не окажете ли мне честь скрестить наши мечи, мой господин? Чтобы я могла испытать силы против лучшего бойца в этом зале?»

Сначала князь Лобковиц опешил, но затем рассмеялся. Ему было трудно отказаться на глазах у гостей, и я это понимала. Он решил снизойти до меня, но серьезно предупредил: «У нас в Берлине существуют разные варианты поединков с разными ставками. Мы деремся до первой раны на теле, до первого пореза на левой щеке, до первого пореза на правой щеке и так далее – вплоть до смерти. Мне не хотелось бы попортить тебе лицо, юная Катинка». «Значит, будем драться до смерти, ваше высочество!» – воскликнула я, словно потеряв голову от восторга.

По залу разнесся хохот. Но я видела, как горят предвкушением глаза гостей, устремленные на меня и на князя. Никто не сомневался, что князь, конечно же, победит в любом поединке, и они жаждали увидеть, как прольется моя кровь.

Лобковиц был ошеломлен и слишком пьян, чтобы ясно мыслить и понять, к чему я веду. Однако он не хотел потерять лицо перед гостями.

«Не стану убивать такую талантливую рабыню, – произнес он весело. – Думаю, мы должны поставить на кон что-то другое, юная Катинка». «Может быть, мою свободу?» – предложила я.

«И терять такую забавную девчушку я тоже не хочу…» – начал он. Но тут толпа заорала, требуя от него зрелища. В конце концов, все они знали, что он просто поиграет со мной немного, а потом оставит символическую царапину на лице или разоружит.

«Отлично!» – Он улыбнулся, пожал плечами и взял у одного из телохранителей меч, отошел от стола и встал передо мной в позицию. «Начнем, пожалуй». Я видела, что он намерен продемонстрировать все свои умения и затянуть поединок как можно дольше.

Начала я достаточно неуклюже. Я делала неловкие выпады, которые он беззаботно парировал. Толпа гостей подбадривала меня криками, некоторые даже начали заключать пари, сколько продлится дуэль, – разумеется, никто не ставил на мою победу.

Катинка ван Бек налила себе стакан яблочного сока и выпила, прежде чем продолжить рассказ.

– Как ты уже догадался, герцог Дориан, я к тому времени весьма прилично владела мечом. И я начала понемногу демонстрировать умения, и понемногу до князя Лобковица начало доходить, что ему приходится всё сильнее и сильнее стараться, чтобы защитить себя. Я видела, что он уже сознает: он сражается с противником, который, кажется, вполне ему под стать. Мысль о том, что его может превзойти раб – хуже того, рабыня, – была не из самых приятных. Он начал драться по-настоящему. Он дважды ранил меня. Один раз в левое плечо, второй – в бедро. Но я не собиралась сдаваться. Как я теперь вспоминаю, в зале стояла полная тишина, если не считать звона стали и тяжелого дыхания князя Лобковица. Мы сражались целый час. Он убил бы меня, если бы мог.

– Кажется, я припоминаю, – сказал Хоукмун, – мне рассказывали об этом, когда я был правителем Кёльна. Значит, ты и есть та женщина, которая…

– Которая убила князя Берлинского? Точно. Я убила его в его же большом зале, на глазах у его гостей, в присутствии его собственных телохранителей. Я поразила его в сердце единственным прямым ударом. Он был первым, кого я убила. И прежде чем гости успели поверить собственным глазам, я подняла меч и напомнила им об условиях дуэли: если я одержу победу, то получу свободу. Сомневаюсь, что приближенные князя сдержали бы его слово. Они растерзали бы меня на месте, если бы не друзья Лобковица и те, кто посягал на его земли.

Несколько человек сразу же подошли ко мне, предлагая взять меня на службу, – на самом деле не из-за моих умений, а лишь как диковинку. Я без раздумий согласилась на место в гвардии Гая О’Пуантта, эрцгерцога Баварии. Гвардия эрцгерцога, понимаешь ли, оказалась там самой многочисленной, поскольку сам он был наиболее влиятельным правителем из собравшихся. После этого приближенные покойного князя сочли за лучшее исполнить волю хозяина.

– Так ты стала наемником?

– Да. Понемногу я дослужилась до генерала в войске Гая О’Пуантта. Когда эрцгерцог был убит кем-то из семьи его дяди, я оставила Баварию и отправилась на поиски нового места. Вот тогда я и познакомилась с графом Брассом. Мы с ним успели послужить в половине армий Европы, причем чаще воевали на одной стороне! Примерно в то время, когда ваш граф осел в Камарге, я отправилась на восток и поступила на постоянную службу к правителю Укрании, помогая ему восстанавливать его армию. Мы неплохо держались против легионов Темной Империи.

– Но вас захватили лорды в звериных масках?

Катинка ван Бек покачала головой.

– Я бежала в Булгарские горы и оставалась там, пока вы с товарищами не переломили ход истории в битве за Лондру. Мне пришлось помогать при восстановлении Укрании, поскольку из правящей семьи в живых осталась одна лишь юная племянница князя. Я сделалась регентшей Укрании, хотя и не имела такого желания.

– Значит, теперь ты оставила пост? Или же просто решила навестить нас инкогнито?

– Я не оставляла поста, и я не соблюдаю инкогнито, – твердо заявила Катинка ван Бек, словно упрекая Хоукмуна за то, что поторапливает ее. – Украния захвачена.

– Что? Но кем? Я думал, что мир стал относительно безопасным местом.

– Так и есть. Точнее, так было до того момента, пока мы, кто живет восточнее Булгарских гор, не узнали, что в этих самых горах собралась армия.

– Армия Темной Империи возродилась!

Катинка ван Бек сердито вскинула руку, призывая его к молчанию.

– Это какие-то подонки, – продолжала она. – Тут никаких сомнений. Но я не думаю, что это остатки армии Темной Империи. Хотя у них имеется мощное оружие и его много, там не найдется и пары солдат, похожих друг на друга. Все они одеты по-разному, все вооружены по-разному, они принадлежат к разным расам – да некоторые из них, судя по виду, вообще не люди! Ты слышишь меня: все до единого как будто принадлежат разным армиям!

– Толпа солдат, уцелевших после падения Темной Империи?

– Сомневаюсь. Я не знаю, откуда они взялись. Всё, что мне известно, каждый раз, когда они спускались с гор – а они сделали их своими и превратили в почти неприступную крепость, – ни одно войско, пытавшееся дать им отпор, не выстояло. Любую армию они просто сметали с пути. Они вырезают мирное население до последнего новорожденного младенца, очищая деревни, города и целые нации от всего сколько-нибудь ценного. В этом смысле они ведут себя как бандиты, а не как организованная армия, имеющая какую-то поставленную задачу. Кажется, они нападают только ради добычи. И в результате продвигаются всё дальше и дальше, неизменно возвращаясь с награбленным добром, украденной провизией и – очень редко – плененными женщинами в свою горную твердыню.

– Кто их возглавляет?

– Я не знаю, хотя и сражалась с ними, когда они пришли в Укранию. Либо у них несколько командиров, либо ни одного. Там не с кем говорить, не с кем договариваться о перемирии. Такое впечатление, что ими движут только алчность и похоть. Они словно саранча. Это самое подходящее для них название. Даже Темная Империя оставляла выживших, поскольку собиралась править миром и нуждалась в слугах. Но эти… эти куда хуже.

– Трудно представить себе завоевателя хуже, чем Темная Империя, – с чувством сказал Хоукмун. – Но, – спешно добавил он, – я, конечно же, верю тебе, Катинка ван Бек.

– Да уж поверь мне, потому что я единственная уцелевшая. Благодаря той жизни, какую вела все эти годы. У меня есть опыт, и я понимаю, когда война проиграна, знаю, как спастись от последствий такого исхода. Во всей Укрании не осталось ни одной живой души, как и во множестве других земель за Булгарскими горами.

– Значит, ты бежала, чтобы предостеречь всех по эту сторону гор? Вероятно, собрать армию против этих непобедимых мерзавцев?

– Я бежала. Это всё. Я рассказываю свою историю всем, кто готов слушать, но я не жду, что в результате что-нибудь будет сделано. Большинству плевать, что творится с обитателями столь отдаленных земель, даже если и верят мне. Значит, попытки собрать армию обречены на провал. И должна сказать еще раз: любая человеческая армия, которая выступит против тех, кто засел в Булгарских горах, будет полностью уничтожена.

– Но ты поедешь в Лондру? Граф Брасс сейчас там.

Катинка ван Бек вздохнула и потянулась.

– Наверное, не сразу. Если вообще поеду. Я устала. С тех пор как бежала из Укрании, я скакала почти без остановок. Если ты не возражаешь, я погощу в замке Брасс, пока не вернется мой старинный друг. Если, конечно, не решусь все-таки ехать в Лондру. Однако в данный момент мне бы хотелось остаться в этих стенах.

– Конечно, ты здесь желанный гость, – с жаром заверил Хоукмун. – Это такая честь для меня. Ты должна рассказать мне о прошлых временах. И ты должна поделиться со мной соображениями об этой гнусной армии: откуда они взялись и всё остальное.

– На этот счет у меня ни малейших соображений, – призналась Катинка ван Бек. – Тут нет логического объяснения. Они появились за одну ночь, и с тех пор они здесь. Вести с ними переговоры невозможно. Все равно, что пытаться рассудительно беседовать с ураганом. Все они безрассудные, преисполненные бешеного презрения не только к жизни других, но и к собственной. Одежда и мундиры тоже в полном беспорядке; как я уже говорила, и двух одинаковых найти невозможно. Кроме того, признаюсь тебе, мне показалось, что в той толпе, которая надвигалась на нас, я увидела пару знакомых лиц. Солдат, которые, как я точно знаю, погибли много лет назад. И еще мне показалось, я видела там старого друга графа Брасса, Боженталя, он тоже скакал среди них. Хотя я слышала, что Боженталь погиб в Лондре…

– Погиб. Это верно. Я сам видел останки. – Хоукмун, который до сих пор проявлял умеренный интерес, теперь горячо желал услышать всё, что может ему поведать Катинка ван Бек. Он чувствовал, что вот-вот найдет решение задачи, над которой бился всё это время. Может быть, он не такой уж и безумец. – Ты говоришь, Боженталь? А остальные, показавшиеся тебе знакомыми, они тоже уже мертвы?

– Да.

– В той армии были женщины?

– Было несколько.

– Ты узнала кого-нибудь? – Хоукмун перегнулся через стол, пристально всматриваясь в Катинку ван Бек.

Она нахмурилась, пытаясь припомнить, затем отрицательно помотала головой, отчего заплясали ее седые косы.

– Нет.

– Может быть, Иссельду? Иссельду Брасс?

– Она ведь тоже погибла в Лондре?

– Так говорят.

– Нет. Кроме того, я бы все равно ее не узнала, будь она там. Когда я видела ее в последний раз, она была еще ребенком.

– Верно, – произнес Хоукмун, усаживаясь обратно на стул. – Да, я забыл.

– Но я не могу утверждать, что ее там не было, – продолжала воительница. – Там столько народу. Я не успела увидеть и половины армии, разбившей нас.

– Что ж, если ты узнала Боженталя, возможно, там были и остальные, все те, кто погиб в Лондре?

– Я сказала, что тот человек показался мне похожим на Боженталя. Но с чего бы Боженталю или кому-то еще из числа твоих друзей оказаться в этой армии?

– Действительно. – Хоукмун насупил брови, размышляя. Взгляд его сделался ясным. В движениях откуда-то появилось больше энергии. – Допустим, он и все остальные были зачарованы. Они находились в трансе. Их силой принудили наши враги. У Темной Империи имелись в распоряжении подходящие средства.

– Это похоже на бред, герцог Дориан…

– В точности как и история Рунного посоха, не знай мы наверняка, что это правда.

– Я согласна, но всё же…

– Понимаешь, я давно уже интуитивно ощущаю, – признался Хоукмун, – что Иссельда не погибла в Лондре, несмотря на множество свидетелей ее смерти и погребения. И все равно остается вероятность, что ни один из наших друзей не погиб в Лондре, что все они жертвы какого-то заговора Темной Империи. Разве Темная Империя не могла бы подменить тела Иссельды и остальных, а затем перевезти настоящих людей за Булгарские горы, взяв в плен и других? Разве не могли вы сражаться с армией рабов Темной Империи, которую направляла воля тех, кто избежал нашей мести?

– Но ведь таких единицы. И ни один из лордов не пережил битву за Лондру. Кто в таком случае осуществил бы подобные планы, даже если бы они были? Чего точно быть не могло, герцог Дориан. – Катинка ван Бек поджала губы. – Я считала тебя человеком разумным. Рационально мыслящим солдатом, таким же, как я сама.

– Я тоже так считал, пока однажды меня не осенила мысль, что Иссельда до сих пор жива. В каком-то другом месте.

– До меня доходили слухи, что ты не совсем такой, каким был раньше…

– Ты имеешь в виду слухи о том, что я сошел с ума. Что ж, сударыня, я больше не считаю себя сумасшедшим. Возможно, я предавался безумным мечтам в последнее время, но только потому, что моя главная мысль – основная идея – правдива.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – ровно проговорила Катинка ван Бек. – Однако мне требуются веские доказательства подобной теории. У меня-то ведь нет интуитивного ощущения, что мертвые живы…

– Мне кажется, у графа Брасса оно есть, – сказал ей Хоукмун. – Хотя он в этом и не признается. Подозреваю, он отказывается даже размышлять на эту тему из опасения, что сделается тогда таким же безумцем, как я.

– И это вполне возможно, – согласилась Катинка ван Бек, – но снова у меня нет доказательств, что граф Брасс действительно так думает. Мне необходимо встретиться с ним и поговорить, чтобы проверить твои слова.

Хоукмун кивнул. Он немного подумал, затем сказал:

– Но, предположим, у меня есть средство победить ту армию. Что скажешь? Если мои теории помогут понять, что это за армия и откуда взялась, тогда они, в свою очередь, помогут и нащупать ее слабости.

– Вот тогда твои теории будут иметь практическую пользу, – признала Катинка ван Бек. – Но, к несчастью, есть лишь один способ проверить их, и, если ты ошибаешься, это грозит гибелью. Так ведь?

– Я охотно пойду на такой риск. Сражаясь с Темной Империей, я быстро понял, что одолеть ее лоб в лоб невозможно, но если нащупать слабое место в каком-нибудь из ее вождей и использовать его слабости, тогда победа реальна. Именно этому я научился, служа Рунному посоху.

– Ты считаешь, что знаешь способ победить этих мерзавцев? – Катинка ван Бек уже начинала верить ему.

– Очевидно, что сейчас я не знаю точно, в чем их слабость. Но я мог бы ее обнаружить лучше кого бы то ни было в этом мире!

– Наверное, мог бы! – воскликнула Катинка ван Бек, широко улыбаясь. – Тогда я с тобой. Только мне кажется, уже слишком поздно искать их слабости.

– Если бы я мог понаблюдать за ними. Если бы найти укромное место, наверное, где-нибудь в самих горах, проследить за ними, тогда, наверное, я придумал бы способ их разбить. – Хоукмун думал еще об одной выгоде, какую мог бы извлечь, наблюдая за странной армией, но оставил эти соображения при себе. – Катинка ван Бек, ты лично скрывалась в этих горах довольно долгое время. Ты лучше всех, за исключением разве самого Оладана, знаешь, где найти укрытие, откуда можно следить за этой саранчой!

– Я могла бы помочь, но я только что сбежала оттуда. И не испытываю желания лишиться жизни, молодой человек, о чем я уже говорила. С чего бы мне тащить тебя в Булгарские горы, в самое логово моих врагов?

– Но разве в тебе не теплится хотя бы маленькая надежда отомстить за Укранию? Неужели ты не признаешься хотя бы себе самой, втайне, что надеялась заручиться поддержкой графа Брасса и его камаргцев, чтобы выступить против врагов?

Катинка ван Бек улыбнулась.

– Ну, я понимала, что это глупая надежда, впрочем…

– И вот теперь я предлагаю тебе осуществить месть. Всё, что тебе нужно, – отвести меня в горы, подыскать мне относительно безопасное убежище, а затем ты вольна уйти.

– И твои мотивы совершенно бескорыстны, герцог Дориан?

Хоукмун колебался. Но затем признал:

– Наверное, я не совсем бескорыстен. Я хочу проверить свою теорию о том, что Иссельда жива, что я могу ее спасти.

– В таком случае я, наверное, отведу тебя в Булгарские горы, – сказала Катинка ван Бек. – Я не доверяю тому, кто утверждает, что его мотивы совершенно бескорыстны. Но тебе я, кажется, могу верить.

– Думаю, да, – согласился Хоукмун.

– Единственная сложность, которую я предвижу, – откровенно призналась воительница, – сможешь ли ты пережить путешествие. Ты, надо признать, истощен до крайности. – Она подалась к нему и пощупала мышцы через одежду, словно крестьянка, выбирающая на рынке гуся. – Для начала тебя надо подкормить. Придется выждать с неделю. Набьем тебе брюхо. Затем нужны упражнения. Прогулки верхом. Можем с тобой заняться фехтованием…

Хоукмун улыбнулся.

– Как я рад, что ты не таишь на меня зла, моя госпожа, а то я бы дважды подумал, соглашаться ли на твое последнее предложение!

Тут Катинка ван Бек запрокинула голову и захохотала.

Глава пятаяВ путь скрепя сердце

У Хоукмуна болела каждая косточка. Он испустил скорбный вздох и заковылял через двор туда, где ждала его Катинка ван Бек, восседавшая на резвом жеребце, чье горячее дыхание повисало в утреннем воздухе облачками пара. Конь Хоукмуна был не такой игривый, наоборот, он считался спокойным и выносливым, однако Хоукмуна все равно не радовала перспектива лезть в седло. У него крутило живот, голова кружилась, ноги тряслись, хотя он больше недели посвятил упражнениям и правильному питанию.

Внешне он выглядел немного лучше и опрятнее, но все равно он больше не походил на того героя Рунного посоха, который какие-то семь лет назад выступил против Лондры. Он трясся от холода, потому что на Камарг уже надвигалась зима. Он кутался в тяжелый кожаный плащ на шерстяной подкладке, в котором даже становилось жарко, если застегнуть на все пуговицы. Плащ оказался настолько тяжелым, что Хоукмун едва не пригибался к земле на ходу. Оружия при нем не имелось. Меч и огненное копье приторочили к седлу. Помимо плаща на герцоге красовался стеганый темно-красный колет, кожаные брюки, которые Иссельда когда-то расшила замысловатыми узорами, и простые сапоги до колена из добротной блестящей кожи. Голову покрывал обычный шлем. Кроме шлема, из доспехов Хоукмун не надел больше ничего. Он был пока слишком слаб, чтобы таскать на себе железо.

Хоукмун по-прежнему был нездоров, и умственно, и телесно. И привести себя в более-менее сносное состояние его заставило не отвращение к себе нынешнему, но всего лишь больная идея, что он сможет отыскать в Булгарских горах живую Иссельду.

Не без труда он сел верхом. Затем начал прощаться со слугами, совершенно позабыв о том, что граф Брасс возложил на него обязанность управлять провинцией, а потом вслед за Катинкой ван Бек двинулся к воротам и выехал на пустынные улицы Эг-Морта. Горожан на улицах не было. Никто, кроме замковых слуг, не знал о том, что он покидает замок Брасс, отправляясь при этом на восток, тогда как граф Брасс уехал на север.

К полудню путники миновали заросли камышей, оставив позади заводи и болота, проехали по утоптанной белой дороге мимо одной из огромных каменных башен, обозначавших границы земель, лордом-защитником которых был граф Брасс.

Даже такая относительно короткая поездка утомила Хоукмуна, и он уже начал жалеть о своем решении. Руки ныли из-за того, что он цеплялся за луку седла, бедра пронизывала стреляющая боль, ноги почти полностью онемели. Катинка ван Бек, напротив, казалась неутомимой. Она то и дело останавливала коня, дожидаясь отставшего Хоукмуна, но была совершенно глуха к его призывам сделать привал и немного отдохнуть. Хоукмун не знал, выдержит ли он весь путь, не умрет ли по дороге к Булгарским горам. Еще он время от времени задавался вопросом, как он вообще мог питать симпатию к этой злой, бессердечной тетке.

Их окликнул часовой, заметивший путников с поста на верхней площадке башни. Верховой фламинго часового стоял рядом с ним, алый плащ развевался на ветру, и на миг Хоукмуну показалось, что птица и человек одно целое. Узнав Хоукмуна, стражник вскинул в приветственном салюте длинное огненное копье. Хоукмун сумел помахать ему слабой рукой, но вот крикнуть в ответ на приветствие часового не хватило сил.

Затем сторожевая башня осталась у них за спиной, и они выехали на дорогу до Лионесса, намереваясь обогнуть Швейцарские горы, которые до сих пор, как считалось, отравлены ядами Трагического Тысячелетия и, кроме того, по большей части непроходимы. В Лионессе у Катанки ван Бек жили приятели, которые обещали снабдить их провизией на остаток пути.

Ночью они разбили лагерь у дороги, и к утру Хоукмун окончательно уверился, что смерть его уже близко. Боль предыдущего дня казалась пустяками по сравнению с тем, что он испытывал теперь. Однако Катинка ван Бек явно не собиралась выказывать милосердие: прежде чем сесть верхом, она решительно закинула Хоукмуна на его терпеливо ждавшего коня. Затем взяла уздечку и повела коня за собой, не обращая внимания, что его всадник качается в седле.

Таким манером они двигались три дня, почти совсем не отдыхая, пока Хоукмун попросту не свалился – выпал из седла, лишившись чувств. На тот момент ему было уже наплевать, найдет он Иссельду или нет. Он не винил и не оправдывал Катинку ван Бек за столь безжалостное отношение к себе. Боль не отпускала его ни на миг. Он двигался, когда двигалась лошадь. Он останавливался, когда останавливалась лошадь. Он съедал то, что Катинка ван Бек время от времени ставила перед ним. Он спал в те несколько часов, какие она выделяла для сна. А потом он лишился чувств.

Один раз он очнулся и открыл глаза, увидел собственные ноги, болтавшиеся по другую сторону конского туловища, и понял, что Катинка ван Бек продолжает путь, перебросив его через седло как тюк.

И спустя некоторое время Дориан Хоукмун, герцог Кёльнский, поборник Рунного посоха, герой Лондры, вот так и въехал в старинный город Лион, столицу Лионесса, и его коня вела в поводу немолодая женщина в запыленном доспехе.

Когда Дориан Хоукмун очнулся в следующий раз, он лежал в мягкой постели, над ним склонялись юные служанки, улыбаясь ему, предлагая ему пищу. Несколько мгновений он отказывался признавать их реальность.

Но они были очень даже реальные, и еда оказалась вкусная, и отдых его освежил.

Прошло два дня, и Хоукмун, которому стало лучше, с неохотой подчинился требованию Катинки ван Бек продолжать путь, чтобы найти зловещую армию в Булгарских горах.

– Наконец ты окреп, парень, – сказала Катинка ван Бек как-то утром, когда они ехали между залитыми солнцем зелеными округлыми холмами. Теперь она держалась рядом с ним, поскольку вести его лошадь за уздечку больше не было нужды. Она хлопнула его по плечу. – Стержень у тебя крепкий. Вот увидишь, что бы с тобой ни случилось, всё поправимо.

– И все же вряд ли здоровье стоит подобных страданий, сударыня, – с чувством проговорил Хоукмун.

– Ты еще скажешь мне спасибо.

– Если честно, Катинка ван Бек, я в этом не совсем уверен!

При этих словах Катинка ван Бек, регентша Укрании, от души рассмеялась и пришпорила коня, поскакав по узкой тропинке, заросшей высокой травой.

Хоукмун был вынужден признаться себе, что боль уже не терзает его так сильно, он теперь гораздо лучше переносит долгие дни в седле. Время от времени его еще мучили рези в животе, он, конечно, не сделался таким сильным, как прежде, но всё же он мог уже наслаждаться окружающими видами, звуками и запахами. Его изумляло, как мало спит Катинка ван Бек. Они каждый раз останавливались лишь далеко за полночь, только тогда она соглашалась разбить лагерь. В результате двигались они с поразительной скоростью, но Хоукмун чувствовал постоянную усталость.

Второй этап их пути начался, когда они добрались до владений герцога Микаэля Базельского, дальнего родственника Хоукмуна, на чьей стороне Катинка ван Бек сражалась однажды во время усобной войны с еще одним его родственником, теперь давно уже покойным Страсбургским Самозванцем. Когда владения герцога Микаэля осадила Темная Империя, ему пришлось пережить немыслимые унижения, и он так и не оправился от них в полной мере. Герцог превратился в настоящего мизантропа, и почти все обязанности правителя взяла на себя его жена. Ее звали Юлия Падуанская, дочь Предателя Италии Энрико, который заключил союз с Темной Империей против соотечественников и был за свои старания убит лордами Гранбретани. Возможно, пытаясь искупить низость отца, Юлия Падуанская правила провинцией хорошо и довольно справедливо.

Хоукмун отметил, что зажиточность этого края бросается в глаза. Тучный скот пасся в густой траве. Фермы стояли добротные, сверкая свежей краской и шлифованным камнем, коньки крыш были покрыты затейливой резьбой, которую любили местные крестьяне.

Однако, когда они приехали в столицу Базель, Юлия Падуанская встретила их всего лишь с прохладной вежливостью, не особенно стремясь выказать гостеприимство. Кажется, ей было неприятно напоминание о прежних мрачных временах, когда Темная Империя заправляла всей Европой. И ее вовсе не обрадовал визит Хоукмуна, ведь он героически сражался с Империей, и это только лишний раз напоминало ей об унижении мужа и предательстве отца.

В итоге путники не стали задерживаться в Базеле, а сразу направились в Мунхейн, где старый правитель буквально осыпал их подарками, умоляя погостить подольше и рассказать ему о своих приключениях. Они лишь предупредили его об опасности, сообщив, что случилось с Укранией (он отнесся скептически), но ни словом не обмолвились о целях путешествия, и он с большой неохотой распрощался с ними, снабдив хорошим оружием вместо того, что было при них, и хорошей одеждой, хотя Хоукмун не пожелал расставаться с тяжелым кожаным плащом, потому что теперь близость зимы ощущалась особенно отчетливо.

К тому времени, когда Дориан Хоукмун и Катинка ван Бек достигли Линца, теперь ставшего республикой, на улицы деревянного городка, заново отстроенного после того, как его стерли с лица земли армии Гранбретани, падал снег.

– Нам надо поднажать, – сказала Катинка ван Бек Хоукмуну, когда они устроились в общей комнате добротной гостиницы недалеко от главной площади города. – Иначе перевалы в Булгарских горах закроются и все наше путешествие утратит смысл.

– А я не знаю, если ли в нем вообще смысл, – признался Хоукмун, с удовольствием сжимая руками в перчатках дымящийся кубок с глинтвейном и делая первый глоток. Теперь он не был похож на то изможденное существо, которое обитало в замке Брасс, зато его сразу бы узнали все, кто встречал раньше. Лицо его снова стало живым, мышцы бугрились под тканью шелковой рубахи. Глаза ярко блестели, кожа светилась здоровьем. И отросшие светлые волосы тоже.

– Ты сомневаешься, что найдешь там Иссельду?

– И это тоже. Но я сомневаюсь, что эта армия так сильна, как тебе кажется. Может быть, им просто повезло, поэтому они победили.

– Почему ты вдруг так решил?

– Потому что никаких слухов не ходит. Нет даже намека, что кто-нибудь в этих краях сталкивался с силой, захватившей Булгарские горы.

– Я видела эту армию, – напомнила ему Катинка ван Бек. – И она огромная. Уж поверь мне. Она могучая. Она способна завоевать весь мир. И здесь ты мне тоже поверь.

Хоукмун пожал плечами.

– Да я верю тебе, Катинка ван Бек. Но все равно странно, что до нас до сих пор не дошли никакие слухи. И когда мы рассказывали об этой армии, не находилось ни одного человека, способного подтвердить наши слова. Неудивительно, что нас не воспринимают всерьез!

– Разум твой стал острым, – с одобрением заметила Катинка ван Бек, – но из-за этого ты утратил способность верить в фантастическое. – Она улыбнулась. – Но ведь так обычно и бывает?

– Да, чаще всего.

– Ты вернешься домой?

Хоукмун уставился на горячее вино в кубке.

– До дома далеко. Но теперь меня мучает совесть, что я забыл о своих обязанностях перед Камаргом, отправившись в путешествие.

– Ты все равно не слишком хорошо справлялся с этими обязанностями, – напомнила она мягко. – Ты был неспособен на это, и умственно, и физически.

Хоукмун мрачно усмехнулся.

– Это верно. Наше путешествие пошло мне на пользу. Однако факт остается фактом: я прежде всего несу ответственность перед Камаргом.

– До Камарга теперь дальше, чем до Булгарских гор, – заметила она.

– Сначала ты не особенно горела желанием ехать, – сказал он. – Но теперь из нас двоих именно тебе не терпится там оказаться!

Она пожала плечами.

– Скажем так, я люблю завершать начатое. Что тут странного?

– Я бы сказал, что это в твоем характере, Катинка ван Бек. – Хоукмун вздохнул. – Очень хорошо. Значит, едем в Булгарские горы, но только со всей скоростью, на какую способны наши кони. А как только покончим с делом, так же быстро возвращаемся в Камарг. Когда мы будем знать больше, то, собрав все силы Камарга, мы найдем способ разобраться с теми, кто разорил твою страну. Мы посоветуемся с графом Брассом, который к тому времени уже наверняка вернется домой.

– Очень разумный план, Хоукмун. – Кажется, Катинка ван Бек произнесла это с облегчением. – А теперь лично я – спать.

– Допью вино и последую твоему примеру, – пообещал Хоукмун. Он засмеялся. – Даже теперь ты умудряешься выматывать меня до предела.

– Еще месяц, и всё будет с точностью до наоборот, – пообещала она. – Спокойной ночи, Хоукмун.

На следующее утро их кони скакали галопом по тонкому снегу, и снежные хлопья падали на них с затянутых тучами небес. Однако к началу дня тучи рассеялись, проглянуло чистое синее небо, и снег начал таять. Это была еще не настоящая зима, а всего лишь предупреждение, что может ждать их в Булгарских горах.

Они миновали холмистую местность, которая когда-то входила в королевство Вьен, так сильно пострадавшее от войны, что всё население просто исчезло. Теперь трава снова росла на некогда выжженной земле, а почти все руины оплели виноградные лозы, придав им живописный вид. Когда-нибудь потом путники будут восхищаться этими руинами, размышлял Хоукмун, но сам он просто не в силах забыть, что появились они из-за неуемного желания Гранбретани править всем миром.

Они проезжали мимо развалин какого-то замка, взиравшего на них с холма над дорогой, когда Хоукмуну показалось, что он слышит чей-то крик.

Он шепотом спросил ехавшую чуть впереди Катинку ван Бек:

– Ты это слышала? В замке?

– Чей-то голос? Да. Слышала. А ты разобрал слова? – Она развернулась в седле, чтобы видеть его.

Он помотал головой.

– Нет. Может, разузнаем, что там?

– Время поджимает. – Она указала на небо, где уже собирались новые тучи.

Но теперь они оба остановили лошадей и замерли, глядя на замок.

– Добрый день!

Голос был с очень странным акцентом, но приветливый.

– У меня возникло предчувствие, что ты проедешь мимо, Воитель.

Из руин выступил стройный молодой человек в широкополой шляпе, сдвинутой набекрень. Из тульи шляпы торчало перо. На молодом человеке был бархатный колет, довольно пыльный, и синие бархатные панталоны. На ногах – сапоги из мягкой оленьей кожи. За спиной болтался небольшой вещмешок. На бедре висел простой узкий меч.

И Дориан Хоукмун ужаснулся, узнав этого человека.

Хоукмун невольно выхватил меч, хотя незнакомец точно ничем ему не угрожал.

– Как? Ты считаешь меня врагом? – спросил юноша, улыбаясь. – Уверяю тебя, это не так.

– Ты уже встречал его, Хоукмун? – резко спросила Катинка ван Бек. – Кто он такой?

А он был тем самым видением, явившимся Хоукмуну, пока он лежал в постели в замке Брасс незадолго до приезда Катинки.

– Я не знаю, – пробубнил Хоукмун. – От всего этого разит магией. Наверное, тут замешана Темная Империя. Он напоминает… одного моего старого друга, хотя внешнего сходства всё же нет…

– Старого друга, значит? – переспросил незнакомец. – Что ж, так и есть, Воитель. Как тебя называют в этом мире?

– Я тебя не понимаю. – Хоукмун неохотно убрал меч в ножны.

– Так чаще всего и бывает, когда мы с тобой встречаемся. Я Джери-а-Конел, и меня здесь вообще не должно быть. Но в последнее время столько фрагментов мультивселенной обрушилось! Меня четыре раза подряд выдергивало из четырех разных воплощений! Так как тебя тут называют?

– Я всё равно не понимаю, – уперся Хоукмун. – Называют меня? Я герцог Кёльнский. Меня зовут Дориан Хоукмун.

– В таком случае еще раз приветствую тебя, герцог Дориан. Я твой спутник. Хотя и не знаю, долго ли пробуду рядом с тобой. Как я уже сказал, необъяснимые разрушения…

– Ты болтаешь очень много чепухи, сэр Джери, – нетерпеливо перебила Катинка ван Бек. – Как ты оказался в этих краях?

– Меня перенесло в эти пустынные земли совершенно против моей воли, сударыня.

Неожиданно вещмешок молодого человека начал подскакивать и дергаться, и Джери-а-Конел аккуратно опустил его на землю, развязал и вытащил небольшую черно-белую кошку с крыльями. Точно такую же Хоукмун видел в своей галлюцинации.

Хоукмун содрогнулся. Хотя в самом молодом человеке не было ничего неприятного, у него возникло жуткое предчувствие, что появление этого а-Конела знаменует какие-то роковые события. Точно так же, как он не мог объяснить, что именно в а-Конеле напоминает ему Оладана, он не мог понять, отчего многое кажется ему таким знакомым. Отголоски. Эхо вроде того, убедившего его, что Иссельда жива…

– Ты знаешь Иссельду? – спросил он наудачу. – Иссельду Брасс? Джери-а-Конел нахмурился.

– Кажется, нет. Но, с другой стороны, я знал столько людей и большинство из них забыл, как, возможно, однажды забуду и тебя. Такая у меня судьба. И твоя, разумеется, тоже.

– Ты говоришь так, словно тебе всё известно о моей судьбе. С чего бы тебе знать о ней больше, чем мне самому?

– Потому что в данных обстоятельствах так и есть. В другом времени никто из нас не признает друг друга. Воитель, что призвало тебя в этот раз?

Будучи защитником Рунного посоха, Хоукмун привык к подобному обращению, хотя очень не многие называли его так. Но всё остальное в словах Джери-а-Конела было для него полной загадкой.

– Ничего меня не призывало. Мы с леди путешествуем. У нас срочное дело.

– В таком случае не будем медлить. Подождите секунду.

Джери-а-Конел кинулся вверх по холму и скрылся в руинах замка. Спустя минуту он появился, ведя в поводу старую желтую лошадь. Такой клячи Хоукмун никогда в жизни не видел.

– Сомневаюсь, что ты угонишься за нами верхом на этом одре, – заметил Хоукмун, – даже если мы согласимся взять тебя с собой. А мы пока еще не соглашались.

– Так соглашайтесь. – Джери-а-Конел поставил ногу в стремя и взлетел в седло. Лошадь, кажется, прогнулась под его весом. – В конце концов, мы обречены на то, чтобы путешествовать вместе.

– Для тебя, друг мой, может, всё и предопределено, – угрюмо сказал Хоукмун, – но я вовсе не так уверен. – И всё же уверен, понял он. Ему казалось более чем естественным, что Джери-а-Конел встретился им на пути. И в то же время он отказывался верить и Джери, и себе самому.

Хоукмун взглянул на Катинку ван Бек, желая выслушать ее мнение. Та лишь пожала плечами.

– Я не стану возражать, если в отряде будет три меча, – сказала она.

Она бросила презрительный взгляд на клячу Джери.

– Впрочем, – прибавила она, – мне кажется, долго ты с нами не пробудешь.

– Посмотрим, – оптимистично отозвался Джери. – Куда едем?

Хоукмуна охватило подозрение. Внезапно до него дошло, что этот человек может оказаться шпионом, подосланным теми, кто засел в Булгарских горах.

– Почему ты спросил?

Джери пожал плечами.

– Просто спросил. Я слышал, в горах к востоку отсюда какое-то волнение. Завелась какая-то дикая орда, которая спускается вниз, уничтожает всё на пути, а потом возвращается в логово.

– Я тоже слышал что-то подобное, – осторожно признался Хоукмун. – От кого ты узнал?

– Да так, от одного путника, который встретился мне на дороге.

Наконец-то Хоукмун услышал подтверждение словам Катинки ван Бек. Он обрадовался, поняв, что она ему не солгала.

– Хорошо, – сказал он, – поедем в указанном направлении. Может быть, всё сами разузнаем.

– Действительно, – произнесла Катинка ван Бек, криво усмехнувшись.

И вот теперь они ехали к Булгарским горам втроем. Надо сказать, странная получилась компания. Прошло несколько дней, а кляча Джери, судя по всему, без труда выдерживала темп остальных скакунов.

Как-то раз Хоукмун обернулся к их новому товарищу и спросил:

– Тебе случайно не доводилось встречать человека по имени Оладан? Такой коротышка, сплошь покрытый рыжими волосами. По его уверениям, он был родич великанов из Булгарских гор (которых, насколько я знаю, никто никогда не видел). Еще он был отличный лучник.

– Я знал много отличных лучников, среди них и Ракхир Красный Лучник – вот он, наверное, лучший во всей мультивселенной, но человека по имени Оладан среди них не встречал. Он был твоим близким другом?

– Довольно долго он был лучшим моим другом.

– Может быть, я сам носил такое имя, – нахмурился Джери-а-Конел. – У меня, разумеется, было много имен. И это кажется смутно знакомым. Точно так же, как имена Корум и Урлик знакомы тебе.

– Урлик? – Хоукмун ощутил, как кровь отлила от лица. – Что тебе известно об этом имени?

– Так это твое имя. По крайней мере, одно из них. Как и Корум. Хотя Корум не был воплощением человека, значит, его тебе вспомнить несколько труднее.

– Ты таким обыденным тоном говоришь о воплощениях! Неужели ты действительно можешь вспомнить прошлые жизни так же запросто, как я помню приключения прежних лет?

– Некоторые жизни. Но никак не все. Однако это и к лучшему. Неизвестно, вспомню ли я в другом воплощении нынешнее. Должен заметить, что сейчас мое имя не изменилось. – Джери рассмеялся. – Воспоминания приходят и уходят. Как и у тебя. Только это нас и спасает.

– Ты говоришь загадками, друг Джери.

– А ты постоянно это повторяешь. – Джери пожал плечами. – Хотя, вынужден признать, нынешнее приключение несколько отличается от остальных. В данный момент я оказался в странном положении, когда меня против воли протащило по нескольким измерениям. Разрушения там масштабные, наверняка они вызваны экспериментами какого-то чокнутого мага. Ну и, разумеется, не стоит забывать, что Повелители Хаоса неизменно проявляют интерес к подобным оказиям. Легко могу себе представить, что они сыграли в этом деле свою роль.

– Повелители Хаоса? Это еще кто?

– А, вот о них тебе обязательно стоит узнать, если ты еще не в курсе. Некоторые считают, что они обитают в конце времен и их попытки манипулировать мультивселенной, перекраивая ее на свой лад, проистекают из того, что их мир умирает. Но это весьма односторонняя теория. Другие предполагают, что Повелителей Хаоса и вовсе не существует, но они время от времени появляются, будучи плодом человеческого воображения.

– Там сам, случаем, не маг, мастер Джери? – спросила Катинка ван Бек, оборачиваясь к ним.

– Вряд ли.

– По меньшей мере, философ, – сказала она.

– Моя философия родилась из опыта, только и всего.

Казалось, Джери устал от этого разговора и отказывался углубляться в эту тему.

– Мой единственный опыт того рода, на который ты намекаешь, – сказал Хоукмун, – связан с Рунным посохом. Может ли Рунный посох иметь отношение к тому, что происходит в Булгарских горах?

– Рунный посох? Вполне вероятно.

Снег засыпал огромный город Пешт. Выстроенный из белого, покрытого резными узорами камня, город пережил осаду Темной Империи и теперь выглядел примерно так же, как и до гранбретанского завоевания. Снег искрился на всех улицах, и в свете полной луны, под которой путники прибыли в город, Пешт как будто охватило белое пламя.

Они подъехали к городским воротам после полуночи и не без труда разбудили стражника, который все-таки впустил их, изрядно поворчав и выспросив, какие дела привели их в город. Они двинулись по широким пустынным улицам, высматривая дворец князя Карла. Князь Карл когда-то ухаживал за Катинкой ван Бек и предлагал ей стать его женой. Три года они были любовниками, как призналась Хоукмуну воительница, однако замуж за него она так и не вышла. Потом он счастливо женился на принцессе из Загредии. С Катинкой ван Бек они остались друзьями. Катинка останавливалась у него после бегства из Укрании. Наверное, он удивится, снова увидев ее.

Князь Карл Пештский удивился. Он вышел в нарядный большой зал, одетый в парчовый наряд и с мутными со сна глазами. Но он был рад видеть Катинку ван Бек.

– Катинка! Я думал, ты решила зимовать в Камарге!

– Я собиралась. – Она подошла к пожилому рослому князю, обняла, быстро расцеловала в щеки по воинской традиции, отчего казалось, что она не приветствует бывшего любовника, а представляет солдата к награде. – Но герцог Дориан уговорил меня составить ему компанию в путешествии по Булгарским горам.

– Дориан? Герцог Кёльнский? Я много слышал о тебе, молодой человек. Для меня честь принимать тебя. – Князь Карл улыбнулся и пожал Хоукмуну руку. – А еще с вами…

– Наш спутник, – сказал Хоукмун. – Имя у него довольно странное. Джери-а-Конел.

Джери сдернул с головы шляпу, отвесив изысканный поклон.

– Какая честь познакомиться с князем Пешта, – сказал он.

Князь Карл засмеялся.

– Я счастлив приветствовать всех друзей великого героя битвы за Лондру. Это просто чудо какое-то. Вы ведь погостите?

– Боюсь, только до утра, – сказал Хоукмун. – У нас в Булгарских горах срочное дело.

– Да что же влечет вас туда? Кажется, даже легендарных горных великанов уже нет в живых.

– Ты ничего не рассказала князю? – изумился Хоукмун, оборачиваясь к Катинке ван Бек. – О тех разбойниках. Я думал…

– Я не хотела его волновать, – пояснила она.

– Но ведь его город совсем близко к Булгарским горам и ему первому угрожает опасность! – воскликнул Хоукмун.

– Опасность? Что за опасность? Враг из-за гор? – Выражение лица князя Карла переменилось.

– Просто бандиты, – сказала Катинка ван Бек, бросая на Хоукмуна жесткий, недобрый взгляд. – Городу такого размера, как Пешт, ничто не угрожает. Таким хорошо защищенным землям нечего опасаться.

– Но… – Хоукмун прикусил язык. Наверное, у Катинки ван Бек имелась веская причина не рассказывать князю Пешта всё, что ей известно. Но что же это за причина? Неужели она подозревает, что князь Карл заодно с ее врагами? Если так, она должна была заранее предупредить. Кроме того, сомнительно, что этот достойный пожилой человек стал бы марать себя союзничеством с подобной швалью. Князь храбро и благородно сражался с Темной Империей, за что попал в плен, хотя и не подвергнулся там обычным унижениям, какие Темная Империя приберегала для всех пленных аристократов.

– Вы наверняка устали после долгого переезда, – тактично заметил князь Карл. Он уже успел отдать приказ слугам, чтобы приготовили комнаты для гостей. – Вам, должно быть, не терпится лечь в постель. Очень эгоистично с моей стороны задерживать вас, просто я так рад видеть тебя, Катинка, и этого героя. – Он улыбнулся и положил руку на плечо Хоукмуна. – Но за завтраком мы все-таки поговорим? До вашего отъезда?

– С величайшим удовольствием, сир, – ответствовал Хоукмун.

Когда Хоукмун уже лежал на широкой кровати посреди прекрасно убранной, освещенной камином комнаты, наблюдая за игрой теней на богатых гобеленах, украшавших стены, он успел на минуту мрачно задуматься, почему Катинка ван Бек ничего не сказала князю, но в следующий миг провалился в глубокий, лишенный сновидений сон.

Огромные сани могли вместить дюжину человек в полных доспехах, а продать их можно было бы за целое состояние, потому что их отделали золотом, платиной, слоновой костью и черным деревом, а также украсили драгоценными камнями. Резьба на деревянных частях явно наносилась рукой настоящего мастера. Хоукмун и Катинка ван Бек с большой неохотой приняли этот подарок князя Карла, но тот очень настаивал.

– В такую погоду весьма пригодится. Ваши лошади побегут сзади налегке и будут полны сил, когда понадобятся вам.

Сани тянули восемь черных меринов в упряжи из черной кожи с серебряной нитью. На упряжи болтались серебряные колокольчики, сейчас, по понятным причинам, заглушенные.

Снег валил хлопьями, дороги вокруг Пешта сделались скользкими. Сани в такую погоду показались настоящим спасением. Их загрузили провизией и мехами, уложили палатку, которую можно было легко поставить даже в снежную бурю. Имелись здесь и старинные приборы для приготовления еды, работающие по принципу огненного копья. А еды, кажется, хватило бы на небольшую армию. Князь Карл, уверяя, что счастлив принимать гостей у себя, говорил так вовсе не из простой вежливости.

Джери-а-Конел и не думал отказываться от дареных саней. Он рассмеялся от радости, забрался внутрь и устроился среди припасов и мехов.

– Помнишь, когда ты был Урликом, – сказал он, обращаясь к Хоукмуну, – Урликом Скарсолом, правителем Южного Льда? Тогда в твои сани впрягали медведей!

– Ничего такого я не помню, – резко отозвался Хоукмун. – Хотел бы я знать, чего ради ты продолжаешь выдумывать.

– Ну и ладно, – философски отреагировал Джери, – может, позже поймешь.

Князь Карл Пештский лично пожелал им счастливого пути и махал им вслед с величественной стены Пешта, пока они не скрылись из виду.

Огромные сани двигались стремительно, и Хоукмун удивлялся, что такая быстрая езда наполняет его смесью восторга и нехороших предчувствий. Потому что снова Джери упомянул о чем-то таком, что вызвало отголосок воспоминания. И всё же Хоукмун знал, что никогда не был этим «Урликом», хотя ему, кажется, однажды приснилось это имя.

Теперь они неслись, как ветер, поскольку погода благоприятствовала их целям. Восемь черных меринов, кажется, не знали усталости, они натягивали постромки, с каждым шагом приближая путешественников к Булгарским горам.

А Хоукмуна не покидало ужасающее ощущение, что всё это он уже видел. Вот серебряная колесница – четыре колеса поставлены на полозья – несется по бескрайней ледяной равнине. Образ корабля, только этот корабль рассекает еще одну ледяную равнину. И это происходит в разных мирах, в этом он не сомневался. И ни один из них не был этим миром, его миром. Хоукмун изо всех сил гнал от себя подобные мысли, только они не уходили.

Может быть, стоило задать эти вопросы Катинке ван Бек и Джери-а-Конелу, но он не мог заставить себя заговорить на эту тему. Он догадывался, что ответы ему не понравятся.

И они ехали дальше сквозь метель, начался довольно крутой подъем, скорость движения замедлилась, хотя и не сильно.

Глядя на окружающий ландшафт, Хоукмун не замечал признаков недавних боевых действий. Держа в руках поводья восьмерки лошадей, Хоукмун повернулся к Катинке ван Бек, чтобы поделиться этим впечатлением.

Ее ответ был кратким:

– А откуда им взяться? Я же говорила тебе, что они нападали только по другую сторону гор.

– В таком случае этому должно быть какое-то объяснение, – заявил Хоукмун. – И если мы найдем объяснение, мы, возможно, найдем и их слабое место.

В конце концов подъем сделался совсем крутым, копыта меринов скользили по льду, когда они пытались тянуть сани. Снег почти прекратился, день близился к концу. Хоукмун указал на лужайку между гор внизу.

– Лошади смогут там пастись. Трава неплохая, кроме того – смотрите, рядом пещера, они смогут укрыться в ней от непогоды. Боюсь, это лучшее, что мы можем для них сделать.

– Прекрасно, – согласилась Катинка ван Бек.

С огромным трудом они сумели развернуть лошадей и свести их вниз по тропе до этого прикрытого снегом лужка. Хоукмун сапогами раскидал снежный покров, чтобы показать траву, но мерины не нуждались в его помощи. Эти животные были привычны к подобным условиям, и скоро они уже разгребали снег копытами, чтобы подкрепиться. Солнце клонилось к закату, и трое путников решили переночевать в пещере вместе с животными, прежде чем дальше штурмовать горы.

– Очень удачное место, – заметил Хоукмун. – Здесь у наших врагов нет шансов заметить нас.

– Совершенно верно, – согласилась Катинка ван Бек.

– Но все равно, – продолжал Хоукмун, – необходимо соблюдать осторожность. Потому что мы их тоже не увидим, пока они не окажутся рядом. Ты знаешь местность, Катинка ван Бек?

– Знаю, и неплохо, – сказала она. Она разводила в пещере костер, потому что походных плиток, подаренных князем, было недостаточно, чтобы согреться.

– Какое укромное местечко, – заметил Джери-а-Конел. – Я бы с удовольствием остался здесь до конца зимы. Можно отправиться дальше, когда наступит весна.

Катинка посмотрела на него с презрением. Он усмехнулся и на какое-то время умолк.

Они шагали под серым, свинцовым небом, ведя лошадей за собой. Если не считать чахлых клочков мха и корявых березок, в этих горах ничего не росло. Задувал пронизывающий ветер. Несколько орлов кружили над зазубренными пиками. Единственными звуками были собственное дыхание путников и стук лошадиных копыт по скалам, пока они, поскальзываясь, двигались вперед. Виды с высокогорных троп открывались восхитительные до головокружения, но чувствовалось в них что-то мертвящее. Здесь обитала смерть. Здесь царил мороз. Здесь властвовала жестокость. Наверняка многие путники гибли в этих краях зимней порой.

Поверх кожаного плаща Хоукмун надел толстую меховую шубу. Хотя он обливался потом, он не решался снять шубу, опасаясь, что тогда сразу замерзнет насмерть, как только они остановятся. Впрочем, его спутники тоже шагали в шубах поверх плащей, в перчатках и сапогах, закрыв головы капюшонами. А путь почти постоянно шел только вверх. Лишь изредка тропа сворачивала книзу, чтобы на следующем повороте снова взмыть к небесам.

Однако горы, несмотря на пугающую красоту, казались мирными. Из долин буквально веяло невероятным покоем, и Хоукмун с трудом верил, что где-то здесь скрывается огромная армия разбойников. Не чувствовалось, что горы захвачены кем-то. У Хоукмуна возникло такое ощущение, что он один из первых людей, явившихся сюда. Хотя путь выдался трудный и очень утомительный, так спокойно на душе у него не было со времен детства в Кёльне, когда правил его отец, старый герцог. А от него требовалось всего ничего. Только оставаться в живых.

Наконец-то тропа расширилась настолько, что Хоукмун мог бы вытянуться поперек нее в полный рост, если бы ему вдруг захотелось. Но затем тропа внезапно завершилась входом в большую черную пещеру.

– Что это? – спросил Хоукмун Катинку. – Как будто тупик. Там что, тоннель?

– Ага, – отозвалась Катинка ван Бек. – Это тоннель.

– И далеко ли мы продвинемся, когда выйдем с другой стороны?

Хоукмун привалился к скале рядом с зевом пещеры.

– А это зависит… – туманно сказала Катинка ван Бек. И не прибавила ни слова больше.

Хоукмун слишком сильно устал, чтобы расспрашивать ее. Рывком двинувшись вперед, он вошел в тоннель, ведя за собой лошадь и радуясь, что теперь, когда он ступил под своды огромной пещеры, снег больше не налипает на сапоги. Внутри тоннеля оказалось довольно тепло и стоял какой-то явственно ощутимый запах. Запах настоящей весны. Хоукмун сказал об этом вслух, но никто из его компаньонов ничего не почувствовал, и он решил, что, наверное, запах исходит от его шубы. Пол пещеры становился всё ровнее, и идти было всё легче.

– Трудно поверить, – сказал Хоукмун, – что такое место создано природой. Это просто чудо какое-то.

Они шли уже час, а выхода из тоннеля до сих пор не было видно, и тут Хоукмун начал беспокоиться.

– Не может быть, что это место природного происхождения, – повторил он. Он провел руками в перчатках по стенам, но не ощутил зазубрин от инструментов, которыми они могли бы быть вырезаны. Он обернулся к спутникам, и ему, в тусклом свете пещеры, показалось, что они смотрят на него как-то странно. – Что скажете? Ты же знаешь это место, Катинка ван Бек. Есть о нем какие-нибудь упоминания в летописях? В легендах?

– Кое-что есть, – призналась она. – Иди вперед, Хоукмун. Уже скоро мы выйдем на другую сторону.

– Но куда именно? – Он развернулся всем корпусом, перегородив им путь. Светящийся шар у него в руке горел тускло, бросая на лицо красные адские отсветы. – Прямо в лагерь Темной Империи? Что, вы оба работаете на моих заклятых врагов? Это ловушка? Вы оба чего-то недоговариваете мне!

– Мы не работаем на твоих врагов, – возразила Катинка ван Бек. – Пожалуйста, Хоукмун, иди дальше. Или мне пойти вперед? – Она шагнула к нему.

Хоукмун невольно опустил руку на рукоять меча, одновременно сбросив с плеч шубу.

– Нет. Я верю тебе, Катинка ван Бек, но все мои инстинкты кричат, что это западня. Как такое возможно?

– Ты должен идти вперед, сэр Защитник! – спокойно произнес Джери-а-Конел, поглаживая маленькую черно-белую кошку, которая выбралась из вещмешка. – Ты обязан.

– Защитник? Защитник чего? – Хоукмун так и сжимал рукоять меча. – Чего именно?

– Защитник Вечности, – так же спокойно сказал Джери-а-Конел. – Солдат Судьбы…

– Нет! – Хотя эти слова не имели для него смысла, Хоукмуну было невыносимо слушать их. – Нет!

Он зажал уши руками в перчатках.

И в этот момент его спутники набросились на него.

Хоукмун не был сейчас так силен, как до своего безумия. Он устал от подъема в горы. Он боролся с напавшими, пока не ощутил, как кинжал Катинки ван Бек уперся ему под глазницу, и услышал ее настойчивый голос:

– Самый простой способ достичь нашей цели – убить тебя, Хоукмун, – заявила она. – Только не самый гуманный. Кроме того, не хотелось бы портить тебе тело, если вдруг ты захочешь вернуться в него. Так что я убью тебя только в том случае, если ты не оставишь мне выбора. Ты меня понял?

– Я понял, что это предательство, – произнес он гневно, пытаясь вырваться из их рук. – Я‑то думал, что чувствую запах весны. А это был запах предательства. Предатели прикидывались друзьями!

Кто-то из них погасил светящий шар. Все трое замерли в темноте, и Хоукмун услышал эхо собственных слов.

– Где мы находимся? – Он ощутил, как кинжал снова уперся под глазницу. – Что вы творите со мной?

– Это единственный способ, – сказала Катинка ван Бек. – Единственный путь, Воитель.

Первый раз она назвала его этим словом, которое то и дело повторял Джери.

– Где мы находимся? – снова спросил он. – Где?

– Хотела бы я знать, – сказала Катинка ван Бек. И в голосе ее звучала печаль.

А потом она неожиданно ударила его по затылку рукой в латной перчатке. Он ощутил удар и понял, откуда он. На долю секунды ему показалось, что удар не достиг цели лишить его сознания. А потом понял, что упал на колени.

В следующий миг он почувствовал, как собственное тело уносится от него куда-то во тьму пещеры.

И тогда он понял, что удар все-таки достиг цели.

Часть вторая