В поисках Танелорна
Всем тем скитальцам, что решили осесть
в симпатичном местечке, посвящается…
Часть перваяБезумный Мир. Защитник снов
Глава перваяСтарый друг в замке Брасс
– Заблудились?
– Да.
– Но это же просто сны, Хоукмун. Заблудились во сне? – Тон был почти жалостливый.
– Это вряд ли.
Граф Брасс отошел от окна, которое до сих пор заслонял своим крупным телом, и свет внезапно упал на исхудавшее лицо Хоукмуна.
– Хотел бы я, чтобы у меня было двое внуков. Очень хотел бы. Может быть, когда-нибудь…
Этот разговор повторялся уже столько раз, что едва ли не превратился в ритуал. Граф Брасс не любил загадок, он их не уважал.
– У нас были мальчик и девочка. – Хоукмун по-прежнему ощущал усталость, но безумия в нем уже не чувствовалось. – Манфред и Ярмила. Мальчик очень походил на тебя.
– Мы же говорили тебе об этом, отец. – Иссельда, скрестив руки на груди, вышла из тени перед камином, одетая в зеленое платье с мехом горностая по вороту и манжетам. Ее волосы были гладко зачесаны назад.
Она выглядела бледной. Она была бледна с того самого дня, когда они с Хоукмуном вернулись в замок Брасс, а прошло уже больше месяца.
– Мы рассказывали тебе, и мы должны найти детей.
Граф Брасс провел сильными пальцами по седеющим рыжим волосам, хмуря рыжие брови.
– Хоукмуну я не верил. Теперь, когда вы оба твердите мне это, – я верю, хотя мне и не хочется.
– Потому ты и споришь, отец. – Иссельда опустила руку на его парчовый рукав.
– Боженталь, наверное, смог бы объяснить мне этот парадокс, – продолжал граф Брасс, – но больше нет человека, который умел подобрать слова, понятные такому простодушному солдату, как я. Вы утверждаете, что я восстал из мертвых, хотя я не помню, как умирал. И Иссельда спаслась из какого-то лимба, когда сам я считал ее погибшей в битве за Лондру. Теперь вы говорите о детях, которые тоже находятся где-то в этом лимбе. Чудовищная мысль. Дети вынуждены переживать такой ужас! Нет! Не может быть! Не хочу даже думать об этом.
– А нам пришлось об этом подумать, граф Брасс. – Хоукмун говорил с уверенностью человека, проведшего много часов в тягостных размышлениях. – Именно поэтому мы решили сделать всё возможное, чтобы их разыскать. Именно по этой причине мы сегодня отправляемся в Лондру в надежде, что королева Флана и ее ученые смогут нам помочь.
Граф Брасс пригладил густые рыжие усы. При упоминании Лондры на ум ему пришли иные мысли. На его лице отразилось едва заметное смущение. Он откашлялся, прочищая горло.
В глазах Иссельды загорелся озорной огонек, и она спросила:
– Не хочешь что-нибудь передать королеве Флане?
Ее отец пожал плечами.
– Традиционные приветы и наилучшие пожелания, само собой. Я собираюсь ей написать. Может быть, выберу время и успею передать письмо с вами.
– Она была бы рада снова увидеться с тобой лично. – Иссельда многозначительно поглядела на Хоукмуна, который задумчиво почесал затылок. – В своем последнем письме она говорила, как порадовал ее твой приезд, отец. Отмечала мудрость твоих советов, здравый смысл при решении государственных дел. Там содержался и намек, что она смогла бы найти для тебя официальную должность при дворе Лондры.
Красное лицо графа Брасса приобрело более темный оттенок, он зарделся.
– Она что-то упоминала об этом. Только я не нужен ей в Лондре.
– Конечно, дело не только в твоих советах, – сказала Иссельда. – А как же твоя поддержка? Когда-то Флана любила мужчин. Но после чудовищной гибели Д’Аверка, я слышала, она отказалась от мысли о замужестве. Говорят, что вопрос о наследнике волнует ее, однако она считает, что на всем свете есть лишь один мужчина, способный сравниться с Гюйамом Д’Аверком. О, я сказала бестактность…
– Воистину так и есть, дочь моя. Это вполне объяснимо, поскольку на уме у тебя совсем иное. Впрочем, я тронут, что тебя заботят мои мелкие проблемы. – Граф Брасс улыбнулся и протянул руку к Иссельде. Парчовый рукав соскользнул к локтю, обнажив бронзовое от загара мускулистое предплечье. – Но я уже слишком стар, чтобы жениться. Если бы я собирался взять жену, то лучше Фланы никого бы не нашел. Только я уже много лет назад принял решение удалиться от дел и остаться в Камарге, и решение мое в силе. К тому же у меня есть обязанности перед народом Камарга. Как же я могу оставить его?
– Мы могли бы взять на себя твои обязанности, как в то время, когда ты… – она умолкла.
– Был мертв? – Граф Брасс нахмурился. – Какое счастье, что о тебе у меня не осталось подобных воспоминаний, Иссельда. Когда я вернулся из Лондры и увидел тебя здесь, я едва не обезумел от радости. Я не просил никаких объяснений. Мне хватало того, что ты жива. Но, с другой стороны, я же за несколько лет до того видел собственными глазами, как ты погибла в Лондре. И я был счастлив усомниться в правдивости своих воспоминаний. Но вот память о детях… постоянно видеть подобные образы, знать, что они живут где-то в страхе… Это просто кошмар!
– И это привычный кошмар, – заметил Хоукмун. – Будем надеяться, что сможем их найти. Будем надеяться, что они не сознают ничего этого. Будем надеяться, что они счастливы сейчас, где-то на другом плане бытия.
Кто-то постучал в дверь кабинета графа Брасса. Он крикнул сипло:
– Войдите!
Дверь открыл капитан Йозеф Ведла, вошел, закрыл ее за собой и несколько мгновений постоял в молчании. Старый солдат облачился, как он сам называл, в «штатское»: кожаная рубаха, кожаная куртка и штаны, сапоги из старой черной кожи. На поясе у него висел длинный кинжал, единственным практическим предназначением которого было давать привычную опору для левой руки капитана.
– Орнитоптер почти готов, – доложил он. – Он доставит вас в Карли. Серебряный мост достроен, восстановлен во всей своей прежней красе, по нему вы доберетесь, как и хочет герцог Дориан, прямо до До-Вера.
– Спасибо, капитан Ведла. Мне будет приятно совершить путешествие из Камарга по тому же маршруту, каким я впервые прибыл в замок Брасс.
Иссельда, которую до сих пор держал за руку отец, протянула свободную руку Хоукмуну. Она пристально вглядывалась в лицо мужа, на мгновение сжав его пальцы. Он сделал глубокий вдох.
– В таком случае нам пора, – сказал он.
– Есть еще новости… – Йозеф Ведла замялся.
– Новости?
– Всадник, сэр. Наш стражники видели какого-то всадника. Несколько минут назад гелиограф передал сообщение. Он движется в сторону города…
– Он что, не назвался на границе? – удивился граф Брасс.
– Это-то и странно, граф Брасс. На границе его никто не видел. Его заметили только тогда, когда он уже проехал пол-Камарга.
– Очень странно. Обычно наши стражники всегда начеку…
– Они и сегодня начеку. Этот всадник не проезжал ни по одной из дорог.
– Что ж, несомненно, у нас еще будет возможность спросить, как ему удалось проехать незамеченным, – спокойно проговорила Иссельда. – В конце концов, это всего лишь один всадник, а не целая армия.
Хоукмун засмеялся. На какой-то миг все они слишком переполошились.
– Пусть его встретят, капитан Ведла. Пригласи его в замок.
Ведла отсалютовал и вышел.
Хоукмун приблизился к окну, глядя на крыши Эг-Морта, на поля за городом и далекие заводи за ними. Небо было ясное, блекло-голубое, и далекие воды отражали его цвет. Заросли камыша раскачивались под несильным зимним ветром. Хоукмун заметил какое-то движение на широкой белой дороге, тянувшейся в город через болота. Он увидел всадника. Тот приближался быстро, двигался ровным галопом, держался в седле прямо и горделиво, как показалось Хоукмуну. И силуэт всадника кого-то напоминал. Не желая больше напрягать зрение, всматриваясь в далекую фигуру, Хоукмун отвернулся от окна, решив дождаться, пока тот подъедет поближе, чтобы получше его рассмотреть.
– Старинный друг… или старинный враг, – сказал он. – Есть в нем что-то знакомое.
– Нам ничего не сообщали заранее, – заметил граф Брасс. Он пожал плечами. – Впрочем, сейчас не прежние времена. Теперь стало гораздо спокойнее.
– Кому как, – буркнул Хоукмун и тут же раскаялся, что в его голосе прозвучала жалость к себе. С него уже было довольно подобных настроений. Теперь, избавившись от них, он очень боялся, что они могут вернуться, и старательно пресекал это. Перестав упиваться жалостью к себе, он превратился в настоящего стоика, что стало облегчением для всех, кроме тех, кто знал его близко и любил. Тонко чувствовавшая его переживания Иссельда осторожно коснулась пальцами его губ, погладила по щеке. Он улыбнулся ей, благодарный, привлек к себе и легонько поцеловал в лоб.
– Мне пора собираться в путь, – сказала она.
Хоукмун уже был в дорожной одежде.
– Вы с отцом дождетесь здесь нашего гостя? – спросила она Хоукмуна. Он кивнул.
– Наверное. Всегда остается надежда, что…
– Ничего не жди, милый. Едва ли он привезет нам вести о Манфреде и Ярмиле.
– Ты права.
Улыбнувшись на прощанье отцу, Иссельда вышла из комнаты.
Граф Брасс подошел к столу из полированного дуба, на котором стоял поднос. Взял с подноса кувшин.
– Не пропустишь со мной стаканчик вина, пока вы еще не уехали, Хоукмун?
– Благодарю.
Хоукмун подошел к столу вслед за графом Брассом, принял из его рук резной деревянный кубок. Он пригубил вино, противясь искушению вернуться к окну и выяснить, знаком ли ему этот всадник.
– Я чаще обычного сожалею, что с нами нет Боженталя, который дал бы хороший совет, – посетовал граф Брасс. – Все эти разговоры о разных планах бытия, об иных возможностях, о том, что мертвые друзья, возможно, живы… от этого разит мистицизмом. Всю свою жизнь я презирал предрассудки, я насмехался над псевдофилософскими теориями. Не тот у меня склад ума, чтобы вот так запросто отличить разную чушь от подлинной метафизики.
– Не стоит неверно истолковывать те слова, какие я высказывал вслух, предаваясь угрюмым размышлениям, – отозвался Хоукмун, – однако у меня есть причины надеяться, что Боженталь тоже может в один прекрасный день вернуться к нам.
– Полагаю, разница между нами в том, – произнес граф Брасс, – что ты при всем своем заново обретенном здравом уме позволяешь себе баловаться разного рода надеждами. Я давным-давно вовсе отказался от веры – во всяком случае, в своем сознании. А вот ты, Хоукмун, обретаешь ее снова и снова.
– Да, через множество жизней.
– Что?
– Я имею в виду свои сны. Те странные сны о себе самом и моих многочисленных воплощениях. Я‑то списывал их на безумие, но теперь я не настолько уверен. Они по-прежнему приходят ко мне.
– Ты не говорил о снах с тех пор, как вернулся домой с Иссельдой.
– Просто они не мучают меня теперь так, как раньше. Но я их вижу.
– И что, каждую ночь?
– Да. Каждую. И имена: Элрик, Эрикёзе, Корум – это самые главные. Но есть и другие. И по временам я вижу Рунный посох, а иногда черный меч. Всё это, кажется, имеет значение. Время от времени, когда я остаюсь один, в особенности когда скачу по болоту, они являются ко мне и наяву. Лица, знакомые и незнакомые, проплывают передо мной. Доносятся обрывки слов. И самая страшная из всех фраза: «Вечный Воитель!» Раньше я был уверен, что только сумасшедший способен вообразить себя полубогом…
– Я тоже, – сказал граф Брасс, подливая Хоукмуну вина. – Но ведь это другие превращают своих героев в полубогов. Вот если бы миру не нужны были герои…
– Здоровому миру они не потребуются.
– Но, возможно, здоровый мир – мир без людей. – Граф Брасс слабо улыбнулся. – Возможно, мы сами делаем мир таким, какой он есть?
– Если отдельный человек способен сделать себя цельным, значит, и наш народ способен, – заявил Хоукмун. – Если бы у меня была вера, граф Брасс, я сохранил бы ее ради этого.
– Хотел бы я верить так же. Я вижу, что Человек обречен на последовательное самоуничтожение. Я надеюсь только на то, что судьбы удастся избегать еще долго, а от самых глупых поступков Человека можно удержать, чтобы сохранить хотя бы какое-то равновесие.
– Равновесие. Идея Космического Баланса символически выражена в Рунном посохе. Неужели я не говорил тебе, что начал сомневаться в этой философии? Разве не упоминал, что пришел к заключению, что одного равновесия недостаточно в том смысле, какой ты имеешь в виду? Равновесие внутри индивидуума прекрасно, баланс между потребностями разума и нуждами тела осуществляется через самосознание. Несомненно, нам стоит к этому стремиться. Но как быть с целым миром? Не слишком ли мы его угнетаем?
– А вот это уже без меня, дружище, – засмеялся граф Брасс. – Никогда я не был благоразумным в обычном смысле этого слова, но теперь я еще и устал. Может, и твои мысли навеяны усталостью?
– Это злость, – возразил Хоукмун. – Мы служили Рунному посоху. Эта служба дорого нам обошлась. Многие погибли. Многие измучились. Мы по-прежнему живем в невыносимом отчаянии. И нам было сказано, что мы сможем позвать на помощь, когда возникнет нужда. Разве нужда не возникла?
– Наверное, нужда пока недостаточно велика.
Хоукмун мрачно рассмеялся.
– Если ты прав, не хотел бы я дожить до такого будущего, когда она станет достаточно велика!
А в следующий миг его осенила одна мысль, и он кинулся к окну. Но к этому времени всадник уже одолел дорогу, въехал в город и скрылся из виду.
– Я знаю, кто к нам приехал!
Раздался стук в дверь. Хоукмун шагнул и широко распахнул ее.
И точно, он стоял перед ним, высокий, самоуверенный, гордый, уперев одну руку в бок, другую опустив на рукоять простого меча, с правого плеча у него свисал сложенный плащ, вязаная шапка сидела набекрень, а красное обветренное лицо расплывалось в кривоватой улыбке. Это был оркнеец, брат Воина из гагата-и-золота. На Хоукмуна смотрел Орланд Фанк, слуга Рунного посоха собственной персоной.
– Доброго здоровьица, герцог Кёльнский, – сказал он.
Хоукмун нахмурил лоб, улыбка его была вымученной.
– И ты будь здоров, мастер Фанк. Ты пришел просить о помощи?
– На Оркнеях народ не просит ничего за просто так, герцог Дориан.
– А Рунный посох, чего просит он?
Орланд Фанк вошел в комнату, сопровождаемый по пятам капитаном Ведлой. Он остановился у камина, грея руки и оглядывая комнату. В его глазах поблескивали насмешливые искорки, словно он радовался замешательству хозяев дома.
– Спасибо, что прислал гонца, он пригласил меня быть гостем замка Брасс, – сказал Фанк, подмигивая Ведле, который замер в смятении. – Я не знал, как меня здесь примут.
– И ты правильно сомневался, мастер Фанк. – Выражение лица Хоукмуна в точности повторяло выражение лица Фанка. – Я тут как раз вспоминал клятву, которую ты произнес, когда мы расставались. С тех пор мы не раз сражались с опасностями столь же грозными, как и те, что вставали перед нами, когда мы служили Рунному посоху, вот только Рунный посох ни разу так и не проявил себя.
Фанк нахмурился.
– Да, это верно. Но тут нет вины ни моей, ни самого посоха. Те силы, что ополчились против тебя и твоих близких, повлияли и на Рунный посох. Он исчез из этого мира, Хоукмун Кёльнский. Я искал его в Амарехе, в Коммуназии, во всех уголках этой Земли. Затем до меня докатились слухи о твоем безумии, о странностях, какие творились в Камарге, и я, почти не останавливаясь, проделал весь путь из Московии сюда, чтобы спросить, есть ли у тебя объяснения тому, что происходит в последний год.
– Ты, оракул Рунного посоха, приехал, чтобы спрашивать нас? – Граф Брасс от души захохотал, хлопая себя по бедру. – Вот уж воистину мир перевернулся!
– Я поделюсь тем, что знаю сам! – Фанк развернулся лицом к графу Брассу, встал к камину спиной, держа руку на рукояти меча. Всякое веселье внезапно исчезло с его лица, и Хоукмун заметил, как сильно он осунулся, какие усталые у него глаза.
Хоукмун налил кубок вина и тут же протянул Фанку, который принял его, бросив на Хоукмуна быстрый благодарный взгляд.
Граф Брасс уже сожалел о своем приступе веселья, лицо его посерьезнело.
– Прошу прощения, мастер Фанк. Я плохой хозяин.
– А я плохой гость, граф. Я вижу по суете у вас во дворе, что кто-то сегодня покидает замок Брасс.
– Мы с Иссельдой отправляемся в Лондру, – сказал Хоукмун.
– С Иссельдой? Значит, всё правда. До меня доходили разные слухи: что Иссельда мертва, что граф Брасс погиб, – я не мог ни опровергнуть, ни подтвердить их, потому что моя память играла со мной какие-то странные шутки. Я уже сомневался, что верно помню ход событий…
– Все мы пережили этот опыт, – подтвердил Хоукмун. И он пересказал Фанку всё, что смог вспомнить (воспоминания были искажены, что-то он помнил лишь наполовину, о чем-то лишь догадывался) о своих недавних приключениях, которые казались ему нереальными, и о своих недавних снах, которые казались ему куда более осязаемыми. Фанк так и стоял у камина, заложив руки за спину и уронив голову на грудь, внимательно вслушиваясь в каждое слово. Время от времени он кивал, иногда бурчал что-то, очень редко просил пояснить какую-нибудь фразу. Пока он слушал, вошла Иссельда, одетая в толстую куртку и брюки для путешествия, беззвучно остановилась у окна и заговорила только к концу рассказа, когда смогла добавить кое-что со своей точки зрения.
– Всё правда, – сказала она, когда Хоукмун договорил. – Сны кажутся реальностью, а реальность – сном. Можешь ли ты объяснить это, мастер Фанк?
Фанк хмыкнул, потерев нос.
– Существует множество версий реальности, моя госпожа. Кто-то скажет, что сны отражают явления, которые происходят на других планах бытия. Прямо сейчас связи рвутся, но я сомневаюсь, что причиной тому стали эксперименты Калана или Тарагорма. Разрушения, вызванные их опытами, в основном уже восстановлены. Вероятно, гранбретанцы извлекли какую-то выгоду для себя из этого разгрома. Возможно, опыты немного ухудшили положение мира, но не более того. Их воздействие было минимальным. Они не могли вызвать такие сдвиги.
Я подозреваю причину посерьезнее. Подозреваю, задействованы силы настолько громадные и жуткие, что даже Рунный посох был отозван с этого самого плана бытия, чтобы участвовать в войне, которая до нас доходит лишь отголосками. В великой войне, в ходе которой судьба разных уровней существования будет предопределена на тот период времени, что обычно называют Вечностью. Я, друзья мои, рассуждаю о том, в чем сам мало разбираюсь. Я всего лишь слышал фразу: «Слияние Миллиона Сфер», которую произнес умиравший в горах Коммуназии философ. Эта фраза имеет для вас какой-нибудь смысл?
Слова были знакомы Хоукмуну, хотя он не сомневался, что никогда не слышал их раньше, даже в своих удивительных снах. И он сказал об этом Фанку.
– Я так надеялся, что тебе известно больше, герцог Дориан. Но я считаю, что эта фраза имеет громадное значение для всех нас. Я так понимаю, что вы теперь отправляетесь искать детей, пока я ищу Рунный посох. А как насчет слова «Танелорн»? Ни о чем не напоминает?
– Это город, – сказал Хоукмун. – Название города.
– Точно. Так слышал и я. Только в нашем мире я не нашел такого города. Он наверняка где-то в ином мире. Может, поищем Рунный посох там? Может, ваши дети найдутся там же?
– В Танелорне?
– В Танелорне.
Глава втораяНа Серебряном мосту
Фанк предпочел задержаться в замке Брасс, поэтому Хоукмун с Иссельдой вдвоем забрались в полную подушек каюту большого орнитоптера. Впереди, в маленькой открытой кабине, пилот принялся двигать рычаги управления.
Граф Брасс и Фанк стояли перед дверью замка, наблюдая, как тяжелая металлическая птица начинает бить крыльями, а в следующую минуту диковинные моторы старинного летательного аппарата забормотали, зашептали и заворковали. Послышался треск украшенных эмалью серебряных перьев, последовал толчок, порыв ветра, отбросивший за спину рыжие волосы графа Брасса и заставивший Орланда Фанка схватиться за шапку, а затем орнитоптер начал набирать высоту.
Граф Брасс махнул рукой на прощанье. Машина слегка накренилась, поднимаясь над красными и желтыми крышами города, затем развернулась, чтобы не столкнуться с большой стаей диких гигантских фламинго, которые неожиданно взмыли над заводью на западе; с каждым ударом клацающих крыльев орнитоптер набирал высоту и скорость, и скоро Хоукмуну и Иссельде уже казалось, что они окружены только холодной и прекрасной синевой зимнего неба.
После разговора с Орландом Фанком Хоукмун пребывал в задумчивости, и Иссельда, заметив его настроение, не пыталась его разговорить. Наконец он сам развернулся к ней, мягко улыбаясь.
– В Лондре до сих пор есть ученые мужи, – сказал он. – При дворе королевы Фланы собирается множество ученых и философов. Может быть, кто-нибудь из них сумеет нам помочь.
– Ты знаешь о Танелорне? – спросила она. – О городе, который упомянул Фанк?
– Только название. Я чувствую, что должен знать больше. Я чувствую, что бывал там, по меньшей мере однажды, а может быть, и много раз, хотя мы оба с тобой знаем, что я там не был.
– А во сне? Ты не бывал там в своих снах, Дориан?
Он пожал плечами.
– Иногда мне кажется, что в своих снах я бывал повсюду, во всех эпохах Земли, и даже за пределами Земли и в иных мирах. И уверен я только в одном: существует тысяча других планет Земля, даже тысяча других галактик, а события нашего мира зеркально отображаются во всех остальных; точно такие же судьбы разыгрываются по немного иным сценариям. Вот только я не знаю, сами ли мы управляем своими судьбами, или же это делают другие, возможно, сверхчеловеческие силы. Существуют ли боги, Иссельда?
– Богов создают люди. Боженталь однажды высказывал предположение, что разум человека настолько силен, что способен сделать «реальным» что угодно, когда человек отчаянно нуждается в этом.
– Видимо, иные планы бытия реальны потому, что в какой-то момент нашей истории они понадобились множеству людей. Вероятно, так и создаются альтернативные миры?
Она пожала плечами.
– Вряд ли нам с тобой удастся это доказать, даже знай мы гораздо больше.
Оба тактично оставили эту тему, наслаждаясь величественными видами, проплывающими под ними в иллюминаторах. Орнитоптер неукоснительно держал путь на север, к побережью, миновав между тем звенящие башни Пари, Хрустального города, теперь уже восстановленного во всей красе. Солнечный свет отражался и преломлялся в десятках призм, шпилях Пари, созданных по нестареющим и засекреченным технологиям этого города. Путешественники созерцали целые здания, древние, раззолоченные, целиком заключенные в просторные и явно крепкие хрустальные конструкции с восемью, десятью и двенадцатью гранями.
Почти ослепленные всем этим блеском, они отодвинулись от иллюминаторов, чтобы снова видеть вокруг небо, наполненное мягкими, живыми красками, снова слышать деликатное, музыкальное звяканье стеклянных украшений, которыми жители Пари увешивали мощенные кварцем улицы. Даже военачальники Темной Империи позволили Пари уцелеть, даже эти безумные, кровожадные разрушители восхитились Хрустальным городом, и вот теперь тот был полностью восстановлен во всей величественной красе – поговаривали, будто дети в Пари рождаются незрячими и требуется три года, прежде чем их глаза начинают воспринимать повседневные картины, предстающие перед местными жителями.
Пари остался позади, они влетели в серую тучу, и пилот, который не замерзал благодаря обогревателю в кабине и толстому летному костюму, попытался найти чистое небо, забираясь всё выше, – не нашел и спустился. В итоге они полетели всего в двух сотнях футов над плоскими и скучными по причине зимы полями, тянущимися вглубь земель Карли. Закапал слабый дождик, морось перешла в настоящий дождь, солнце село, и до Карли они добрались в сумерках, встреченные теплым светом огней в окнах домов на вымощенных булыжниками улицах. Они покружили над причудливыми крышами Карли, крытыми темно-красными и светло-серыми пластинами сланца, понемногу снижаясь на летное поле в центре города, похожее на круглую чашу, заросшую травой.
Для орнитоптера (не самая удобная разновидность летательных аппаратов) их машина села на удивление мягко. Хоукмун и Иссельда крепко вцепились в ремни, дожидаясь, пока прекратится тряска, а затем пилот, прозрачное забрало которого было покрыто каплями конденсата, обернулся к ним и жестом показал, что они могут выходить. Дождь теперь нещадно лупил по пологу кабины, и Хоукмун с Иссельдой надели толстые плащи, скрывшие их с головы до пят. По летному полю к ним бежали, сгибаясь под порывами ветра, люди, которые тащили паланкин. Хоукмун дождался, пока паланкин поставят вплотную к орнитоптеру. Тогда он распахнул причудливой форму дверцу и помог Иссельде перешагнуть полоску мокрой земли, отделявшую их от носилок. Они забрались внутрь, и их транспортное средство, дернувшись как-то нарочито резко, двинулось в сторону здания на другом конце летного поля.
– Сегодня ночуем в Карли, – сказал Хоукмун, – а завтра рано утром отправляемся к Серебряному мосту.
Доверенные графа Брасса в Карли уже приготовили для герцога Кёльнского и Иссельды Брасс комнаты, которые находились неподалеку от летного поля, в небольшой, но чрезвычайно уютной гостинице, одном из немногих зданий, переживших нашествие Темной Империи. Иссельда вспомнила, что уже останавливалась здесь в детстве, путешествуя с отцом, и поначалу пришла в восторг, но затем мысль о собственном детстве напомнила ей о потерянной Ярмиле, и ее лицо затуманилось. Хоукмун, понимая, что происходит, обнял жену за плечи, чтобы утешить, когда они после вкусного ужина поднимались по лестнице к себе в номер.
Дневной перелет утомил их, желания поболтать перед сном не возникло, да и говорить было не о чем, поэтому они сразу легли.
И не успел Хоукмун заснуть, как его навестили так хорошо знакомые ему сновидения: лица и образы, требовавшие его внимания; глаза, пристально глядящие на него; руки, ищущие его, как будто целый мир, наверное, даже целая вселенная, отчаянно вопила, чтобы он обратил внимание и помог.
И он был Корум, чужеродный Корум из вадхагов, он шел войной на гнусных фои миоре, Холодный народ из Лимба…
И он был Элрик, последний принц Мелнибонэ, он сжимал в правой руке вопящий клинок, держась левой за луку причудливого вида седла, закрепленного на спине гигантской, чудовищной рептилии, от слюны которой вспыхивал огонь везде, куда она капнула…
И он был Эрикёзе, несчастный Эрикёзе, ведущий элдренов к победе над его собственным народом, над людьми… И он был Урлик Скарсол, князь Южного Льда, в отчаянии кричащий о своей судьбе, которая заставила его нести Черный Меч…
ТАНЕЛОРН…
Да, где же Танелорн?
Разве он не был там, по меньшей мере раз? Разве он не помнит ощущения абсолютного покоя разума, цельности духа, счастья, которые доступны только тем, кто страдал по-настоящему сильно?
ТАНЕЛОРН…
«Слишком долго я нес свое бремя, слишком долго расплачивался за великое преступление Эрикёзе… – Это произносил его собственный голос, но только не его рот выговаривал слова, были и другие, нечеловеческие губы… – Я должен отдохнуть, я просто обязан отдохнуть…»
А потом явилось лицо, лик неизреченного зла, хотя в нем не было уверенности, неужели этот темный лик… полон отчаяния? Неужели это его лицо? Неужели и это лицо тоже его?
О, КАК Я СТРАДАЮ!
Во все стороны маршировали знакомые ему армии. Знакомые мечи вздымались и падали. Знакомые лица кричали, погибая, кровь перетекала от тела к телу… какой привычный поток…
«ТАНЕЛОРН, разве не заслужил я покой Танелорна?»
Пока еще нет, Воитель. Пока еще нет…
«Это несправедливо, что я, один из всех, должен так страдать!»
Ты страдаешь не один. Человечество страдает вместе с тобой.
«Это несправедливо!»
Тогда сделай так, чтобы было справедливо!
«Я не могу. Я всего лишь человек».
Ты Воитель. Ты Вечный Воитель.
Ты человек. Ты Вечный Воитель.
«Я всего лишь человек!»
Ты всего лишь Воитель.
«Я Элрик! Я Урлик! Я Эрикёзе! Я Корум! Меня слишком много. Слишком много!»
Ты один.
И теперь в своем сне (если это был сон) Хоукмун на короткое мгновенье ощутил умиротворение, понимание слишком глубокое, чтобы облекать его в слова. Он один. Он один…
Но затем чувство прошло, и его снова стало много. И он закричал, лежа в постели, умоляя о покое.
А Иссельда пыталась удержать бьющееся в конвульсиях тело. Иссельда рыдала. Свет падал на ее лицо из окна. Наступил рассвет.
– Дориан. Дориан. Дориан.
– Иссельда.
Он сделал глубокий вдох.
– О, Иссельда.
Он был признателен за то, что хотя бы ее у него не забрали, потому что в целом мире для него существовало только одно утешение – она, в целом сонме миров, какие он посещал в сновидениях. И он прижал ее к себе могучими руками воина, и он рыдал, и она плакала вместе с ним. Позже они поднялись с постели, оделись, молча покинули гостиницу, не оставшись на завтрак, и сели верхом на отличных лошадей, приготовленных для них. Они поскакали прочь из Карли, по дороге вдоль берега, под проливным дождем, который несло со стороны серого, бурлящего моря, пока не добрались до Серебряного моста, протянувшегося на тридцать миль над волнами от материка до острова Гранбретань.
Серебряный мост выглядел не таким, каким видел его Хоукмун много лет назад. Высокие опоры, скрытые туманом, дождем и, на самом верху, облаками, больше не были украшены батальными сценами, прославлявшими подвиги Темной Империи; теперь их украшали барельефы, доставленные из всех городов, когда-либо подвергавшихся нападениям Темной Империи, огромное количество сюжетов, передающих гармонию Природы. Просторная проезжая часть по-прежнему достигала четверти мили в ширину, однако, когда Хоукмун пересекал мост в прошлый раз, по нему катились военные машины и телеги с трофеями, награбленными после сотен крупных кампаний, ехали солдаты в звериных масках Темной Империи. Теперь их сменили торговые повозки, двигавшиеся по двум основным рядам; путешественники из Нормандии, Италии, Славии, Роланса, Скандии, из Булгарских гор, из великих германских городов-государств, из Пешта и Ульма, из Вьена и Крахова, даже из далекой, загадочной Московии. Повозки тянули лошади, волы и даже слоны.
Проходили караваны верблюдов, мулов и ослов. Проезжали телеги, влекомые механизмами, зачастую работавшими кое-как, часто стопорившимися. Принцип их работы понимала лишь горстка специалистов (да и та нередко лишь в общих чертах), но тем не менее эти механизмы работали уже тысячу лет и больше. Были здесь всадники и пешие путники, преодолевшие сотни миль, чтобы пройтись по этому чуду – Серебряному мосту.
Одежда на них зачастую была иноземная, иногда вытертая и залатанная, пропыленная, а иногда роскошная до вульгарности. Меха, кожа, шелка, клетчатые пледы, шкуры диковинных зверей, перья редких птиц украшали головы и спины путников, и те, кто нарядился в самое лучшее, больше остальных страдали от ледяного дождя, который насквозь пропитывал ткань, быстро прорисовывая ничем не украшенную плоть под нею.
Хоукмун и Иссельда в практичной и теплой, но простой, без всякой отделки, одежде восседали на крепких конях, которые без устали несли их вперед. И уже скоро они присоединились к толпе, двигавшейся на запад, в те земли, которых раньше все боялись и которые теперь, под руководством королевы Фланы, превратились в центр искусств и торговли, науки и справедливого правления. Существовало несколько более быстрых способов попасть в Лондру, однако Хоукмун очень хотел добраться до города тем же путем, каким когда-то покинул его.
Его настроение улучшилось, пока он смотрел на дрожащие стальные тросы, которые поддерживали основной пролет; на удивительную работу художников по металлу, сумевших украсить толстым слоем серебра надежные стальные опоры, возведенные не только для того, чтобы выдерживать груз в миллионы тонн, но и чтобы противостоять постоянному напору волн и давлению глубинных течений под поверхностью моря. То был памятник достижениям человека, полезным и прекрасным, не нуждающимся ни в каких сверхъестественных помощниках.
Всю свою жизнь Хоукмун с презрением относился к этой печальной и ненадежной философии, уверявшей, что человек сам по себе недостаточно велик, чтобы творить чудеса, что его должны направлять сверхчеловеческие силы (боги или некий высший разум откуда-то за пределами Солнечной системы), чтобы он смог достичь того, что достиг. Только люди, напуганные силой собственного разума, нуждаются в подобных воззрениях, решил Хоукмун, отметив, что небо проясняется и даже солнце начинает играть на серебристых тросах, отчего они сверкают ярче, чем прежде. Он глубоко вдыхал насыщенный озоном воздух, улыбаясь чайкам, которые кружили где-то высоко над опорами, показывал Иссельде паруса кораблей, проходивших под мостом и скрывавшихся из виду, рассуждал о достоинствах здешних барельефов и оригинальности некоторых фрагментов серебряной отделки. Они с Иссельдой оба немного успокоились и с интересом поглядывали по сторонам, предвкушая удовольствия, которые ждут их впереди, если Лондра хотя бы вполовину так красива, как этот возрожденный мост.
А потом Хоукмуну показалось, что тишина опустилась на Серебряный мост, что грохот повозок и копыт умолк, крики чаек затихли, как и шум волн внизу, и он обернулся к Иссельде, чтобы сказать об этом, но Иссельда исчезла. Хоукмун озирался вокруг и, захлебываясь ужасом, сознавал, что остался на мосту совершенно один.
Откуда-то издалека донесся тонкий крик – только Иссельда могла так звать его на помощь, – а потом затих и он.
Хоукмун развернул коня, чтобы скакать обратно в надежде, что если он вернется достаточно быстро, то сможет найти Иссельду.
Только конь Хоукмуна отказывался повиноваться. Он храпел. Он бил копытами по металлу моста. Он ржал.
И ощущая, что его предали, Хоукмун прокричал единственное полное боли слово:
– НЕТ!
Глава третьяВ тумане
– Нет!
Это произнес другой голос, гулкий, истерзанный болью, гораздо громче голоса Хоукмуна, громче рева урагана.
И мост покачнулся, лошадь под Хоукмуном встала на дыбы, а сам он тяжело упал на металлический пролет. Он попытался подняться, попытался ползти в ту сторону, где, как он знал, должна найтись Иссельда.
– Иссельда! – кричал он. – Иссельда!
И недобрый смех раздавался у него за спиной.
Он повернул голову, лежа с широко раскинутыми руками и ногами на мосту, который раскачивался под ним. Он увидел своего коня, который, вращая глазами и спотыкаясь, скатывался к краю, а в следующую секунду коня вжало в перила, и копыта забили по воздуху.
Хоукмун старался дотянуться до меча под плащом, но никак не мог высвободить его. Оружие оказалось прижато к мосту его телом.
Снова раздался хохот, только его высота и интонация изменились – теперь в нем звучало меньше уверенности. А затем голос пророкотал с раскатистым эхом:
– Нет!
Хоукмуна охватил жуткий страх, такого ужаса он не испытывал никогда в жизни. Его желанием было отползти подальше от источника этого страха, однако он заставил себя снова повернуть голову и взглянуть на лицо.
Это лицо заслоняло собой целый горизонт, сверкая глазами из тумана, который клубился вокруг раскачивающегося моста. Темное лицо из сновидений, с глазами, полными пылающей злобы, затаенных страхов, с гигантскими губами, произносившими слово, в котором звучали и приказ, и вызов, и жалоба:
– Нет!
Тогда Хоукмун поднялся и встал, шире расставив ноги, найдя равновесие, и уставился прямо в это лицо, заставил себя смотреть усилием воли, удивившим его самого.
– Ты кто такой? – спросил Хоукмун. Голос его прозвучал слабо, как будто туман поглощал слова. – Кто ты такой? Кто ты?
– Нет!
Лицо, похоже, было без тела. Красивое, зловещее, неопределенного темного цвета. Губы полыхали нездорово-красным, глаза казались то черными, то голубыми, то карими, а зрачки поблескивали золотом.
Хоукмун знал, что это существо страдает от боли, но еще он знал, что оно запугивает его, что оно уничтожило бы его, если бы могло. Рука Хоукмуна снова потянулась к мечу, но он убрал руку, осознав, насколько бесполезен сейчас клинок, каким бессмысленным будет его жест, если он обнажит его.
– МЕЧ… – проговорило существо. – МЕЧ… – Это слово обладало для него каким-то особым значением. – МЕЧ… – И снова тон его изменился, превратившись в мольбу отверженного любовника, который силится вернуть объект своей страсти и ненавидит себя за собственное убожество, ненавидя заодно и того, кого любит. В его голосе угадывалась угроза, в нем было обещание смерти.
– ЭЛРИК? УРЛИК? Я… МЕНЯ БЫЛИ ТЫСЯЧИ… ЭЛРИК? Я?..
Неужели это какое-то пугающее воплощение Вечного Воителя, самого Хоукмуна? Неужели он смотрит сейчас на собственную душу?
– Я… ВРЕМЯ… СЛИЯНИЕ… Я МОГУ ПОМОЧЬ…
Хоукмун отмахнулся от этой мысли. Вполне вероятно, что существо является воплощением какой-то частицы его самого, но уж точно не полностью. Он знал, что это отдельная личность, и еще он знал, что существо жаждет обрести плоть, форму и именно это он мог бы ему дать. Не собственное тело, но кое-что от себя.
– Кто ты такой? – Хоукмун услышал, как сила возвращается в голос, когда заставил себя посмотреть прямо в это темное, светящееся лицо.
– Я…
Глаза сосредоточились на Хоукмуне, вспыхнув ненавистью. Хоукмун едва не отшатнулся назад, однако сдержался и с такой же ненавистью посмотрел в эти полные злобы гигантские глаза. Существо оскалилось, сверкнув острыми зубами. Хоукмун содрогнулся.
Слова пришли на ум Хоукмуну, и он проговорил их твердо, хотя и не знал, откуда они взялись, важны ли они, – знал только, что это правильные слова.
– Ты должен уйти, – сказал он. – Здесь тебе нет места.
– Я ДОЛЖЕН ВЫЖИТЬ… ВОССОЕДИНИМСЯ… И ТЫ ВЫЖИВЕШЬ ВМЕСТЕ СО МНОЙ, ЭЛРИК…
– Я не Элрик.
– ТЫ ЭЛРИК!
– Я Хоукмун.
– И ЧТО С ТОГО? ЭТО ПРОСТО ИМЯ, А Я БОЛЬШЕ ВСЕГО ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ЭЛРИКОМ. Я ТАК ХОРОШО ТЕБЕ ПОМОГ…
– Ты задумал уничтожить меня, – сказал Хоукмун, – это я знаю точно, и я не приму от тебя никакой помощи. Твоя помощь на тысячелетия сковала меня по рукам и ногам. И последним подвигом Вечного Воителя станет уничтожение тебя!
– ТЫ МЕНЯ ЗНАЕШЬ?
– Пока еще нет. Но бойся того момента, когда я тебя узнаю!
– МЕНЯ…
– Ты должен уйти. Я начинаю тебя узнавать.
– НЕТ!
– Ты должен уйти. – Хоукмун почувствовал, как его голос срывается, он сомневался, что сможет смотреть в это жуткое лицо хотя бы еще мгновение.
– Я… – Голос сделался слабее, в нем звучало теперь меньше угрозы и больше мольбы.
– Ты должен уйти.
– Я…
Тогда Хоукмун собрал в кулак остатки воли и рассмеялся.
– Убирайся!
Хоукмун широко раскинул руки, падая в бездну, лицо и мост исчезли из поля зрения в тот же миг.
Он падал сквозь холодящий туман, летя кувырком, отчего плащ хлопал у него за спиной и путался в ногах, – сквозь холодящий туман в ледяную воду. Хоукмун задохнулся. Рот наполнился соленой морской водой. Он закашлялся, и в легкие хлынули осколки льда. Он с усилием вытолкнул из себя воду, рванулся вверх, стараясь достичь поверхности. И начал тонуть.
Тело боролось, пытаясь глотнуть воздух и вытолкнуть воду, но дышать было нечем – только вода. Один раз он открыл глаза и увидел собственные руки, но они казались белыми, как кости рук трупа, и белые волосы колыхались вокруг его лица. Он знал, что его имя больше не Хоукмун, поэтому он снова крепко зажмурился и повторил свой старинный боевой клич, клич своих предков, который он сотни раз выкрикивал во время войны с Темной Империей.
Хоукмун… Хоукмун… Хоукмун…
– Хоукмун!
Это был уже не его крик. Он раздался откуда-то сверху, из тумана. Хоукмун заставил тело вынырнуть на поверхность. Выдул воду из легких. Задыхаясь, принялся хватать ртом леденящий воздух.
– Хоукмун!
На поверхности океана темнел какой-то силуэт. Раздавался размеренный плеск.
– Я здесь! – отозвался Хоукмун.
К нему медленно направлялась маленькая лодка, весла поднимались и опускались. В лодке сидел кто-то невысокий. Он был завернут в толстый морской плащ, почти всё его лицо скрывала широкополая шляпа, с которой стекала вода, зато улыбающийся рот узнавался безошибочно, как узнавался и спутник этого человека, сидевший на носу лодки и с тревогой глядевший на Хоукмуна зелеными глазами. Очень мокрый и маленький спутник: черно-белая кошка. Она разок взмахнула крыльями, чтобы стряхнуть с них капли влаги. И мяукнула.
Хоукмун вцепился в деревянный борт лодки, а Джери-а-Конел аккуратно сложил весла, прежде чем осторожно втащить герцога Кёльнского в лодку.
– Таким, как я, важно доверять интуиции, – заявил Джери-а-Конел, протягивая Хоукмуну флягу с чем-то крепким. – Ты знаешь, где мы, Дориан Хоукмун?
Не в силах вымолвить ни слова из-за воды, которой было еще полно в легких и животе, Хоукмун упал на дно лодки, его сотрясали дрожь и рвота, а Джери-а-Конел, весьма своеобразный спутник Героев, снова принялся грести.
– Я сначала подумал, что это река, потом – озеро, – рассказывал Джери, – потом я решил, что это, должно быть, море. И ты проглотил изрядную его часть. Что скажешь?
Хоукмун выплюнул за борт остатки воды. Как ни странно, ему хотелось засмеяться.
– Море, – подтвердил он. – Как ты здесь оказался, да еще и в лодке?
– По наитию. – Джери как будто только что впервые заметил маленькую черно-белую кошку и страшно удивился. – Ага! Значит, я Джери-а-Конел, да?
– А ты сомневался?
– Кажется, когда я взялся за весло, меня звали по-другому. Потом наполз туман. – Джери пожал плечами. – Неважно. Мне это хорошо знакомо. Вопрос, с чего ты, Хоукмун, решил искупаться в этом море?
– Я упал с моста, – просто объяснил Хоукмун, не желая в данный момент вдаваться в подробности. Он не удосужился спросить Джери-а-Конела, к какой стране они сейчас ближе, Франции или Гранбретани, поскольку до него только что дошло, что он вовсе не должен помнить имени Джери и уж тем более признавать в нем близкого знакомого. – Мы с тобой встречались в Булгарских горах, да? И еще с Катинкой ван Бек?
– Кажется, что-то такое припоминаю. Ты некоторое время был Илианой Гаратормской, потом снова стал Хоукмуном. Как же быстро в последнее время ты меняешь имена! Этак ты совсем собьешь меня с толку, герцог Дориан!
– Говоришь, имена меняются. Ты знал меня и в других обличиях?
– Разумеется. И так часто, что разговор об этом мне уже порядком приелся. – Джери-а-Конел широко улыбнулся.
– Расскажи мне о моих именах.
Джери нахмурился.
– У меня на такие вещи скверная память. Иногда мне кажется, что я могу вспомнить большие эпизоды из жизни в прошлых (или будущих?) воплощениях. А иногда, вот как сейчас, например, разум отказывается сосредотачиваться на чем-нибудь, кроме насущной проблемы.
– Как же это неудобно, – посетовал Хоукмун. Он поглядел вверх, как будто надеясь рассмотреть мост, но там был только туман. Он молил, чтобы Иссельда оставалась сейчас в безопасности, чтобы она продолжала свой путь в Лондру.
– А мне-то как неудобно, герцог Дориан. Знаешь, я в данный момент гадаю, есть ли у меня вообще здесь какое-либо дело. – Джери-а-Конел с силой навалился на весла.
– Как насчет «Слияния Миллиона Сфер»? Твоя обманчивая память хранит что-нибудь, связанное с этой фразой?
Джери-а-Конел насупил брови.
– Что-то такое было. Довольно важный случай, только мне надо подумать. Расскажи подробнее.
– Но мне больше нечего тебе рассказать. Я надеялся…
– Если я что-нибудь вспомню, то сразу тебе сообщу.
Кошка снова мяукнула, и Джери заозирался по сторонам.
– Ага! Какая-то земля. Будем надеяться, что нас встретят там по-дружески.
– Значит, ты понятия не имеешь, где мы?
– Ни малейшего, герцог Дориан. – Днище лодки заскребло по морской гальке. – Будем считать, что где-то на одном из пятнадцати планов бытия.
Глава четвертаяСовет мудрецов
Они прошли пять миль по меловым холмам, но так и не заметили признаков какого-либо жилья. Хоукмун рассказал Джери-а-Конелу всё, что с ним приключилось, всё, что сбило его с толку Он почти ничего не помнил о событиях в Гараторме. Джери помнил больше: он толковал о Повелителях Хаоса, о лимбе и непрекращающейся борьбе между богами. Однако все их разговоры, как это часто бывает, приводили лишь к еще большему недоумению, и в конце концов они решили, что больше не станут строить никаких предположений.
– Только одно я знаю, и знаю наверняка, – заявил Джери-а-Конел, – тебе нет нужды переживать за судьбу Иссельды. Я вынужден признать, что я по природе оптимист – как бы события ни убеждали меня в обратном, – и я знаю, что в этом приключении нам предстоит многое приобрести или же потерять всё. Существо, с которым ты повстречался на мосту, должно быть, обладает огромной силой, если вышвырнуло тебя из твоего собственного мира, и, разумеется, совершенно ясно, что оно желает тебе зла, однако я никак не могу определить, кто это был и когда он появится снова. Сдается мне, что это как-то связано с твоим намерением попасть в Танелорн.
– Ага. – Хоукмун огляделся по сторонам. Они стояли на вершине одного из многочисленных невысоких холмов. Небо прояснялось, туман уже рассеялся, повисла жутковатая тишина, да и пейзаж выглядел странно – кажется, здесь не было ничего, кроме травы: ни птиц, ни иных признаков дикой жизни, которая могла бы процветать в отсутствие людей. – Однако в данный момент наши шансы попасть в Танелорн весьма невелики, Джери-а-Конел.
Джери протянул руку, чтобы погладить черно-белую кошку, которая терпеливо сидела у него на плече, пока они шагали вглубь континента.
– Вынужден согласиться, – сказал он. – И все-таки мне кажется, что наш приход в эту молчаливую местность далеко не случаен. Нам суждено обзавестись не только врагами, но и друзьями.
– Иногда я сомневаюсь, нужны ли нам такие друзья, о каких ты говоришь, – с горечью заметил Хоукмун, вспомнив Орланда Фанка и Рунный посох. – Враги или друзья – мы все равно для них только пешки.
– Ну, – с улыбкой протянул Джери-а-Конел, – может, все-таки не пешки. Ты мог бы оценить себя и повыше, вот лично я считаю, что я по меньшей мере конь!
– Я вообще против того, чтобы меня ставили на доску, – твердо заявил Хоукмун.
– В таком случае в твоих силах убрать себя с доски, – загадочно отозвался Джери, прибавив: – Пусть даже это означает уничтожение самой доски.
Он отказался разъяснять свое замечание, заявив, что сделал его по наитию, а не в результате рассуждений. Однако его фраза нашла отклик в душе Хоукмуна и даже, как ни странно, значительно улучшила его настроение. Чувствуя, как прибывает сил, он двинулся дальше, шагая так размашисто, что Джери с трудом за ним поспевал и скоро начал жаловаться, умоляя Хоукмуна немного притормозить.
– В конце-то концов, мы даже толком не знаем, куда идем, – сказал Джери.
Хоукмун засмеялся.
– Действительно! Но в данный момент, Джери-а-Конел, мне плевать, даже если мы движемся прямиком в Ад!
Невысокие холмы тянулись во все стороны, к наступлению темноты ноги у путников изрядно болели, в животе было совсем пусто, а между тем до сих пор не появилось никаких признаков, что этот мир населен хоть кем-нибудь.
– Наверное, мы должны радоваться, – заметил Хоукмун, – хотя бы погода сносная.
– Пусть и никакая, – подхватил Джери. – Не холодно, не жарко. Может, мы попали в какой-нибудь приятный уголок лимба?
Хоукмун пропустил последние слова товарища мимо ушей. Он вглядывался в сумерки.
– Смотри, Джери. Вон там. Ничего не замечаешь?
Джери взглянул в ту сторону, куда указывал Хоукмун. Сощурился.
– На вершине того холма?
– Ага. Там человек?
– Кажется, да. – Джери, поддавшись порыву, сложил руки рупором и прокричал: – Эй, на холме! Ты нас видишь? Ты здешний, сэр?
Внезапно фигура переместилась гораздо ближе к ним. Вокруг тела этого человека мерцала аура черного огня. Он и одет был во что-то черное и сверкающее, но не металл. Темное лицо скрывал высокий воротник, и всё же Хоукмун узнал его.
– Меч… – проговорил этот человек. – Я, – сказал он. – Элрик.
– Кто ты? – Это спросил Джери. Хоукмун не мог вымолвить ни слова, горло у него сжалось, губы пересохли. – Это твой мир?
Неистовая боль вспыхнула в глазах, ненависть зажглась в них. Незнакомец сделал шаг в сторону Джери – словно намереваясь разорвать маленького человечка пополам, – но затем что-то удержало его. Он отступил. Снова взглянул на Хоукмуна. И оскалился.
– Любовь, – сказал он. – Любовь. – Он произнес слово так, словно оно было новым для него, словно он старался заучить его. Черное пламя вокруг его тела вспыхнуло, заморгало и потускнело, словно свеча, на которую дунул ветер. Он охнул. Указал на Хоукмуна. Вскинул другую руку, словно преграждая Хоукмуну путь. – Не уходи. Мы слишком долго держались вместе. Мы не можем расстаться. Когда-то командовал я. Теперь я тебя умоляю. Что я тебе сделал, кроме как помогал во всех твоих многочисленных воплощениях? А теперь они забрали у меня форму. Ты должен найти меня, Элрик. Именно ради этого ты снова живешь.
– Я не Элрик. Я Хоукмун.
– Ах, да. Теперь я вспомнил. Черный Камень. Камень тоже подойдет. Но Меч – лучше. – Прекрасные черты его лица исказились от боли. Страшные глаза сверкнули, переполненные мукой. Пальцы скрючились, словно когти хищной птицы. Тело содрогнулось. Пламя угасло.
– Кто ты такой? – на этот раз спросил Хоукмун.
– У меня нет имени, если только ты сам не назовешь меня. У меня нет формы, если только ты не найдешь для меня что-нибудь. У меня есть только сила. Ай! И боль! – Черты лица его снова исказились. – Мне нужно… нужно…
Джери нетерпеливым жестом протянул руку к бедру, но Хоукмун остановил его.
– Нет. Не трогай.
– Меч, – с жаром произнес безымянный.
– Нет, – спокойно ответил Хоукмун. Но он не знал, в чем именно отказывает этому существу. Было уже темно, но его еще более темная аура выделялась на фоне обычной черноты ночи.
– Меч! – На сей раз это было требование. – Меч!
Только сейчас Хоукмун понял, что этот черный вообще не вооружен.
– Найди себе оружие, если тебе так нужно, – заявил он. – Наше ты не получишь.
Вдруг из-под земли у ног существа вылетела молния. Черный разинул рот, задохнувшись. Зашипел. Вскрикнул.
– Ты ко мне еще придешь! Я тебе понадоблюсь! Глупый Элрик! Тупица Хоукмун! Болван Эрикёзе! Презренный Корум! Я тебе еще понадоблюсь!
Его крики, кажется, отдавались эхом несколько мгновений уже после того, как фигура исчезла.
– Он знает все твои имена, – заметил Джери-а-Конел. – Ты не догадываешься, что он такое?
Хоукмун покачал головой.
– Даже во сне не встречал.
– Это что-то новое, – сказал Джери. – Кажется, за все свои жизни я не сталкивался с ним ни разу. Память у меня всегда была плохая, даже в лучшие времена, но я бы знал, если бы встречал такое раньше. Какое удивительное, необычайно важное событие!
Хоукмун прервал размышления своего товарища. Он указал вниз, в долину.
– Тебе не кажется, Джери, что это костер? Лагерный костер. Может, мы наконец-то познакомимся с обитателями этого мира?
Они не стали обсуждать, насколько разумно идти прямо к костру, а просто начали спускаться по склону и в итоге оказались на дне долины. Теперь костер полыхал совсем близко.
Когда они подошли, Хоукмун увидел, что вокруг костра собралось несколько человек, но самым странным оказалось то, что все они сидели верхом на конях, а кони стояли мордами к огню, отчего вся группа являла собой идеально ровный, погруженный в молчание круг. Настолько неподвижны были животные, настолько невозмутимы всадники на их спинах, что, если бы не облачка пара от дыхания, Хоукмун решил бы, что перед ним статуи.
– Добрый вечер, – поздоровался он непринужденно, однако ни от кого не получил ответа. – Мы путники, вот, заблудились и будем рады, если вы укажете нам дорогу.
Ближайший к Хоукмуну всадник повернул к нему вытянутую физиономию.
– Для этого ты и здесь, сэр Воитель. Для этого мы и собрались. Добро пожаловать. Мы ждали тебя.
Теперь, когда Хоукмун стоял совсем близко, он понял, что костер перед ним вовсе не обычный. Скорее, это было некое сияние, выходившее из шара размером с его кулак. Шар висел в футе над землей. Хоукмун видел, как внутри шара плавают другие шары. Он снова сосредоточил внимание на всаднике. Он не узнавал того, кто ему ответил: высокий, черный, с полуобнаженным телом, в плаще из меха белой лисицы, наброшенном на плечи. Хоукмун отвесил краткий вежливый поклон.
– У тебя преимущество передо мной, – сказал он.
– Ты меня знаешь, – ответил ему черный человек, – по меньшей мере в одном из твоих параллельных существований. Меня зовут Сепириц, Последний из Десяти.
– А это твой мир?
Сепириц покачал головой.
– Это ничей мир. Этот мир пока еще ждет, когда его заселят. – Он поглядел мимо Хоукмуна на Джери-а-Конела. – Мое почтение, мастер Мунглум из Элвера.
– Меня в данный момент зовут Джери-а-Конел, – поправил его Джери.
– Ясно, – сказал Сепириц. – Лицо другое. Да и тело, если присмотреться, тоже. Но все равно хорошо, что ты привел к нам Вечного Воителя.
Хоукмун покосился на Джери.
– Так ты знал, куда мы идем?
Джери развел руками.
– Только догадывался. Я бы не смог тебе сказать, если бы ты спросил. – Он, не скрывая любопытства, уставился на кружок конников. – О, так вы все здесь!
– Ты всех их знаешь? – спросил Хоукмун.
– Кажется, так. Мой господин Сепириц из Нихрейна в расщелине, не так ли? И Абарис, чародей. – Это относилось к старику в богатом платье, расшитом диковинными символами. Он вежливо улыбнулся, услышав свое имя. – А ты Ламсар-отшельник, – назвал Джери-а-Конел следующего всадника, еще старше Абариса, одетого в промасленную кожу, к которой кое-где прилип песок. Даже борода у него была в песке.
– Приветствую, – буркнул он.
Хоукмун в изумлении узнал еще одного всадника.
– Ты же умер, – сказал он. – Погиб, защищая Рунный посох в Днарке. Из-под загадочного шлема Воина из гагата-и-золота зазвучал смех, когда этот брат Орланда Фанка вскинул скрытую металлом голову.
– Некоторые смерти более постоянны, чем остальные, герцог Кёльнский.
– А ты Алерион из Храма Порядка, – назвал Джери очередного старца, бледного и безбородого. – Слуга повелителя Аркина. А ты Амерджин-архидруид. Тебя я тоже знаю.
Амерджин, красивый и золотоволосый, в просторном белом одеянии на худощавом теле, серьезно поклонился.
Последним всадником оказалась женщина, ее лицо было полностью скрыто золотой вуалью, а многослойное полупрозрачное платье переливалось всеми оттенками серебра.
– А вот твое имя, госпожа, не идет на ум, – признался Джери, – хотя, мне кажется, я знал тебя в каком-то из миров.
И Хоукмун вдруг услышал собственный голос:
– Ты была убита в Южных Льдах. Дама Чаши. Серебряная королева. Убита…
– Черным Мечом? Граф Урлик, лучше бы мне тебя не знать. – Голос ее звучал печально и мелодично, и внезапно Хоукмун увидел себя в доспехе и мехах посреди равнины из сверкающего льда с громадным страшным мечом в руке. Он зажмурился и застонал.
– Нет…
– Всё в прошлом, – сказала она. – Всё миновало. Я оказала тебе медвежью услугу, господин Воитель. Теперь же могу помочь.
Семь всадников спешились как один и подошли ближе к небольшому шару.
– Что это за сфера? – нервно поинтересовался Джери-а-Конел. – Магическая?
– Она позволяет всем нам оставаться на этом плане бытия, – пояснил Сепириц. – Мы же, как ты знаешь, считаемся в своих мирах мудрецами. И наше собрание было созвано, чтобы мы могли обсудить произошедшее, ибо все мы пережили один и тот же опыт. Наша мудрость досталась нам от существ куда более важных, чем мы сами. Они дар или нам знание, когда мы взывали к ним с подобной просьбой. Однако в последнее время обретать знания становится невозможно. В данный момент все высшие заняты делами, и у них нет времени на нас. Некоторые из нас знают этих высших как Повелителей Порядка, а сами мы служим их вестниками – взамен они просвещают наши разумы. Только мы давно не слышали великих, и мы опасаемся, что на них обрушилась какая-то вражеская сила, превосходящая всех прежних врагов.
– Хаос? – спросил Джери.
– Это было бы вероятно. Однако нам стало известно, что Хаос сам переживает нападение, причем не со стороны Порядка. Кажется, угроза нависла над самим Космическим Равновесием.
– Именно по этой причине Рунный посох был отозван из моего мира, – вставил Хоукмун.
– Именно по этой, – подтвердил Воин из гагата-и-золота.
– Но вам хоть что-то известно о природе этой угрозы? – спросил Джери.
– Ничего, но, кажется, она каким-то образом связана со Слиянием Миллиона Сфер. Впрочем, сэр Воитель знает об этом. – Сепириц хотел продолжить, но Джери вскинул руку, призывая его остановиться.
– Мне знакомо словосочетание, но не более того. Моя скверная память, доставляющая мне столько горя, снова меня подводит…
– А, – произнес Сепириц, нахмурившись. – В таком случае, наверное, нам не стоит об этом говорить…
– Говорите, умоляю, – сказал Хоукмун, – потому что эти слова много значат для меня.
– Порядок и Хаос вовлечены в большую войну – война идет на всех планах Земли, в эту войну невольно, но целиком и полностью втянуто все человечество. Ты как защитник людей сражаешься во всех своих воплощениях, предположительно на стороне Порядка (хотя даже это не решено окончательно). – Сепириц вздохнул. – Однако Порядок и Хаос истощают себя. Некоторые считают, что они теряют силу, чтобы поддержать Космическое Равновесие, ведь если Равновесие исчезнет, то прекратится и существование всего живого. Другие уверены, что Равновесие и боги все равно обречены, что к нам приближается время Слияния Миллиона Сфер. Я не говорил ничего этого Элрику в своем мире, потому что он и без того в сильном смятении. И я не знаю, какую часть знания стоит открыть тебе, Хоукмун. Меня очень тревожит, что в столь монументальных вопросах все время приходится строить догадки. Однако если Элрику предстоит дуть в Рог Судьбы…
– А Коруму освободить Кулла, – прибавил Алерион.
– А Эрикёзе попасть в Танелорн, – произнесла дама Чаши.
– …то результатом все равно станут космические разрушения невообразимого масштаба. Наша мудрость подводит нас. Мы почти боимся действовать, некому дать нам совет. Нет никого, кто сказал бы, какой способ выбрать…
– Никого, кроме Капитана, – вставил чародей Абарис.
– Но откуда нам знать, что он не действует в своих интересах? Откуда взять уверенность, что он совершенно бескорыстен, как утверждает? – В голосе Ламсара-отшельника звучало тревожное недоумение. – Нам ничего о нем не известно. Он совсем недавно появился на Пятнадцатом плане.
– Капитан? – с живостью переспросил Хоукмун. – Это такое существо, которое светится темнотой? – Он описал им того, кого видел на мосту, а потом и в этом мире.
Сепириц покачал головой.
– Некоторые из нас видели мельком это создание, но и для нас он полная загадка. Поэтому мы пребываем в сомнении: разные творения приходят в мультивселенную, а мы ничего о них не знаем. Наша мудрость подводит нас…
– Только Капитан может быть уверен в себе самом, – сказал Амерджин. – Он должен пойти к Капитану. Мы не можем помочь. – Он пристально вглядывался в середину светящегося шара. – Наша маленькая сфера… кажется, свет ее меркнет?
Хоукмун взглянул на сферу и понял, что Амерджин прав.
– Это что-то значит? – спросил он.
– Это значит, что у нас здесь осталось мало времени, – пояснил Сепириц. – Нас призывают обратно в наши миры, в наши эпохи. Больше нам таким способом не встретиться.
– Расскажите мне что-нибудь о Слиянии Миллиона Сфер, – попросил Хоукмун.
– Найди Танелорн, – сказала дама Чаши.
– Берегись Черного Меча, – посоветовал отшельник Ламсар.
– Возвращайся к океану, – велел Воин из гагата-и-золота. – Там сядешь на Темный Корабль.
– А что же Рунный посох? – спросил Хоукмун. – Должен ли я и дальше служить ему?
– Только если это в твоих интересах, – сказал Воин из гагата-и-золота.
Теперь свет шара стал совсем тусклым, все семеро сели верхом на коней и уже превратились в тени.
– А мои дети? – воскликнул Хоукмун. – Где они?
– В Танелорне, – сказала дама Чаши. – Они ждут, чтобы возродиться.
– Объясни! – взмолился Хоукмун. – Госпожа, объясни мне!
Но ее тень растаяла первой, когда померк последний свет шара. Вскоре остался лишь черный великан Сепириц, но и его голос прозвучал едва слышно:
– Завидую твоему величию, Вечный Воитель, но не завидую твоей борьбе.
И Хоукмун прокричал в темноту:
– Этого недостаточно! Этого мало! Я должен узнать больше!
Джери сочувственно сжал ему плечо.
– Идем, герцог Дориан, мы узнаем больше, когда последуем их совету. Идем, вернемся к океану.
Но затем и Джери исчез, и Хоукмун остался один.
– Джери-а-Конел? Джери?
И Хоукмун рванулся сквозь ночь, сквозь тишину, рот его широко раскрылся для крика, который никак не мог вырваться, глаза его жгли слезы, что так и не пролились, а в ушах раздавался стук его собственного сердца, похожий на бой погребального барабана.
Глава пятаяНа берегу
Наступил рассвет, море затянуло туманом, который наползал на каменистый берег, и в тумане этом двигались серебристо-серые огоньки, а утесы за спиной у Хоукмуна нагоняли страх. Он так и не поспал. Он чувствовал себя призраком в призрачном мире. Он был брошен всеми, но все же не рыдал.
Его глаза были устремлены в туман, холодная рука сжимала холодную рукоять меча, рот и нос выдували белые облачка пара – он ждал, как утренний охотник поджидает добычу, не издавая ни звука, чтобы не пропустить малейший шорох, который мог бы выдать его дичь. Ему оставалось только послушаться совета, который накануне ночью дали ему семеро мудрецов, и вот он дожидался корабля, который, как они обещали, появится. Он ждал, безразличный к тому, придет корабль или нет, хоть и знал, что тот придет обязательно.
У него над головой засветилось красное пятно. Сначала он решил, что это солнце, но цвет был слишком густой, скорее рубиновый. Какая-то звезда, сияющая с чуждого небосвода, подумал он. Красный свет придал оттенок туману, сделав его розоватым. И в тот же миг Хоукмун уловил на воде ритмичное поскрипыванье и понял, что корабль появился. Он услышал, как упал якорь, услышал голоса, услышал грохот цепи и стук небольшой лодки, которую спускали на воду. Он снова сосредоточил внимание на красной звезде, но та исчезла, остался только свет.
Туман рассеялся. Он увидел очертания высокого корабля. Палуба на носу и на корме была настелена значительно выше, чем в центре, на баке и юте горело по фонарю, которые вздымались и падали вместе с волнами. Судно шло без парусов, мачты и планшир покрывали замысловатые резные узоры в совершенно непривычном стиле.
– Прошу тебя…
Хоукмун поглядел налево, и там стояла фигура, окруженная черной пляшущей аурой, в горящих глазах застыла мольба.
– Ты меня раздражаешь, сэр, – сказал Хоукмун. – У меня нет на тебя времени.
– Меч…
– Найди себе меч, и я буду рад сразиться с тобой, если этого ты добиваешься. – Он говорил уверенным тоном, в котором не было и намека на тот страх, что разрастался у него в душе. На черный силуэт он не смотрел.
– Корабль… – проговорил черный. – Я…
– Что? – Хоукмун обернулся и прочитал в этом косом взгляде, что черный прекрасно понимает его состояние.
– Позволь мне поехать с тобой, – сказало существо. – Я смогу помочь тебе там. Тебе потребуется помощь.
– Только не твоя, – заявил Хоукмун, поглядев на воду и увидев лодку, шедшую за ним.
В лодке стоял закованный в доспехи воин. Его доспехи словно создали для подтверждения определенных правил геометрии, а не с практической целью защитить от вражеского оружия. Большой шлем с клювом скрывал почти всё лицо, но яркие голубые глаза были видны, как и кудрявая золотистая борода.
– Сэр Хоукмун? – Голос у закованного в доспехи был легкий, дружелюбный. – Я Брут, рыцарь из Лашмара. Насколько я понимаю, у нас одно и то же задание.
– Задание? – Хоукмун отметил про себя, что черная фигура исчезла.
– Попасть в Танелорн?
– Да. Я ищу Танелорн.
– В таком случае на борту корабля тебя ждут попутчики.
– А что это за корабль? Откуда он идет?
– Это известно только тем, кто им правит.
– На борту есть человек по прозвищу Капитан?
– Да, наш капитан на борту. – Брут выбрался из лодки и придержал ее на волнах. Сидящие на веслах повернули головы и взглянули на Хоукмуна. Все они были опытные воины, люди, сражавшиеся не в одной битве. Воин Хоукмун всегда узнавал своих, если встречал.
– А кто они?
– Наши товарищи.
– Что сделало нас товарищами?
– Ну как же! – Брут добродушно улыбнулся, и эта улыбка противоречила смыслу его слов. – Все мы прокляты, сэр.
По неизвестной причине Хоукмун, вместо того чтобы забеспокоиться, ощутил облегчение. Он засмеялся, шагнул вперед, позволив Бруту помочь ему забраться в лодку.
– А кроме проклятых кто-нибудь ищет Танелорн?
– Никогда не слышал о других. – Брут тоже ступил в лодку, хлопнув Хоукмуна по плечу. Волны подхватили судно, и воины напрягли спины, сделав разворот, чтобы грести обратно к дожидавшемуся их кораблю, на темной полированной древесине которого до сих пор играли отблески рубинового света. Хоукмун восхитился контурами корабля, его высоким изогнутым носом.
– Этот корабль не принадлежит ни одному известному мне флоту, – заметил Хоукмун.
– Этот корабль не принадлежит вовсе никакому флоту, сэр Хоукмун.
Хоукмун обернулся, но земля уже исчезла. Лишь клубился знакомый туман.
– Как ты оказался на этом берегу? – спросил Брут.
– Разве ты не знаешь? Я думал, знаешь. Я надеялся получить ответы на свои вопросы. Мне велели ждать здесь корабль. А до того я заблудился, меня вышвырнули из моего мира, оторвали от любимых людей – это сделало какое-то существо, которое ненавидит меня, но утверждает, что любит.
– Бог?
– Бог, лишенный обычных для бога качеств, если он действительно бог, – сухо ответил Хоукмун.
– Я слышал, что боги теперь теряют свои самые выдающиеся умения, – сказал Брут из Лашмара. – Силы их на исходе.
– В этом мире?
– Да это же не мир, – сказал Брут почти с изумлением.
Лодка достигла корабля, и Хоукмун увидел, что их уже ждет развернутая веревочная лестница. Брут придержал для него нижнюю перекладину, жестом предложив подниматься первым. Позабыв о своей предусмотрительности, требовавшей как следует обдумать свои действия, прежде чем подниматься на борт, Хоукмун полез наверх.
Сверху раздалась команда. Развернули шлюпбалки, чтобы поднять лодку. Волна подхватила корабль, он качнулся, застонав. Хоукмун медленно лез дальше. Он услышал треск разворачивающегося паруса, скрип якорной лебедки. Он поднял глаза, но его внезапно ослепил луч света от красной звезды в небе, которая вновь пробилась сквозь толщу облаков.
– А эта звезда, – крикнул он. – Что она такое, Брут из Лашмара? Вы идете за ней?
– Нет, – ответил светловолосый воин. Голос его внезапно погрустнел. – Это она идет за нами.