Поехали в больницу. Хрущу там вынули скрепки из носа, зашили дырки в руках. Из Пояркова вытаскивали кнопки, он кричал:
- Ну почему, почему? Отчего такое отношение? За что? За что?
Крик Пояркова летал над палатами больницы, над улицей Москвы, где располагалась старая, заросшая сиренью больница, над сиренью, над Москвой, над Москва-рекой. Это был крик креативщика, крик фрилансера, из которого врач щипцами достает кнопки, прочные кнопки.
Хрущ всегда считал, что настоящий креативщик видит креатив во всем, и даже если будет умирать его собственный отец, креативщик должен не скорбеть и не плакать, а наблюдать, улавливать и проговаривать креатив. Именно это Хрущ считал главным – проговаривать креатив.
Вот и в эту минуту, когда кричал Поярков, кричал как бык после корриды, как убитый бык, как бык в аду, в эту страшную минуту Хрущ проговаривал креатив.
Он проговаривал:
- Праздник боли. Фестиваль боли. Урожай боли. А что – отличный слоган. Надо будеть кому-нибудь предложить. Но кому? Охранному агентству? Может быть, если захотят ре-брендинг. Гинекологической клинике? Нет, не в имидже. Хотя – может быть, может быть. Да, для медицины хорошо. Болит? Вытащи. В тебе тысячи кнопок? Вытащи их. Обратись в клинику такую-то… Все вытащим. Да… Хорошо. Все вытащим – это хорошо, точно в имидж.
Как раз в это время мимо проходил заказчик. Он услышал, как Хрущ проговаривает креатив. Ему понравились сочетания «Праздник боли» и «Все вытащим». Он сказал, что у него есть огромный бюджет. И нужно раскрутить во всем мире новое средство от импотенции.
Хрущ сразу выдвинул три условия:
Первое. Аванс девяносто процентов, налом, на месте. Второе. У генерального директора фирмы-заказчика не должно быть татуировок на веках. Третье. Полная свобода творчества.
Заказчик оценил жесткий подход Хруща. Он принял все условия, правда, протащил небольшую поправку к третьему условию:
- Полная свобода творчества, но чтобы заказчику понравилось.
Аванс был выплачен.
Хрущ сразу оговорил срок производства креатива: год. Потому что полгода требовалось только на социальную адаптацию Пояркова.
Прежде всего, Хрущ повез Пояркова в тур по странам секс-туризма. Во-первых, это давало быструю социальную адаптацию. Во-вторых, в странах секс-туризма секс витал в воздухе, а это было важно для того, чтобы придумать креатив средства против импотенции.
Хрущ и Поярков посетили Кубу, Таиланд, Гонконг, Чад, Украину, потом заехали в Люксембург. Правда, никакого секс-туризма в Люксембурге не было. Женщин там было мало, они все были независимые и некрасивые. Просто Поярков хотел посмотреть, что это за страна такая, с таким названием странным – Люксембург.
Тратят, тратят Хрущ и Поярков бюджет, а он все не кончается. Даже как будто еще больше становится. Потому что очень большой. Это настоящая удача для каждого креативщика – получить большой бюджет и полную свободу творчества. Пусть и с оговоркой, что заказчику должно понравиться.
Хрущ и Поярков часто спорили о том, почему вообще у них должен быть обязательно заказчик.
- Неужели невозможно творчество без заказчика? – спросил однажды Хрущ.
Поярков ответил ему емко:
- Заказчик нужен, потому что на его деньги происходит творчество. Нет денег – нет творчества, без заказчика творчество невозможно.
- Ну а почему мы сами не можем быть заказчиками? – спросил тогда Хрущ. - Ведь мы могли бы сами заказать у себя творчество. Сами и заказчики – сами и креативщики. В этом случае наш креатив был бы сразу утвержден, притом без поправок. Таким, каким он родился у нас. Каким он и должен быть!
- Мы не можем быть заказчиками, - печально ответил Поярков. – Потому что у нас нет денег. А заказчик без денег – это не заказчик. Это так - креативщик.
Хрущу нечего было на это возразить.
Но подумав, он все же возразил:
- Но почему? Почему у нас нет денег? Почему у заказчиков они есть, а у нас их нет?
- Потому что они создают что-то, что всем нужно, - ответил Поярков. – Мебель и мясо, молоко и бетон, оружие и наркотики.
- А мы? – спросил Хрущ. – Мы же тоже создаем – креатив.
- А креатив никому не нужен, - сказал Поярков. – Можешь себе в жопу засунуть свой креатив.
- Получается, - закричал Хрущ, - креатив, не оплаченный заказчиком – это не креатив, а что? Просто поток моего сознания?
- Да, поток, - подтвердил самые худшие опасения Хруща Поярков. – И я повторяю – можешь поток своего сознания засунуть себе в жопу.
- То есть, - закричал Хрущ, чтобы закрепить, проговорить этот креатив, - Поток сознания, не оплаченный заказчиком – это анус?!
- Не более чем анус, - подтвердил Поярков, и дискуссия была закрыта.
В те погожие летние дни Хрущ и Поярков тратили бюджет, и никак его не могли потратить. И вот наступил роковой день презентации креатива.
В назначенный час представители заказчика собрались в Голливуде. Именно там Хрущ и Поярков арендовали дом Тома Круза, где должен был состояться премьерный спецпоказ рекламного ролика. На время премьеры Том вынужден был с семьей временно потесниться в гараже. Временные неудобства Тома были щедро оплачены Хрущом и Поярковым, благо бюджет позволял.
Над домом Круза в небе плыли гигантские надувные пенисы, с висящими концами, символизирующими импотенцию. Когда гости все собрались, небо озарилось салютом. В тот же миг надувные члены в воздухе воспряли и надулись, став вертикальными.
Заказчики были в восторге. Они не знали, как себя вести среди этого великолепия и звезд первой величины.
Папарацци заметили, что среди приглашенных звезд мелькал Джеки Чан, которого Хрущ и Поярков очень высоко ценили. Его мелькание среди звезд было также щедро оплачено Хрущом и Поярковым из бюджета заказчика.
Наконец, гости и представители заказчика собрались в зале для показа – домашнем кинотеатре Тома Круза. Том любезно выключил свет и предложил всем гостям поп-корн.
Сюжет ролика был великолепен, как и его антураж.
Сначала в кадре появился средневековый замок. Он был построен в натуральную величину, по заказу Хруща и Пояркова, в самом сердце Люксембурга. Построен он был из гранитных плит, привезенных с берегов Лены и отобранных лично Хрущом и Поярковым. Строительство продолжалось долго, потребовало огромных усилий. Поговаривали, что в стенах замка были замурованы гастарбайтеры из Молдавии и Лихтенштейна, нанятые Хрущом и Поярковым, но не выдержавшие тягот стройки.
Над средневековым замком развевался среди облаков стяг с логотипом производителя. Логотип был вышит вьетнамскими девственницами по заказу Хруща и Пояркова.
Затем закрепленная на вертолете камера залетала внутрь замка. Посредине огромной залы в охотничьем стиле, украшенной чучелами бронтозавров, стоял трон. Он был высечен из цельной секвойи.
На троне сидел Сильвестр Сталлоне, исполнявший главную роль. Он был грустен. На троне он сидел в одних трусах. Трусы были щедро украшены диадемами.
Заказчики невольно затихли, когда в кадре появилась Мадонна, игравшая главную женскую роль. Она также была в трусах и без лифчика. Соски Мадонны были закрыты бриллиантами, размера и каратности, соответствующих размерам сосков Мадонны. На трусах Мадонны также сверкал бриллиантами логотип фирмы-производителя.
Мадонна медленно приблизилась к Сталлоне и сняла трусы. Весь вид поп-дивы говорил о том, что она хочет, чтобы итальянский жеребец овладел ею быстро и грязно.
В ответ на это жеребец вдруг очень чисто сказал по-русски:
- У меня на тебя не стоит.
Мадонна ударила его кулаком и убежала.
А Сталлоне вытащил откуда-то вдруг упаковку таблеток, показал ее зрителю, затем улыбнулся и показал большой палец, мол, все отлично.
На этом ролик логично закончился.
Полная тишина воцарилась в зале домашнего кинотеатра Тома Круза.
Сам Том тоже не знал, что сказать, куда пойти, что сделать.
Заказчики не стали удаляться на совещание.
Хруща и Пояркова отвезли в черный район Нью-Йорка и там бросили, привязав к их рукам плакаты с надписями:
Ниггеры! Наши белые пенисы ищут ваши черные попки.
Вскоре вокруг Хруща и Пояркова стали собираться негры. Они были рослые. Они приходили отовсюду, среди них были боксеры, из бесплатных грязных боксерских залов, были наркодилеры из переулков, куда никогда еще не заезжала полиция, были рэперы из подпольных студий звукозаписи, были просто беглые негры, которые давно и успешно скрывались от правосудия. В общем, это были разные люди, разные негры. Все они при встрече друг с другом обнимались, делились новостями, потом смотрели на Хруща и Пояркова, читали плакаты в их руках. Потом отходили в сторону, о чем-то совещались, смеялись, играли в баскетбол, танцевали.
Негры долго не могли прийти к однозначному решению, и поэтому вызывали все новых и новых негров, самых сильных и влиятельных негров гетто.
Потом появился главный негр гетто. У него были губы как две груши для бокса. Говорил он таким низким голосом, что дрожали стекла на окнах. Говорил он под музыку, которую играли вживую другие негры.
Он говорил довольно долго, на английском языке, с элементами черного сленга, о своем детстве. Вырос он в бедной семье. Брата его убили, отца убили, мать посадили в тюрьму, потому что это она убила брата и отца. Так он попал на улицу. На улице ему было тяжело, приходилось спать где попало, есть что попало, убивать много разных людей, но зато на улице он нашел друзей. Вот к ним он и обращался сейчас с вопросом: Почему эти белые, у которых есть и мама, и дом, пришли в черный район, пришли не мертвыми, а мертвые не чувствуют боли, а живыми, которые боль чувствуют?
Негры хором отвечали ему очень красиво и певуче: