Эри одернул себя. Неуместные мысли гнать нужно. И так всё худо. Получается, напугалось всё Приозерье. Спешит тела честно павших бойцов в пепел обратить. Оборотни… Ну какие из мертвецов оборотни? Ясное дело, подобные сказки в деревнях охотно пересказывают. Дай только поболтать. Эри и сам те россказни с детства слышал. В Приозерье оборотни вообще первая тема. Вот и недавние гости из столицы смеялись — у вас тут оборотень про оборотня врет. Теперь нехорошие слухи и в столице пойдут. Мол, испугались в Озерной, погибшего господина мигом в прах обратили. Хотя если донесение без особых подробностей составить… Старина Хухл как к этому отнесется?
Писарь шагал впереди повозки, рядом с ведущим лошадь под уздцы Морверном. Всё-таки все пошли. За гарнизон клуракан остался, да дура Ита. Эта и вовсе разоралась. Демонова стерва. Кому слезы, кому одно развлечение. Платье новое нацепила, бесстыдница. «Да я ничего не увижу! Да чего это я сидеть должна?» Шлюха, уж пусть боги простят срамное слово в такой день. Тетушка с Хухлом тоже переругались — повариха ни в какую писаря пускать в Делл не хотела. Нет, точно ни в себе люди. Всё в спешке, всё впопыхах. Разве так истинного лорда великого клана должны провожать в Верхний мир?
Эри поправил завязки плаща. Как не бодрись, а на растерзанных мертвецов смотреть страшно. В клочки. Жуткая вещь. Гонорилью близко пускать нельзя. Тетушка ее успокаивающим отваром напоила. Сейчас девушка спокойна, а как гроб-колоду увидит… Ох, помоги нам боги.
Вот кому никакой отвар не нужен — так это пустоголовому Морверну. Шагает себе преспокойно. По заросшей морде даже не поймешь — понял ли, что на погребенье отправились? Шагает, да мерина изредка по шее похлопывает.
Гостей из Озерной встретили у поворота к селу. Староста поклонился повозке с безмолвными женщинами:
— Пожалуйте, господа. Готово у нас, почитай, всё. Ох, беда какая…
Костры для людей были разложены у самого берега. Толпились вокруг группки селян. Ждал кривоватый прямоугольник, сложенный из хвороста и поленьев — это для покойных. Дров натащили действительно много. Тела, завернутые в плащи, лежали на поленьях, и издали казались личинками бережницы. Эри с детства такую наживку на крючки сажал.
Ох, не о том думаешь.
Тянули погребальную песню женские голоса. Огни костров блекло отражались в водах озера, мутно играли на ледяной кромке. Плыли на дикий юг низкие облака. Снег скоро пойдет. Прав староста, медлить с обрядом нельзя, темнеть начнет скоро.
— Что-то людей мало, — пробормотал Эри.
— Так боятся, — сдержанно объяснил Апери. — Тварь-то рядом бродит. И в деревню заскочить может. Где уж тут истинную честь покойным оказать. Боги простят. Мы лорда Уогана долго поминать будем. На джин, песни, да слова подобающие не поскупимся.
Вблизи погребальный костер казался еще выше. Обложенные хворостом свертки в разноцветных плащах окружали колоду, покрытую богатым плащом лорда Уогана. Темнели на светло-синем шелке пятна. Уцелел плащ, но кровью-то как забрызгало.
Эри постарался сдержаться, не ежиться. Вот и последняя твердыня сурового лорда Уогана. Лежит он в выдолбленной постели, смотрит в крышку низкую. Нет, должно быть, глаз у покойника нет. Выдрали их когти безжалостные. И нутро победивший вег-дич наверняка выел. До человечьей печени злобный дарк большой охотник.
Сотня человек стояла в молчании. Пиво и джин из откупоренных бочонков еще никого веселить не начало, хотя приложились селяне крепко. Эри видел как покачивается углежог из Бродов, да и овчары ничуть не лучше.
— Ну, да простят нам боги, — староста сделал знак.
Пошли к погребальному костру мужчины с факелами. Затрещало пламя. Видно, и маслом ламповым хворост облили. Нет, не поскупились селяне Делла. Уважение должное оказали.
Сиял неровными гранями подожженный с четырех углов костер. Отступили подальше люди с факелами. Смотрел народ Приозерья в молчании, о свершившемся думал. Даже песни умолкли. Как дальше-то жить?
— Не он там, — сказала Гонорилья.
Стоящие рядом вздрогнули — в тишине далеко разнесся негромкий девичий голос.
— Ты что говоришь… — с ужасом начала тетушка Фли, придерживающая осиротевшую леди за плечи.
— Не он! — взвизгнула Гонорилья. — Врете вы всё!
Она рванулась к огню, с треском отлетела фибула — плащ остался в руках оторопевшей тетушки Фли. Староста попытался заслонить путь обезумевшей юной Уоган — от толчка отлетел в сторону. В маленьком теле Гонорильи силы оказалось предостаточно. Подобрав юбки, белкой перескочила через огонь. Балансируя по поленьям добежала до гробовой колоды, уперлась руками в крышку…
— Да удержите же леди! — взвизгнул писарь, выбегая к огню. Кто-то топтался перед огненной преградой, неуверенно орали мужчины. Огонь охватывал поленья всё ближе к телам покойных. В клубах дыма казалось, что мертвые свертки зашевелились, пытаясь сесть…
Мешающий плащ Эри успел сбросить. В лицо бросило жар, взвились из-под сапог искры. Парень проскочил огненную завесу. Поскользнулся — нога чуть не ушла между поленьев. Ох, рыбья шерсть — действительно маслом полито.
Гонорилья столбом замерла у гроба. Крышка съехала набок. Смотрит девчонка рот открыв.
Эри схватил, удивился тому какие у девицы руки тонкие. Неподобающе крепко, тряхнул:
— Пошли! Живым гореть нехорошо.
— Смотри. Отец-то… — прошептала девушка.
Эри глянул мельком. Тряпица, прикрывающая лицо павшего властителя Озерной сбилась набок. Борода лорда Уогана превратилась в сплошной черный ком запекшейся крови и волос. Левого глаза точно не было. Рассекала лоб рана глубокая. Вот же тварь дарковская — будто топором рубанул…
— Да что вы замерли! Погорим ведь! — сквозь дым неловко скакал силуэт, отмахивался от языков пламени плащом. Сыпались искры. Старина Хухл в беде не оставил.
— Ой, у меня пятка горит! — завизжала Гонорилья. — Бежим!
— Да куда!? — Эри чуть не взвыл, оглядывая сплошную огненную стену.
— Накройтесь! — писарь накинул на девчонку плащ. — Веди её!
— Сам веди!
— Так я…
«Сгорим!» — понял Эри. «Вот глупо-то!»
В легкие лез дым. Еще мгновение…
Эри нагнулся, дернул ткань с ближайшего мертвеца. Покойник сопротивляться не думал, позволил содрать плотный плащ. Хорошая плащ. Это Эрд-лучник. Мелькнули одеревеневшие ноги покойника — словно сам откатывался, живым свою одежку жертвуя. Только почему пятки босые?
Эх, рыбья шерсть, сглазил! Плащ зацепился. Пряжка там. Дым выедал глаза. Пришлось упасть на колени. Эри рвал плащ-саван, тот не поддавался. Рядом согнулась темная фигура. Мелькнул клинок кинжала:
— Давай!
Плащ освободился. На миг мелькнула грудь мертвеца. Почему-то почти голая, лишь в заношенной нижней рубашке. Эри, сгребая плащ, задел что-то острое — из ткани, почерневшей от крови, торчал сучок какой-то. Стрела обломанная, что ли?
— Беги, сом тебя за яйца! — захрипел Хухл.
Эри набросил плащ на сгибающуюся от кашля Гонорилью, подхватил деву подмышку. Край плаща себе на морду, и напрямик. Только бы нога не застряла.
Дым плотный, сияние огня. Под подошвами поленья уже пылающие, вот сверток тлеющий…
В последний миг Эри все-таки зацепился за сучья. Выкатились из огня, волоча целый сноп пылающих веток, брякнулись на землю, пискнула дева опаленная. Кто-то прыгал рядом, сбивал огонь с тлеющей одежды. Ругались и орали чуть дальше, туша катающегося по земле писаря.
— Тушите! — выл Эри, впихивая обожженные ладони в жухлую траву. Влажная, прохладная, заиндевевшая, она была чудо как хороша. — Тушите!
— Замри! Тушим! — по голове, по лицу лупили плащами, шапками.
— Да не меня! Костер тушите! Неладное там!
Бить по морде и плечам перестали. Эри поднялся, развернулся к огненной стене. Нужно растащить поленья. Еще не поздно…
Ухватили за локоть:
— Ты куда!? Ума лишился?
Эри разглядел смутное широкое лицо старосты Апери.
— Так ведь не вег-дич стражников задрал…
— С чего ты взял?
— Так ведь…
Кого-то распихивая, шагнул поближе писарь. Голова его была смешно опалена — справа почти все волосы исчезли, щека розовая, будто влажная. Эри чуть не ухмыльнулся, но уж очень странно смотрел старина Хухл. Не на Эри смотрел, на старосту. Вскинул руку с кинжалом, почти ткнул острие в лицо селянину:
— Апери, это убийство. Кто замыслил?
— Вы дыму надышались, — пробормотал староста, разглядывая тлеющий рукав писарской куртки. — Оно понятно, день горестный, что тут не привидеться.
— Против клана умышление! Против Короны! — закричал Хухл, перекрывая треск погребального костра. — Вы гейс нарушили! Пощады от богов не будет!
— Боги всё видели, — твердо сказал Апери. — На нас вины нет. Может, боги вег-дича и наслали…
— Какой вег-дич!? — разъяренно завопил писарь, размахивая кинжалом. — Измена это! Перед Королем измена! Скрыть хотели!? Гейс септа…
— Да заткните ему тот гейс в задницу, — завопил кто-то из-за спин толпы. — Болтать он будет. Нет такого заклятья, чтобы насмерть народ морить! В огонь их, прихвостней!
Эри ошеломленно озирался. Подступала стена живая, орала мужскими и женскими голосами. И не узнать никого. Будто чужаки. Зубы, пасти, крик, треск костра. Запах шерсти горящей. Мяса жаренного…
— Дурни! Дурни! — кричал кому-то староста Апери, короткие руки в стороны раскидывая.
— А-ааа!!!
Орут все в лицо. Пиво, чеснок, лук, вонь гнилая. Джин. Эх, зря везли…
В спину ударили. Эри чуть мордой в поясницу старосты не ткнулся.
— Эй, да что вы…
Ох, рыбья шерсть — не иначе дубинкой.
Впереди вырывался, что-то кричал, пытаясь взмахнуть кинжалом, старина Хухл. Его били, рвали одежду. Сверкнул нож, кто-то взмахнул поленом…
— В огонь их, лизоблюдов!
Визжали неистово женщины. Где-то кричала тетушка Фли. Вот так погребальная песнь…
Парня держало много рук. Эри безуспешно шарил у пояса — нож, видать, уже сорвали. Загудела от удара голова. Потом в ухо двинули чем-то тяжелым.