ным поверхностям рук, казавшихся слишком длинными и тонкими, почти бескостными.
Она лежала на боку, вытянув одну длинную ногу и поджав другую под себя. Там, где следовало быть гениталиям, всё было закрыто многочисленными кожными складками.
Эдди почувствовал, как желудок сжал спазм, а по коже пробежали мурашки. Совсем недавно он намеревался потрясти её, разбудить и задать несколько вопросов, теперь он подумал, что если она откроет глаза, то он может упасть в обморок. И ещё он дрожал от холода. Двигаясь очень осторожно и стараясь не шуметь, он добрался до двери, прижимаясь к стене, вышел и вернулся на кухню, где достал из шкафа бутылку с бурбоном, налил полстакана и залпом выпил. Он взглянул на руку. Она дрожала.
Он очень тихо снял размокшие туфли и поставил их у входной двери рядом с непромокаемыми ботинками, которые неизменно забывал надеть, Беззвучно, насколько возможно, он прокрался в спальню и посмотрел на неё снова. За это время она передвинулась и теперь лежала, сжавшись в комочек, словно ей было столь же холодно, как и ему. Он набрал в грудь воздуха и на цыпочках прокрался вдоль стены к шкафу, выдвинул из-под него одной ногой шлёпанцы и сунул в них ноги, потом взял с полки одеяло. Тут ему пришлось выдохнуть; звук прозвучал для него, как гром. Девушка вздрогнула и сжалась ещё теснее. Он медленно подошёл к ней, готовый тут же убежать, и наконец подобрался достаточно близко, чтобы укрыть её одеялом. Она непрерывно дрожала. Он снова попятился и на этот раз вышел в соседнюю комнату, оставив дверь открытой, чтобы видеть её, так, на всякий случай. Он включил термостат, наполнил на кухне стакан, а потом снова и снова подходил к двери и заглядывал внутрь. Он знал, что следует позвонить в полицию, но даже не двинулся к телефону. Врач? Он едва не расхохотался. Жаль, что у него нет фотоаппарата. Если её заберут, а её обязательно заберут, ему будет нечего показать, нечем доказать, что она существовала. Он представил её фото на первой странице «Норт кост ньюз» и фыркнул. «Нэшнл Энкуайерер»? На это раз он выругался. Но она была сенсацией. Самой настоящей сенсацией.
Мэри Бет, решил он. Надо позвать кого-нибудь с камерой, кого-нибудь, способного написать нормальную статью. Он позвони Мэри Бет, наткнулся на автоответчик, положил трубку, позвонил ещё раз. После пятого раза он услышал её голос:
— Что это за идиот, который не соображает, что сейчас три часа ночи?
— Эдди Делакорт. Мэри Бет, вставай, езжай сюда, ко мне домой, и прихвати свою камеру.
— Толстый Эдди? Какого дьявола…
— Прямо сейчас. И захвати побольше плёнки. — Он положил трубку.
Через несколько секунд телефон зазвонил; он снял трубку и положил её на стол. Ожидая Мэри Бет, он оглядел комнату. Дом был небольшой, с двумя спальнями, одну из них, по другую сторону жилой комнаты, он использовал как кабинет. В комнате были два лёгких кресла, обитых мягкой тёмно-зелёной кожей, дивана не было, стояли два стола и множество книжных полок, все заполненные книгами. В длинном шкафу расположилась стереоаппаратура и сотни пластинок. Всё было уютно, приспособлено для крупного человека, привыкшего свободно передвигаться, нигде ничего постороннего. Под ногами ещё один коврик. Он знал, что входная дверь заперта, окна в спальне закрыты, ставни на месте. Девушка может выйти, только пройдя через комнату, и он знал, что она никак не сможет миновать его, если встанет и попытается убежать. Он кивнул, затем переставил кресла лицом к двери спальни и поставил между ними столик, достал ещё один стакан и принёс бутылку с бурбоном. Он уселся и стал ждать Мэри Бет, поглядывая на девушку в своей постели. Время от времени одеяло сотрясалось, а его лёгкое, почти непрерывное шевеление указывало, что она всё ещё не согрелась. Второе его одеяло было под ней, и у него не было желания прикасаться к ней снова, чтобы его достать.
Как он и ожидал, Мэри Бет явилась разгневанной. Она была примерно его лет, около сорока, волосы слегка начали седеть. Голубые глаза смотрели подозрительно, на лице не было косметики. Он никогда не видел её с накрашенными губами или какими угодно украшениями, не считая часов, а также в юбке или в платье. Сегодня ночью она одела джинсы, лёгкий свитер и ярко-красный плащ с капюшоном, который напомнил ему о шторме, когда она переступила порог, проклиная его. Он с удовлетворением отметил, что камера у неё с собой. Стягивая плащ, она умело осыпала его ругательствами, и остановилась лишь тогда, когда он прижал ладонь к её губам, и взяв за плечо подтащил к двери спальни.
— Заткнись и посмотри, — процедил он. Она оказалась сильнее, чем он ожидал, и теперь вырвалась из его хватки и погрозила ему кулаком. Затем она заглянула в спальню, немного посмотрела и повернула к нему тут же вспыхнувшее лицо. — Ты… — прошипела она, брызгая слюной, — вытащил меня из дома… заволок в постель какую-то сучку… Сообразил, значит, для чего нужна та штука, что у тебя болтается! Фотографий ему захотелось! Господи Боже!
— Заткнись!
На этот раз она заткнулась. На мгновение она вгляделась в его лицо, повернулась и посмотрела снова, сделала шаг вперёд, потом ещё шаг. Он знал, что она среагировала на выражение его лица, а вовсе не на то, что лежало под одеялом. Девушку не было видно совсем, виднелись лишь вздрагивающее одеяло, да тёмное пятно на том месте, где у неё должны были быть волосы. Он шёл рядом с Мэри Бет, и его осторожность передалась ей; теперь она двигалась так же тих, как и он.
Возле кровати он протянул руку и медленно потянул на себя одеяло. За него тут же судорожно ухватилась одна из её рук. На ней было четыре, очевидно, бескостных пальца, длинных и гладких, очень бледных. Мэри Бет медленно втянула в лёгкие воздух, и они надолго замерли, казалось, на несколько минут. Наконец она протянула руку и коснулась темноты за плечом девушки, потом руки, потом лица. Потом резко отдёрнула руку. Девушка на постели задрожала ещё сильнее и свернулась в ещё более тугой комочек, скрыв многочисленные складки кожи в паху.
— Оно мёрзнет, — прошептала Мэри Бет.
— Да, — Он накрыл девушку одеялом.
Мэри Бет подошла к другому краю кровати, просунула руку в щель между стеной и кроватью и осторожно высвободила одеяло вместе с покрывалом, накрыв им девушку. Эдди взял Мэри Бет за руку, и они, пятясь, вышли из спальни. Она тяжело опустилась в одно из кресел и автоматически протянула руку за стаканом, который он наполнил.
— Боже мой, — негромко произнесла Мэри Бет после долгого глотка, что это? Откуда оно взялось?
Он рассказал ей всё, что знал, и они снова посмотрели на спящую девушку. Ему показалось, что она перестала дрожать, но возможно она была слишком слаба, чтобы расшевелить столько одеял.
— Ты всё время произносишь «она», — сказала Мэри Бет. — Ты ведь знаешь, что это не человек, так ведь?
Он смущённо описал те части её тела, которые она не видела; к этому времени Мэри Бет допила свой стакан. Она взглянула на сумку с камерой, но пока что не сделала движения в её сторону. — Это наша история, — сказала она. — О ней никто не узнает, пока мы не будем готовы. Хорошо?
— Да. Нам многое придётся обдумать, прежде чум мы что-нибудь сделаем.
Они размышляли молча. Он снова наполнил стаканы, и они сидели, разглядывая спящее на кровати существо. Когда комочек под одеялом немного распрямился, Мэри Бет вошла, приподняла одеяло и осмотрела её, но на этот раз не прикасалась. Она вернулась очень бледная и глотнула из стакана. На улице стонал ветер, но он больше не завывал, а дождь перестал быть осязаемой стеной перед той стороной дома, что смотрела в сторону моря.
Время от времени они перебрасывались короткими фразами.
— Не радио, — сказал Эдди.
— Правильно, — отозвалась Мэри Бет. Она терпеть не могла NPR.
— И не газеты, — произнесла она чуть позже.
Эдди терпеть не мог «Ассошиэйтед Пресс». Он кивнул.
— Оно может быть опасным, когда проснётся, — сказала она.
— Знаю. Шесть рядов аллигаторских зубов, или ядовитые когти, или гипнотизирующие лучи.
Она хихикнула.
— А может, как раз сейчас нам снимают скрытой камерой. Помнишь ту старую телепередачу?
— Может, её послали испытать нас, нашу реакцию на них.
Мэри Бет резко выпрямилась. — Как, ещё и другие такие же?
— Ни один вид не может состоять только из одной особи, — очень серьёзно сказал он. — Проблема воспроизводства. — До него дошло, что он весьма пьян. — Кофе, — предложил он, и вытянув себя из кресла, неверной походкой отправился на кухню.
Приготовив кофе и сэндвичи с тунцом, резаным луком и помидорами, он застал Мэри Бет возле двери спальни, где она стояла и разглядывала девушку.
— А что, если она умирает, — негромко сказала она. — Мы не можем позволить ей умереть, Эдди.
— Не можем, — согласился он. — Давай немного поедим. Уже почти рассвело.
Она вошла вслед за ним на кухню и огляделась. — Я никогда раньше не была у тебя дома. Понимаешь? Столько лет тебя знаю, и ты меня никогда не приглашал.
— Пять лет, — сказал он.
— Про это я и говорю. Все эти годы. Приятный дом. Знаешь, он выглядит как раз так, как должен выглядеть твой дом.
Он обвёл взглядом кухню. Обычная кухня — плита, холодильник, стол, полки. На одной из полок были книги, ещё стопка лежала на столе. Он спихнул книги на край и поставил тарелки. Мэри Бет взяла одну и перевернула. Красновато-коричневая, изящной формы керамика из Северной Каролины, и подпись мастера — «Сара». Она кивнула, словно в подтверждение.
— Каждую свою вещь ты выбирал отдельно, так ведь?
— Конечно. Мне же с ними жить.
— Что ты делаешь тут, Эдди? Почему именно здесь?
— На краю света, хочешь сказать? Мне тут нравится.
— А мне чертовски хочется смотаться отсюда. Ты жил где-то, и решил остаться здесь. Я же хочу уехать. То нечто в твоей постели просто заставит меня уехать.
Из университета в штате Индиана — в маленькую газету в Эванстоне, потом Филадельфия, потом Нью-Йорк. Он почувствовал, что слишком долго не имел своего угла, и теперь ему просто хотелось оказаться в таком месте, где люди живут в отдельных домах и выбирают чашки, из которых собираются пить кофе. Шесть лет назад он уехал из Нью-Йорка, в отпуск, как он сказал, и приехал на край света, и остался.