— Вы совсем не похожи на брата, — сказал он вместо приветствия и назвал себя: — Евгений Сенин.
— У нас никто ни на кого не похож — все разного года выпуска и разного образца, — сразу почувствовав к нему расположение, отшутился Юрий.
— Мне Серафим Гаврилович жаловался. Внешностью, говорит, ни один в меня не пошел, зато норов… Будто у всех такой, как у него в молодости был.
Юрий рассмеялся, смех его прозвучал надтреснуто, как раскалываемая о дверь ореховая скорлупа.
— У него и в старости норова хватает.
— Что правда, то правда, — согласился Сенин. — Крутоват. Но это скорее достоинство, чем недостаток. Мямля в металлургии долго не задержится — либо сам уйдет, либо его уйдут. У нас как бывает? Все тихо, ладно, потом одна-единственная секунда — и успей поймать ее, чтобы предотвратить беду.
Тем временем шестиметровая груша легко, почти неслышно поднялась, заняла вертикальное положение, и в ее огнедышащий кратер опустилась труба («Толщиной в орудийный ствол», — сразу прикинул Юрий). Внутри конвертора что-то зашумело, из горловины на миг вырвалось пламя и ушло в другую горловину, находящуюся чуть повыше.
— Кислород пустили? — не сдержал любопытства Юрий.
— Да, начали продувку. Что, осматриваешься пока или оформляться будешь в наш цех? — перешел на «ты» Сенин.
— Как тебе сказать… — проговорил Юрий мнущимся голосом.
— Темп здесь быстрый. Каждые пятьдесят пять минут — сто тонн. Порция вроде небольшая, но за сутки… Помножь на двадцать четыре. Скучать некогда. Сейчас, правда, не так хлестко идет, но это, как говорится, болезнь освоения. Вот наберем силу… В мартене ходишь-ходишь около плавки — девятьсот тонн сидят долго, иногда отправляешься домой, так и не выпустив.
— Всякий кулик свое болото хвалит, — недоверчиво заметил Юрий.
— Ну, этот кулик, — Сенин повернул к себе палец, — может объективно сравнивать. Он и в том болоте побывал.
— Попробуй скажи что не так о мартене отцу. С его точки зрения мартен — вершина техники, всей металлургии голова. Он как раз к конверторному производству относится пренебрежительно.
Пока продолжалась продувка, Юрий прошелся по цеху. Просторное, очень высокое здание нисколько не походило на старый приземистый мартеновский цех, который в свое время произвел на него такое гнетущее впечатление.
Работал пока один конвертор, второй только монтировали. Слепяще сверкали огни электросварки, характерным запахом горящего железа был пропитан воздух.
Когда Юрий вернулся назад, конвертор уже стоял наклоненным почти до уровня пола. Длинной ложкой рабочий зачерпнул из него сталь и вылил в стаканчик на полу. В воздухе вспыхнула и сразу погасла мелкозвездная пыль.
— Пробу взяли, сейчас выпускать будем, — объяснил Сенин и отвел Юрия в сторону — не ровен час, как бы не брызнуло.
А потом Юрий зачарованно смотрел в синее стекло на поток готовой стали, на шлак, который постепенно надежно укутывал поверхность металла. Шлак быстро потемнел, и только синие огоньки, пробивавшиеся сквозь затвердевающую поверхность, говорили об огненном и неспокойном содержимом ковша.
Сенин показал Юрию разливочный пролет с целой вереницей вагонеток, на которых были установлены массивные чугунные формы для приема стали — изложницы. Один из мостовых кранов зацепил ковш и, постепенно поднимая его, повез к разливочной площадке. Там горячая сталь тонкой струей будет разливаться по изложницам.
Цех был новый, его пустили совсем недавно, но каждый знал свое место, свое дело, и не было здесь ни суеты, ни постоянных грозных окриков, что так не поправилось Юрию когда-то в старом мартеновском цехе. Не было и взмокших от пота, задубевших спецовок — конверторщика надежно предохранял от жара поставленный между ним и горловиной предохранительный щит.
Мало-помалу Юрий как бы почувствовал себя участником цеховой жизни. Он мысленно уже доставал пробу, не просто доставал, а так, чтобы и лицо не обжечь, и металла зачерпнуть сколько нужно, подавал команды машинисту, соразмеряя направление и величину струи сливаемого чугуна, выполнял и другие операции, которые входят в обязанности третьего конверторщика. Он уже забыл, что Борис обещал поводить его по другим цехам, и вспомнил об этом, только увидев брата.
Но оказалось, что Борис не может уделить ему внимание — пришлось собрать экстренное совещание с проектировщиками, выскочил предупредить.
— Не унывай, — сказал он Юрию успокаивающе. — В другие пойдем завтра. А сейчас — как хочешь. Можешь еще походить, а можешь уйти.
Юрий невольно заподозрил брата в хитрости. Похоже, нет у него ни малейшего желания показать другие цехи. Рассчитывает на силу первого впечатления. Понравится здесь — здесь и останется.
Часов в одиннадцать, воспользовавшись простоем из-за отсутствия электроэнергии, Сенин потащил Юрия в цеховую столовую. Пластиковые, в шахматную клетку, полы, разноцветные, покрытые пластиком столы, опять же пластиковые стены. Пестровато, но глазу радостно. Шумновато, но весело. Братва из сенинской бригады, бесшабашная, зубастая, сметливая. Расспросили Юрия будто ненароком что да как, о себе рассказали мимоходом. А потом без обиняков:
— Ты с оформлением не тяни. Охотники на эту работу есть — многие в наш цех просятся. Лезь в щелку, пока свободна. К тому же время отпусков подходит, подменять начнешь. Месяц — одного, месяц — другого, за лето полный курс нашего университета и пройдешь.
Это сказал настырноглазый крепышок с пышным чубом, по возрасту этак годков двадцати.
Тепло как-то стало Юрию. Славные ребята, атмосфера в цехе приятная. А тут еще борщ настоящий украинский, как готовит мать, с доброй ложкой сметаны и с чесноком, фирменные зразы по-приморски, с луком и зеленью. Позавтракать дома Юрий не успел и теперь уплетал за обе щеки, невольно подчиняясь общему темпу.
На рабочую площадку он вернулся с твердым намерением обрадовать брата, когда тот придет за ним. Но Борис уже был тут как тут.
— Где огинаешься? Айда в мартен.
Юрий отступил на шаг, закинул за спину показавшиеся ему вдруг лишними руки.
— Не пойду. Не хочу мозги раскорячивать. Здесь работать останусь.
— Так сразу и решил?
— Так сразу.
— Любовь с первого взгляда? Смотри…
— Ты же сам сватал.
Юрий вернулся на свою наблюдательную точку, к конвертору. Осведомляться о заработке у ребят было неудобно, скажут еще — пришел длинные рубли зашибать, но чубатый, которого в бригаде звали просто «Чуб», знал, чем можно соблазнить молодого парня.
— С деньгой тут неплохо — около двухсот крутится, — сообщил он. — Сразу самостоятельным станешь. Жениться небось думаешь? Сам не подберешь — тебя подберут. Девчата нынче предприимчивые, в холостяках долго не оставят.
— Опыт имеешь? — усмехнулся Юрий.
— Личного пока нет. Так, наблюдения над жизнью…
Чубатый как в воду смотрел. Мысль о женитьбе на Жаклине уже успела засесть в голове Юрия, а у всякого уважающего себя мужчины эти намерения неразрывно связаны с соображениями материального порядка. Холостяку что прокормиться и поднарядить себя, особенно если не избалован. А семья обязывает.
Юрий стал ходить по цеху вперед-назад, и ему показалось, что работает он здесь давным-давно, все знает, всех знает, с ним считаются, его даже ставят в пример. Вот и каска потому у него не коричневая, как у рядовых рабочих, а отметная, белая, как у начсостава. Снял ее, потрогал руками и, странное дело, почувствовал облегчение и уверенность. Что-то подобное, должно быть, испытывает пловец, в конце концов вступивший после дальнего заплыва на твердую землю.
Начальник цеха, тоже еще молодой, чуть постарше Бориса, добродушный и свойский, подошел к Юрию как старый знакомый. Тряхнул руку, сразу заговорил:
— Решил работать — заходи, подпишу приемную. Не думай, что испытываю нужду в рабочей силе. Выбираю. Грешен, брат: предпочитаю людей с рабочей косточкой. Они хорошо знают, на что идут, а потому от разочарований застрахованы. И хватка другая. К школярам отношусь настороженно — часто приходят попросту зарабатывать стаж и ведут себя так, словно отбывают трудовую повинность. Если какой метит поступить в металлургический — это один табак, а если в другой институт прицелился, ни ему, ни от него проку не будет. Ты как, учиться собираешься?
Юрий замялся. Не очень хотелось ему грызть гранит науки. На математике всегда застревал, редко который год обходился у него без переэкзаменовки. Но признаться в этом было стыдно, и, чтобы не испортить впечатление о себе, он бодро соврал:
— Ясное дело, собираюсь.
— В школу мастеров заставим ходить. Дальше — как хочешь, но азы своего дела постичь нужно.
Достав блокнот, Флоренцев написал записку.
— Это в бюро пропусков. Захочешь — еще приходи присмотреться, а то прямо за оформлением. Место держу три дня. Будешь в бригаде Сенина. Хлопец что надо. Скоро институт кончает, сам растет и других растит.
Последний груз на чашу весов положила Жаклина. Юрий прибежал к ней прямо из цеха, сделал безуспешную попытку увести в кино, билеты купил заранее, а засели у телевизора. Шла очередная серия детективного фильма, и Жаклине не хотелось ее пропустить.
Выслушав его, девушка сказала:
— Специальность переменить не так уж сложно, если окажется не по сердцу. Могу тебя заверить: была бы я на твоем месте, непременно пошла бы в конверторный. В новом цехе, если только есть царь в голове, быстрый рост обеспечен. На первом конверторе получишься, на второй уж придешь опытным. Только выстоять надо, не поддаться нажиму отца.
Сообщить о своем решении родителям Юрий не торопился — был уверен, что не избежать ему отцовского гнева. Оттянул до следующего дня.
И не ошибся. Серафим Гаврилович пришел в неистовство, узнав, что сын настроился на конверторный.
— Легкую жизнь себе ищешь! Непыльную работенку подбираешь! — бесновался он. — Разве я навсегда к мартену тебя привязываю? Поработаешь немного, сталеварскую премудрость постигнешь — конвертор тебе пустячком покажется. Вон пусть конверторщик в мартен придет — так сразу запорется. Как моряков учат? Сначала на паруснике плавать. Для чего? Чтоб сноровку и характер выработали, закалку приобрели. А кавалеристов? Необъезженную лошадь дают. А хоккеисты как тренируются? Пудовый пояс на себя надевают. Недаром Суворов говорил: «Трудно в ученье — легко в бою».