— Да-да, они пожирают детей! О, вы их еще не знаете!
При этом он облизнулся и очень странно посмотрел на меня.
— Вот куда пропадают наши дети, — добавил он. — Вы понимаете?
О, сколько людей пропадает из нашего мира — и почти все они оказываются жертвами этих ненасытных тварей.
Александр Александрович рассказал, что сам он попал сюда много лет назад. Ему удалось бежать от елов, потом он встретил Прежних — так он называл людей, ушедших под землю после прихода елов. Прежние научили его скрываться, добывать пропитание, выискивать и укрывать беглецов.
— Тех, прежних, уже не осталось: кто попал в лапы вампиров, кто погиб от наводнений, кто умер и своей смертью. Все, кого вы видите здесь бывшие жители нашего мира, попавшие сюда и сбежавшие от вампиров, говорил Александр Александрович.
Я спросил о виденном мною в торговом центре, и предводитель прежних подтвердил, что елы питаются теми, кого мы считаем без вести пропавшими. Видимо, пропадающих без вести достаточно для того, чтобы жуткая цивилизация елов могла существовать.
— Я даже не знаю, который сейчас год, — сообщил Александр Александрович. — Здесь нет смены времен года, и мы ведем счет не годам, а потерям.
Длиннобородый, сидевший рядом с нами, схватился за голову и застонал.
— Он самый старый из нас, — пояснил Александр Александрович. — Он помнит многих из прежних, поскольку попал сюда раньше меня.
Почти год он прожил среди вампиров. У него, видите ли, редкая специальность, и вампиры оставили его в живых.
— А какая у него специальность? — спросил я.
Мне никто не ответил. Длиннобородый глухо выговорил:
— Я попал сюда сорок лет назад. Я все забыл. Вампы многих изрубили на моих глазах.
Помолчали.
— Нас не так уж мало, — снова заговорил А. А. — Конспирация.
Мы никогда не собираемся числом больше десяти. Кстати, сейчас вы одиннадцатый.
Длиннобородый поднял голову:
— Время одиннадцатого.
— Что?
— Время одиннадцатого человека.
Мне очень не понравились его слова. Но вмешался А. А.:
— У нас есть подземные убежища и переходы; весь метрополитен, за исключением нескольких центральных станций — наш. А кроме того — подвалы, старые кладбища, канализация… Вампы панически боятся всего, что находится ниже уровня земли. И нас они, кстати, называют Нижними.
— А вампы — верхние? — спросил я, уже не надеясь получить ответ: кажется, никто здесь не отвечал на вопросы.
— Вампы — не люди! — закричал А. А. Трещина в очках сверкнула, словно ударила молния.
Я неожиданно для себя вскочил на ноги. Они тоже вскочили, их тени отделились от стен и придвинулись ко мне.
— Мы ведь вам объяснили, — вкрадчиво проговорил А. А. — Вы — среди друзей. Почему вы нам не доверяете? Я откровенно говорю с вами, ничего не утаиваю… Информацию надо усваивать постепенно. Десять человек предельная норма. Одиннадцатого быть не должно. Но больно вам не будет.
Голова у меня пошла кругом, я подумал, что верхним есть чего опасаться здесь, внизу.
— Чье мясо мы сейчас ели? — задыхаясь, спросил я.
— Мясо?.. — переспросил Александр Александрович. — А действительно, чье?
Он снял очки, покрутил ими в воздухе так, что молнии засверкали, сливаясь в ослепительный круг.
Я молчал. Мне уже ничего не хотелось — не хотелось даже вырваться из этого круговорота кошмаров.
— Вы действительно хотите это знать? — с нажимом спросил А. А.
— Ну, так хотите или нет?
Он сделал шаг ко мне. Над его лысиной столбом стояла золотая пыль.
— Хочу!
— Хорошо. Слышали? — А. А. повернулся к остальным.
Длиннобородый вдруг зарыдал, протягивая ко мне руки:
— Одиннадцатый! Как жалко!..
И тут же Александр Александрович схватил мою руку и впился в нее зубами. Я ударил его кулаком в очки. Хрустнула дужка, посыпались осколки. Александр Александрович выпустил руку, я отскочил к стене и схватил скамейку. Из прокушенной руки текла кровь.
С дикими воплями они скопом кинулись на меня. Я отбился скамейкой, прыгнул на стол. А. А. погрозил мне длинным пальцем. Длиннобородый оказался в опасной близости от меня и скамейка опустилась ему на голову. Что-то хрустнуло у него в шее, голова неестественно склонилась набок и длиннобородый упал. Скамейка выпала у меня из рук, а нижние, вопя и толкаясь, бросились на длиннобородого, запуская пальцы ему в уши, ноздри, глазницы. Брызнула кровь.
Я подпрыгнул, зацепился за край лаза, подтянулся. Кто-то из нижних попытался схватить меня за ноги, но я отбился и через секунду уже был снаружи. Побежал к заводскому корпусу, потом долго брел вдоль ржавых выгнутых рельсов, а потом, наконец, на меня дохнула свежесть большой реки.
Долго-долго шел я вдоль берега к западу, к центру этого огромного города. Перебирался через завалы кирпичей, обходил выброшенные на берег речные теплоходики, полузатонувшие плавучие пристани. Присаживался отдохнуть, пытался перебинтовать израненные ноги и снова плелся на запад под мерный плеск мертвых волн.
До сумерек я просидел среди старых кораблей, все время боясь нападения елов или нижних людей. В сумерках я начал строить плот. Чайки кричали надо мной в меркнущем небе, и казалось, что чайки тоже жаждут моей крови.
К ночи плот — сооружение из досок и спасательных кругов, снятых с баржи — был готов. Помогая себе багром, я столкнул плот в воду, вскочил на него и отчалил. Река медленно подхватила меня и понесла на запад.
Я лег и долго смотрел на проплывающие мимо руины великолепных дворцов и соборов, и уснул под мирный плеск волн.
Я проснулся от чувства тревоги. Уже светало, кричали чайки, пахло рыбой и водорослями. Река вынесла меня в море.
Далеко-далеко на востоке торчали в сиреневое небо скелеты высотных ярусных домов.
Я покинул обреченный город. Но не знал, радоваться мне или грустить.
Взошло солнце и море стало синим и прозрачным, как акварельная краска. Легкий ветерок сносил меня все дальше в море и берег вскоре скрылся из глаз.
Потом стало жарко. Я лежал на спине, наполовину в воде, закрыв руками лицо. Голова кружилась, мучила жажда. В такт волнам перед глазами вспыхивали разноцветные шары.
Я пытался поймать рыбу и пил морскую воду. Воду, разбавленную рекой.
Я очнулся на закате. Плот приближался к острову со стороны дамбы. Потом, размокший и разваливающийся на части, плот застыл на гниющем мелководье. Я сполз с него и побрел к берегу, едва перебирая ногами в слое загустевшего ила. На берегу чернели коробки домов, а над ними пламенел в последних лучах солнца наполовину облупленный, когда-то белоснежный купол огромного собора.
Добравшись, наконец, до берега, я упал в траву. В глазах рябило от бесконечного мельтешения солнечных бликов, и меня качало, качало, качало. Не знаю, сколько времени прошло, пока я увидел людей, идущих по воде. В полной тишине, с длинными палками в руках, они рядами двигались по мелководью и отражения в воде удлиняли их фигуры, делая их похожими на призраков с рисунков Ярослава Панушки. Я думал, что они мне снятся, и даже не пытался их позвать. Потом они приблизились, я услышал плеск воды и негромкий разговор. Они выходили на берег, а им навстречу из-за заборов и гаражей шли женщины и дети.
— Эй… сюда… я здесь… — прошептал я. Они не слышали.
Я приподнялся и пополз к ним, слизывая кровь, сочившуюся из треснувших губ.
Они заметили меня.
Подхватили, перевели через зловонную, залитую водой низину и подвели к костру. Здесь сидели люди в старых матросских бушлатах. Мне дали воды и позволили отдохнуть. И мы снова пошли вперед, мимо полуразрушенных девятиэтажек, вошли в город, потом под арку в кирпичной стене и по лестнице спустились вниз. Здесь мне дали еды и бутылку с водой. Я поел и улегся на казенный матрац.
Меня разбудили двое в бушлатах и велели идти за ними.
Мы поднялись по лестнице, вошли в мрачную длинную комнату, где за столом сидели несколько человек. Один из них был в форме морского офицера.
— Ты приплыл из Города? — спросил он.
— Да.
— Зачем?
— Спасался от вампиров.
— В Городе давно уже нет людей. Откуда ты?
— Я из другого мира.
Они переглянулись и один из них сказал:
— Он врет. Это лазутчик. Его подослали.
— Нет, я не лазутчик! Я сделал плот, чтобы не попасть в лапы вампиров и тех, нижних людей. На плоту я уснул и река вынесла меня в море.
— Это правда, плот нашли, — произнес кто-то за моей спиной.
— Мы не можем верить тому, кто приплыл оттуда, — покачал головой офицер. — Эта болезнь заразна и неизлечима. Он может заразить всех нас. Остров погибнет.
— Но ведь есть еще… — произнес тот же голос.
— Замолчи! Никто ничего не знает.
Они зашумели все разом, а меня повели назад. Снова была камера с окном под потолком — быть может, это была бывшая комендатура, — мне дали поесть и ничего не объяснили.
Так прошло несколько дней. Меня выводили во двор. Там, среди штабелей проржавевших торпедных корпусов я прогуливался под надзором матроса. Из обрывков разговоров я понял, что здесь укрылись те, которые называли себя Последними.
Прошло еще несколько дней и меня, наконец, перестали стеречь.
Я мог свободно выходить в город, гулять сколько влезет. На ночь я возвращался в комендатуру. Я обошел весь остров. Я видел обычную жизнь обычного провинциального городка — правда, городка, находящегося в осадном положении. На улицах было малолюдно, свободные клочки земли были засажены картошкой. В обветшавших зданиях в центре завывал ветер, знаменитая чугунная мостовая заросла травой. И маленькая пушка больше не стреляла в полдень, и мертвые корабли ржавели в сухих доках.
Остров был по-прежнему красив, как когда-то. И памятник погибшему адмиралу стоял на прежнем месте, хотя буйно разросшиеся кусты забили постамент. В доках цвела зеленая вода.
Последние занимались своими делами — ловили рыбу, копали картошку. На берегу стояли отряды вооруженной стражи. А над фортами по ночам взвмвалось пламя костров, передававших сигналы: все в порядке, опасности нет. Но однажды ночью меня разбудили раскаты. Спросонья их можно было принять за неистовые удары грома, но в промежутках между раскатами слышался характерный треск. И я понял: стреляли пушки, еще, видимо, сохраняемые Последними, и еще — трещали автоматы. Вопли и шум доносились с восточной оконечности острова — как раз оттуда, где стража была особенно