между нами была такая пропасть, что я ничего о нем не знал. Отчасти я ожидал, что он снова начнет читать мне нотацию насчет Хейли, но он не успел ничего сказать – у меня зазвонил телефон.
На экране появилось имя Пайпер, и я тут же ответил.
– Вы едете?
– Кристиан.
От того, как она произнесла мое имя, в груди все сжалось.
Черный серпантин выпал у меня из рук.
– Что случилось?
Она торопливо заговорила:
– Дело в Хейли. Что-то… что-то не так. Пит… – Она с трудом перевела дух, а я, казалось, и вовсе не могу дышать. – Пит ранен. Думаю, они забрали ее. – Пайпер заплакала, а я вцепился в стол, отчаянно сжимая телефон.
– Что там происходит? – с трудом выдавил я. В горле стоял комок, сердце оборвалось.
Пайпер всхлипнула.
– Не знаю. Пит весь в крови и никак не просыпается. – Послышался шорох, а потом ее голос. – Очнись! Пожалуйста, очнись!
Я выронил телефон. Грудь моя тяжело вздымалась, я не мог дышать. Олли с отцом что-то говорили, но я не слышал ни слова. Ничего не слышал, кроме заполошного биения собственного сердца. Олли поднял телефон, заговорил – я видел, как шевелятся его губы. А потом зеленые глаза округлились, и он уставился на меня. Я крепко зажмурился.
Черта с два вы заберете от меня Хейли. Мою Хейли. В голове проносились сценарии того, что они с ней сделают – один хуже другого. Я представлял себе этот день каждую ночь с тех самых пор, как на нее напали во время матча, и вдруг ощутил себя совершенно беспомощным. Хейли была сильной. Мало кто в моем окружении мог сравниться с ней силой духа и упрямством, но я знал, что в глубине души ей страшно. В ней всегда жила прежняя Хейли – умная, радостная, наивная девочка, мечтательница. За последние годы она обзавелась толстой кожей, но не стала неуязвимой.
Я проклял себя за то, что не принял дополнительных мер безопасности. Она убедила меня, что дома у Пита с Джилл с ней все будет в порядке. В конце концов, мы каждый вечер расставались на несколько часов – я шел на тренировку, а она делала уроки. «Ты не сможешь быть рядом ежесекундно, Кристиан», – сказала она. К черту футбол. К черту школу. Нельзя было выпускать ее из вида.
– Сынок! – Уверенная рука крепко схватила меня за подбородок, и я вздрогнул. Сжав зубы, я наконец сделал вдох и воззрился на встревоженного отца. – Сделай-ка вдох.
– Я… я не могу. – Слова едва слетали с губ, легкие сдавило. Знакомое было чувство. Перед глазами замелькали воспоминания о безжизненном мамином теле, и я понял, что должен сдержаться во что бы то ни стало. Нет. Не сейчас. Отец обхватил меня рукой за затылок.
– Сможешь. Просто смотри на меня и дыши. Мы во всем разберемся. С ней все будет в порядке.
С ней все будет в порядке. С Хейли.
С трудом я сделал еще один вдох, не сводя глаз с испещренного морщинами отцовского лба. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Комок в груди мало-помалу ослабевал.
– Олли, позвони Джиму, скажи, что у нас чрезвычайная ситуация. Пусть тащит сюда свою задницу и по дороге позвонит Скотту.
– Кто такой Скотт? – спросил Олли, пока искал номер Джима.
– Он из органов. Звони. Сейчас же. – Я никогда не слышал у отца такого спокойного и одновременно требовательного голоса. Олли поспешил прочь и, взглянув на меня в последний раз, заговорил в трубку.
– Ты меня слышишь? Надо, чтобы ты собрался. Тогда мы со всем справимся. Ты меня слышишь? – Отец сжимал мой подбородок, я сжимал зубы. Челюсть прошила боль.
– Я… – Слова застревали в горле. – Я… Я не могу потерять ее, как мы потеряли маму. Не могу.
Ситуация была совершенно другой. У мамы был выбор, и она решила оставить меня. Нас. Она могла обратиться за помощью и получить ее. Могла ухватиться за любовь к нам, но не стала, и, будь она здесь сейчас, наверняка бы об этом пожалела. А вот у Хейли выбора не было. Она покидала меня не по собственной воле. Выбор сделали за нее. Его сделал ее отец. Хейли оказалась сопутствующим ущербом в катастрофе, которую устроили ее же родители, и я шел ко дну вместе с ней.
– Ты ее не потеряешь. Знаешь почему? – Отец разжал руку и отступил на пару шагов. Обошел стол. – Ты ее не потеряешь, потому что будешь за нее бороться. А когда Пауэллы борются за тех, кого любят, то всегда побеждают. – Отец закатал рукава, как будто намеревался и правда с кем-то драться. – Когда-то я боролся за твою мать и победил. Проблема в том, что потом я бороться перестал.
Он склонил голову и замолчал. Я не находил слов. Отец цеплялся за край стола так, что костяшки пальцев сравнялись по цвету с белой рубашкой. Потом медленно распрямился и пригвоздил меня к месту фирменным – а потому убийственным – пауэлловским взглядом. – Никогда не прекращай бороться за ту, кого любишь, Кристиан. Не смей. Слышишь меня?
Я с трудом сглотнул. В горле встал комок.
– Слышу.
– Тогда соберись уже, и давай вернем ее.
Я кивнул, и мы вместе вышли из кухни. Нам предстояло вернуть мою девушку – чего бы это ни стоило.
Глава 43Хейли
«Эскалейд» всегда представлялся мне роскошной машиной вроде лимузина. Такой большой, с плавными контурами – за неимением лучшего слова, шикарный. На самом деле каждый раз, когда мы налетали на яму, я подпрыгивала так, что билась головой о дверь.
Руки у меня так и чесались схватиться за блестящую ручку справа от меня – вдруг откроется? Впрочем, даже если бы моим похитителям хватило глупости оставить дверь незапертой, мы неслись с такой скоростью, что, выпрыгнув, я бы, скорее всего, разбилась насмерть или умерла от серьезных травм. Я все поглядывала на мужчину рядом со мной – на того, кому, как мне казалось, можно доверять. Я еще не решила, насколько именно. В голове снова и снова звучали его слова: «Разговори его». Времени разбираться зачем у меня особо не было, так что я решила последовать совету. Терять было нечего.
Мы повернули в направлении скоростной трассы. Каждый раз, когда машина подскакивала на дороге, у меня внутри все сжималось. Я поерзала, поправила юбку, поглядывая на двух мужиков впереди и на того, кто сидел рядом со мной. Он смотрел прямо, татуированная голова не шевелилась, но иногда он искоса посматривал на меня.
В итоге я повернулась к тем, кто сидел впереди, и самым уверенным голосом, на какой только была способна, спросила:
– Так что именно натворил мой отец, раз я оказалась на сиденье этой дивной машины?
Крепыш (пожалуй, самый пугающий из всей троицы) зыркнул на меня в зеркало заднего вида. Проворчал что-то себе под нос и снова уставился на дорогу. Что ж, ладно, не сработало. Я решила не останавливаться.
– И что теперь? Просто похитите меня, не сказав зачем? Это вообще справедливо? Дело ведь в долге, так? В моем трастовом фонде?
По-прежнему ни единого ответа.
– Вы ведь похитили меня, так? Похитили ребенка. Стойте, а это можно считать похищением ребенка, если я уже не ребенок?
У мужика с татуировкой дрогнули губы, и он едва заметно кивнул. Стало быть, я двигалась в нужном направлении.
– Серьезно, парни. В чем дело-то? Это вы его убили? – я усмехнулась и взглянула в окно на пролетающие мимо деревья. – Готова поспорить, это был ты, здоровяк. Да? – Водитель снова зыркнул на меня, и я прямо встретила его ледяной взгляд. – Так что, ты это был? Помнишь, как я, согнувшись, пряталась на лестнице собственного дома? Напуганная до безумия?
На щеках у него заиграли желваки, он явно нервничал.
– Или это был ты? – я слегка склонилась вперед и задышала на ухо мужику на переднем сиденье.
– Нет, – поспешно откликнулся он. Казалось, он и близко не был так напуган и раздражен, как громила.
– А может, его кокнул вот этот парень? – я указала на того, что с татуировками.
Сердце заполошно билось в груди, но вовсе не от страха. От энергии, от волнения, от восторга. Я хотела вывести их из равновесия. Мне казалось, я обрела капельку контроля. Мне уже удалось получить кое-какую реакцию, а тот, кто поспешно реагирует, непременно ошибается. Если верзила отвлечется, я точно сбегу. Неважно, операция у них там или нет, мне надоело быть пешкой.
– Может, заткнешься на хрен? – Водитель на мгновение повернулся ко мне, и от его громкого голоса я подпрыгнула.
Впрочем, это меня не остановило. Я продолжала будить медведя. Если мне суждено пойти ко дну, утяну его за собой.
– Да просто скажи мне. Ты это был.
– Да, черт побери! – заорал он, выкручивая руль вправо. Меня приложило головой о стекло, а мужик с татуировками на мгновение сжал мою ногу. Машина остановилась, и он тут же убрал руку.
Громила выскочил на улицу, захлопнул за собой дверь. У меня сердце ушло в пятки от страха, но я взяла себя в руки, не позволяя страху затмить храбрость.
Мужик на переднем сиденье повернулся и вытаращился на меня и моего соседа с татуировками.
– Что нам теперь делать? – спросил он.
Тот, что с татуировками, чертыхнулся и уставился на меня. Глаза у него были совершенно круглые.
– Продолжай расспрашивать его об отце. Надо, чтобы он признался в убийстве.
– Ч-что? – Я аж заикаться начала. Впрочем, объяснить они ничего не успели. Дверь распахнулась, меня схватили за руку и вытащили на улицу. Запястье вспыхнуло от боли. Я не успела толком встать на ноги, как громила толкнул меня к «Эскалейду». Дверь, правда, осталась открытой, и хоть за это я была ему благодарна. Если он убьет меня, я хоть умру не в полном одиночестве.
Мне вспомнился Кристиан, его лицо, и я будто на мгновение вернулась в тот жуткий вечер пять лет назад, когда мне так хотелось, чтобы он оказался рядом. Я вспомнила, как пряталась на ступенях, а потом вынуждена была смотреть, как мужик в черной маске убил моего отца прямо на глазах у моей матери – прямо в нашей гостиной. Тогда я зажмурилась, чтобы не видеть это жуткое зрелище, и перед моим мысленным взором тут же возник Кристиан. Задорная улыбка, серые глаза. Он был лучом света в самый темный период моей жизни – и теперь тоже. Кристиан был моей безопасной гаванью. Он всегда был ею – был