Ни каких сомнений, он иезуит, и не из простых. Какой ни будь магистр. Для него было возможно выполнить эти четыре условия, пальцы дёрнулись только на слове "уговорить". Или не хочет, или просто против этого.
- Это огромная работа, ваша светлость. И мне не понятно количество возможных переселенцев. Кроме того не совсем понятна цель. Лучшие уже у вас и продолжают прибывать, - иезуит был не прост.
- У меня даже в Вершилово уже не хватает учителей для школ, а ведь я отвечаю ещё за несколько городков, там тоже есть дети и их нужно учить, кроме того наука не стоит на месте она развивается, появляются новые имена, хотелось бы этих умников заполучить в свой удел, - вспомнил Пётр Пушкина.
- Мне показали ваши школы и учебники. То, что творится в вашем, князь, уделе не подаётся осмыслению, дети в двенадцать лет у вас изучают то, чего не преподают ни в одном университете Европы, я сам окончил университет в Пизе, знаком с Галилеем и профессором Кастелли, но ваш новый учебник физики просто не понял. Я заканчивал богословский факультет, но ходил на лекции этих профессоров, тем не менее, вынужден признать, что сейчас ваши дети изучают то, чего не знают в Европе и даже о многом не догадываются. А что вы можете предложить за мои услуги по вербовке новых учителей для ваших школ и собирание библиотеки, - теперь изучающе смотрел на Петра месье Женю.
- А просто деньги вас не интересуют? - ну, начать нужно с простого.
- Деньги интересуют всех и всегда. А что вы скажите, если в вашу школу поступят несколько учеников, которых я привезу сам, им будет лет по пятнадцать, и если у вас семиклассное образование, то они к двадцати двум его получат, - а этот смотрит в глаза, думает, что сейчас зрачки забегают.
- Легко. Сколько учеников и сколько денег? - игры кончились.
- Десяток юношей и десяток тысяч рублей в год, - месье Женю тоже мило улыбнулся.
- Договорились.
Сумма не маленькая. Для Руси так просто огромная. Если корова стоит рубль, а боевой конь червонец, то десять тысяч это деньги. Но в Европе книги не дёшевы, а мозги вообще оценить невозможно, может один из переселенцев сделает пластмассу, полиэтилен. Это сразу окупит и сотню тысяч рублей.
- С вами приятно иметь дело, ваша светлость. Только давайте немного вернёмся назад, к фарфору, - да противник серьёзный, даже не улыбнулся от радости.
- Я считаю, что ваши люди должны всё попробовать своими руками, чтобы потом не возникло причин нас упрекать. Завтра все они, включая вас, профессора и всех до единого наёмников, будут молоть компоненты необходимые для приготовления фарфора.
- А наёмники зачем? - Не понял француз.
- У нас очень строгие правила в отношении спиртного и вообще поведения в городе. За малейшие нарушения у нас отрезают ухо, за второе прилюдная кастрация. Вы же не хотите, чтобы ваши воины уехали отсюда евнухами, а всё к этому идёт. Пусть они будут заняты весь день и устанут, чтобы вечером думать только о том, чтобы выспаться, - Петру уже доложили, что французы ведут себя на улицах Вершилово, как завоеватели.
- Но они все дворяне и могут не захотеть, - отпрянул иезуит.
- Выбирайте. Могу устроить показательное отрезание уха у де Мулине, он тут на днях пытался приставать к монашке. Зубы ему, конечно, наши милиционеры выбили, но ухо пока не отрезали, ждали, что я решу, - Пётр склонил голову набок, ожидая ответа.
- Я не уверен, - начал было француз, но Пётр его остановил.
- Значит, сегодня режем ухо. В шесть вечера на площади у старого храма.
- Хорошо. Я переговорю со своими людьми. Думаю, что найду аргументы, - дети, верят во всё, что им скажут зловещим голосом.
- Завтра в восемь утра все до единого должны быть в размольном цехе. Парадную одежду лучше не надевать. Работа пыльная.
После француза Пётр решил отдохнуть душой и пошёл к механикам. Эти товарищи почему-то меньше всех его в гости зазывали за последние три дня, значит, что-то не клеится, не получается. И как там в песне про улицы: "Значит нам туда дорога".
Механики возились с паровой машиной. В помещении стоял грохот и свист работающего паровика. Неужели справились. Вот это титаны.
- Пётр Дмитриевич, - увидел его Вильгельм Шиккард, - наконец-то соизволили зайти. Мы тут никак не можем понять, как увеличить обороты. Силы-то у паровика хватает, а вот скорость получается маленькая.
Пётр оглядел конструкцию, понятно.
- Вы же часовщик, неужели не смогли придумать редуктор. Две пары шестерёнок в чугунном корпусе и всё это залито маслом.
- Но здесь огромная сила, - засомневался Йост Бюрге.
- Ну, редуктор можно сделать большим, а шестерни широкими, - пожал плечами Пётр, - нужно только посчитать во сколько раз нужно увеличить скорость. Стоп. Понял я, чего вам не хватает. Коробки передач. Должно быть, несколько шестерён на одной оси.
Бывший генерал Афанасьев любил покопаться в движке и ходовой своей 21 Волги. Нет, он был не фанат этого дела, как некоторые, целыми днями напролёт копающиеся в машине. Но если что-то случалось, то Афанасий Иванович с сыновьями перетрясали старую боевую подругу до последнего винтика, пока не исправляли неполадку.
Пётр прикрыл глаза, вспоминая порядок и размеры шестерён, и на подсунутом ему листке быстро набросал коробку передач от Волги. Немцы сопели за плечом.
- Всё, только нужно количество зубьев на всех шестерёнках посчитать, но ты ведь Вильгельм часовщик, сможешь это сделать, я, честно говоря, не знаю, как их рассчитывать.
- Да, Пётр Дмитриевич, такое ощущение, будто бы вы уже видели где-то такую конструкцию. Признайтесь, - сощурился на него Йост Бюрге.
- Может и видел, - уклонился от ответа Пожарский и вдруг увидел приставленный к стене велосипед.
- Что это? Вы сделали велосипед? - князь бросился к двухколёсному чуду.
- Надо ставить третье колесо, - Людвиг Фойе, махнул рукой, - Я же говорил вам, что он не поедет, человек с него падает, как бы мы ни пробовали.
Пётр обошёл велосипед, покрутил руль, потом приподнял заднее колесо и крутнул педаль. Туго. Нужно немного ослабить цепь, но ездить можно и сейчас. Пётр посмотрел на железного коня ещё раз. Нужно, конечно, из резины сделать ручки на руле и крылья с брызговиками, но это детали. Всё вроде работает.
- Нужно третье колесо, - это снова изобретатель вечного двигателя.
- Нет, нужно просто помолиться богу, - пошутил Пожарский, но по вытянувшему лицу Фойе понял, что шутить такими вещами в 17 веке не стоит, но деваться уже было некуда, не отступать же.
- Давайте я сейчас помолюсь правильно, перекрестившись двумя перстами, справа налево, и попробую прокатиться, - предложил он французу.
- Да хоть всей ладонью. Всё равно упадёте, - тоже завёлся француз.
И тут Петру в голову забрела шальная мысль.
- Дорогой Людвиг, давайте поспорим. Если я, правильно помолившись, на нём прокачусь и не упаду, то вы переходите в православие. Если же упаду, то я добиваюсь у Государя для вас княжеского титула и выплачиваю вам сто тысяч рублей, - Пётр, когда всё это произнёс, и сам испугался. Он последний раз сидел на велосипеде в конце шестидесятых годов двадцатого века. То есть там прошло пятьдесят лет, да тут уже пятый год идёт. Кроме того это ведь тело Афанасьева умело кататься, а сейчас Пётр в чужом теле.
- Если всё дело в молитве, то я согласен. Докажите, что ваш бог сильнее нашего, - гордо выпятил грудь изобретатель.
- Бог один и тот же, но ваши молитвы он не слышит, потому, что вы отошли от его учения, ведь схизматики и ортодоксы, коими вы нас кличете, можно перевести, как верующие по-старому. Ваши папы римские решили, что они умнее остальных и исправили обряды, теперь так же поступили протестанты, у вас во Франции гугеноты. Но теперь католики убивают их за это. Получается, что католикам исправлять обряды можно, а другим нельзя. Нестыковачка. Ладно, закончим теологический спор.
Князь Пожарский прочитал "Отче наш" и, троекратно перекрестившись, взялся за руль.
- Пойдёмте на улицу, здесь места нет, - позвал он механиков за собою, катя велосипед к выходу из мастерской.
На улице Пётр оседлал железного коня, и ещё раз перекрестившись, теперь уже для себя, а не на публику, сел в седло и крутнул педали. И чуть не упал. Не потому, что не сумел удержать равновесия, а потому, что у педалей оказался очень тугой ход, цепь перетянули. Тем не менее, Пожарский выровнялся и, с трудом вращая педали, поехал по дороге прочь от механиков, стоящих с открытыми ртами. Метров через пятьдесят он развернулся и стал со всех сил крутить педали, набирая скорость. Мимо механиков он промчался уже со скоростью километров двадцать пять в час. Отъехав опять метров на пятьдесят, Пётр снова развернулся и решил проделать трюк из детства, он отпустил руль и скрестил руки на груди. В детстве, чтобы так ездить, они с пацанами специально перетягивали крепление руля, чтобы он вращался туго и не рыскал при езде без рук. Сейчас протягивать руль не нужно было, механики и так его затянули от всей широты души. Улыбаясь, всё ещё стоящим с открытыми ртами учёным, он в третий раз развернулся и проделал ещё один трюк из детства, поджал ноги и поставил их на руль, а руки убрал с руля. И опять чуть не навернулся. Вот это упражнение Афанасий Иванович проделывал последний раз, когда ему было лет восемь, а значит девяносто лет назад. Пришлось ноги с руля снять и подъехать к механикам обычным способом. Те молчали.
Не говоря ни слова, господин Фойе почти вырвал руль у князя и, сам, усевшись в седло, попробовал прокатиться и тут же упал.
- Пойдёмте быстрее в церковь, - отряхиваясь от пыли, предложил Людвиг Пожарскому.
- Господин Фойе, я пошутил, не надо никуда ходить, верьте в бога и справляйте обряды, как вам нравится, в Вершилово никто и никогда не будет принуждать человека сменить веру. Мы специально строим сейчас на одной площади два храма католический и протестантский, чтобы примирить эти два течения в христианстве, - Пётр примиряюще протянул изобретателю руку.