— Я уверен, что лучше. Гораздо лучше!
— Пойдемте ко мне, — предложила она.
Вышли из квартиры Синегуба, завернули за угол дома и тут же вошли в квартиру Карповой. И впрямь рядом. У Веры Павловны было две комнаты. Одну из них, по ее словам, занимает муж.
— Мой муж — Дмитрий Рогачев.
Рогачев — ее муж? У этой тоненькой девочки есть муж? Алексеев еле сдержался, чтоб не выразить удивления.
Хоть и замужняя, а доверия к ней не испытывал. Говорит мало, будто стесняется собственных учеников. И на вид изнеженная барышня. Что она понимает, что знает!
Карпова усадила учеников и предложила для начала почитать им вслух «книжицу» Майкова «Анчутка-беспятый».
— Послушайте, а после поговорим о том, что вы слушали.
Читала негромко, по ясно, четко и ни разу не посмотрела на учеников — слушают лп они? Не сомневалась, что слушают.
С урока возвращались домой вдвоем — Петр Алексеев и Иван Смирнов.
— Ну, как тебе наша новая учительница? — спросил Смирнов друга.
— Не разберу ее, Ваня. Так вроде бы ничего. И объясняет все будто правильно. Только молода больно. Ну сколько ей? Лет восемнадцать, пожалуй, не больше.
— Двадцать ей лет. Двадцать. Нет, девица серьезная, ничего не скажешь.
— Двадцать? Ну что ж, тогда, пожалуй, и ничего, что замужем.
— Кто замужем? Да ты что!
— Как что? Сама сказала. За Дмитрием Рогачевым. Помнишь, которого у Синегуба встречали? Да ты что, не слыхал, как сама и призналась?
Смирнов остановился, укоризненно покачал головой:
— Эх, Петруха. И ничегошеньки ты не понял. Рогачев ей не муж вовсе. Это для виду. Ну для полиции, понимаешь? Для отводу глаз. И не Карпова она вовсе, а Перовская Софья. Генеральская дочка. Я к Синегубу вчера заходил. А жена его с Рогачевым промеж себя говорили про новую соседку и называли ее Перовской. А потом — Карповой. А Рогачев — он, между прочим, человек образованный. Понимаешь, зачем поступил на Путиловский завод простым мастеровым человеком? Чтоб с другими мастеровыми поближе сойтись, ну и учить их. Понятно?
— Хитро, — только и сказал Алексеев.
— То-то, что хитро, — согласился Иван Смирнов. — А то как же иначе? Нельзя без того, чтоб не хитро было. Нельзя, брат. Нельзя.
Чем дальше занимался Петр Алексеев с Перовской, чем больше присматривался к этой барышне, которая уже не казалась ему неженкой-баловницей, чем глубже вдумывался во все, что узнавал во время занятий, особенно во время бесед с Перовской, тем сильнее чувствовал, как много еще неведомого ему надо узнать. Да что — узнать. Попросту надо понять, вникнуть в это многое, разобраться в нем. У него возникало такое чувство, будто должен он открыть дверь в соседнюю комнату, а в той комнате — главный ответ на все тревожившие его вопросы. Дверь-то открыл, в комнату вошел, а там еще дверь в другую соседнюю комнату. Вошел в эту другую, а за ней еще третья комната, за третьей — четвертая. И будто конца этим комнатам нет, а он все идет и идет по ним, открывая дверь за дверью.
«Ладно. Все одно дойду. Все одно надо дальше идти».
И шел. И читал книгу за книгой. И всякий раз убеждался, что книг, которые должен прочесть, становится больше и больше. Но не пугался, не отступал — читал все, что давала ему Софья Львовна, и все, что удавалось с трудом достать в других местах. Выручал немало Сергей Синегуб своими книгами. Собственно, с Синегубом встречаться теперь почти не приходилось. Но, идя к Карповой-Перовской, заходили к нему на квартиру, заставали там либо одного Рогачева, либо приветливую жену Синегуба Ларису. И Рогачев и Лариса по просьбе Синегуба выдавали в обмен на прочитанные уже книги другие. Алексееву посчастливилось: получил наконец Чернышевского «Что делать?» — прочел за неделю. Еще никогда так быстро книг не читал и решил, что надо еще раз прочесть: не все дошло до него.
Однажды захватил книгу «Что делать?» с собой на работу.
«Может, за обедом почитаю еще».
Нарочно обернул переплет книги в оберточную бумагу. Народ в фабричной столовке ест жадно и торопливо, не до того ему, чтоб любопытствовать, кто что читает. Но потом пожалел, что взял: читать за обедом не пришлось. Свободных мест не было, сидели за некрашеным, ничем не покрытым столом в тесноте; тут книгу не вынешь. Так и оставил ее за пазухой.
Поев, пошел к своему станку работать. Фабрика Торнтона была очень крупная; вырабатывалось на ней ни мало ни много — шестьдесят тысяч кусков сукна, трико, фланели и одеял. Работало на ней семьдесят прядильных машин, пятьсот пятьдесят ткацких станков… Одних паровых машин, и каждая в сто шестьдесят сил, было на торнтоновской фабрике четыре…
«Эка сила, — размышлял Петр Алексеев. — Надо так полагать, что у нас мастеровых не меньше работает, чем на Кренгольмской мануфактуре. А вот ведь там прошлый год какую стачку устроили — шутка сказать! Хоть и малые уступки, а вырвали у хозяев… Вот бы и нам такое».
Посмотрел — Иван Смирнов, оказывается, раньше его пришел, стоит керосином втулки протирает.
Алексеев оглянулся — никто не подслушивает? — и поделился с Иваном своими мыслями: почему это кренгольмцы сумели вытребовать у хозяев улучшение условий, а мы не сможем?
Смирнов покачал головой:
— Не выйдет. Ты посмотри на наш народ. Многие мозгами шевелят? На тысячу и десятка не сосчитаешь. Рано еще. Кренгольмцы — дело другое. Там народ крепче нашего. Нашим еще учиться да учиться.
Может, и прав Смирнов.
Синегуб пришел домой очень усталый после урока на Лиговке. Застал у себя в квартире Перовскую и Рогачева и разволновался.
— Софья, ты не должна больше бывать у нас. И ты, Рогачев. Ни Лариса, ни я вас знать не знаем. И вы не знаете нас.
Перовская поднялась с дивана и осуждающе посмотрела на Синегуба.
— Опять ты называешь меня Софьей, Сергей! Сколько раз было сказано, что я не Софья Перовская, а Вера Павловна Карпова!
— Да ведь здесь все свои… И потом сейчас положение таково, что и тебе и Дмитрию надо сию минуту уйти. И больше не заходите к нам.
— Что случилось, Сережа? — Лариса в тревоге смотрела на взволнованного супруга.
— А то, что за мной следят. Понимаете, я заметил этого типа еще на Лиговке. Он всю дорогу шел следом. Шпик, в этом никаких сомнений. Лариса, выйди, пожалуйста, на крыльцо и посмотри, не видно ли этого типа поблизости.
Лариса вышла из дома, а Перовская спокойно спросила:
— Что ты намерен делать?
— Прежде всего спрятать литературу. Если придут, ничего не найдут.
— Литературу дай мне.
— Ни за что. Подвести тебя с Дмитрием? Вообще, мне кажется, вам лучше уехать отсюда.
— Но не сейчас же!
Лариса вернулась и сказала, что никого не заметила.
Синегуб предложил Софье и Рогачеву поспешить к себе, но прежде набросил на голову Перовской большой Ларисин платок.
— Ничего другого придумать не могу. Прощайте, друзья. И помните: меня вы не знаете. Недавно переехали в этот дом, познакомиться с соседями еще не успели.
Лариса проводила их до дверей и подошла к мужу.
— Нужно готовиться, да, Сергей?
— Готовым надо быть всегда. Давай отберем запрещенные книги и спрячем их.
— Но куда?
— Под пол на кухне. Больше некуда. Если меня уведут, ты будешь помнить, где книги, постараешься их спасти.
Он пошел на кухню и, вооружившись клещами и молотком, стал отдирать доску у самой плиты…
Смирнов, Алексеев и Александров пришли на очередной урок к Карповой — Софье Перовской и замерли на пороге. Квартира вся перевернута, вещи раскиданы. Учительница второпях укладывает белье, платья, книги, тетради в корзину. Остановилась, увидев учеников. Глухо, с опущенными руками, заговорила:
— Здравствуйте, господа. Я вас жду с нетерпением. Не могла уйти, не повидавшись с вами. Как видите, собираюсь, укладываюсь. Надо переезжать отсюда. За мной следят. Дом на подозрении. Синегуб и его жена вчера арестованы.
— Сергей Силыч? — воскликнул Алексеев. — Да не может быть!
— Рогачев сейчас пошел за извозчиком. Перевезти меня. Но с вами будут заниматься. Вы Ивановских знаете?
— Не знаем.
— Они вас найдут. Скоро. Не беспокойтесь.
И торопливо стала укладывать вещи в чемодан, в корзину.
Алексеев не знал, что и подумать. Перовская — генеральская дочка, а боится полиции, бежит от нее. Он стоял, сжимая шапку в руках; уж не потешаются ли над ними, мастеровыми, эти образованные молодые господа? Позабавились уроками — и баста, удирают с Невской заставы неведомо куда, только бы от рабочего люда подале.
Исподлобья взглянул на Перовскую. Да нет, не похоже, чтоб такая уроками забавлялась, обманывала.
Вошел, не снимая фуражки, Дмитрий Рогачев.
Быстро спросил:
— Софья, готова? Извозчик ждет.
Помог застегнуть чемодан, взял в одну руку корзинку, чемодан — в другую.
— Прощайте, друзья, — сказала Перовская, подавая каждому руку.
— Ты им сказала про Ивановских? — спросил Рогачев.
— Да, но они Ивановских не знают.
— Вас найдут, — обратился Рогачев к мастеровым. — Найдут, и будете заниматься. — Софья, скорее. Медлить нельзя.
— Друзья, — обернулась в дверях Софья Перовская, — вы погодите две-три минуты. Не выходите вместе со мной.
— Дела! — меланхолически произнес Александров, когда они остались одни.
Все трое постояли в комнате, казавшейся теперь нежилой, помолчали, выждали минут пять и так же молча гуськом вышли на улицу.
Где-то неподалеку еще слышался торопливый цокот копыт по мостовой.
— Что это за Ивановские, о которых она сказала? — недоуменно спрашивал Алексеев.
— Может, для того только и сказала, чтоб нас успокоить, — махнул рукой Александров.
— Нет, не может быть. — Смирнов верил Софье Перовской.
Глава вторая
Дня три Алексеев места себе по вечерам не находил от сознания, что уроков больше не будет.
Пришли в общежитие фабрики. Александров стащил верхнюю куртку, снял шапку и прямо в сапогах повалился на нары. Смирнов скрылся куда-то.