Терминаторша мило улыбалась и ничего не принимала близко к сердцу. При ней и объединили классы. Появились те самые девчонки, Ира Климова, Марина Зинченко, Катя Трапезникова, что потом не давали Саше житья.
Кабинет маленький, лишних мест нет. Лихая троица собирала вокруг себя мальчишек, чтобы на уроках втихую играть в карты. Для этого удобнее всего сидеть на последних партах. Сашины вещи летели на пол. Сопротивляться целой стае не было никакой возможности. Потом стае показалось забавным сделать так, чтобы Саша и головы не поднимала. Её беззащитность их раззадоривала.
Делятся ребята попарно на английском – троица и её окружение кричат:
– Только не с Азаровой! Только не с Азаровой!
Назначат кого-то дежурить с Сашей – ехидные усмешки:
– Повезло тебе с этой лошарой полы драить…
Ольга Сергеевна замечала, что Саша становится всё более замкнутой. И ловила оброненные фразы дочери:
– А я всегда одна… Знаешь, иногда так хочется всех перестрелять…
Мать знала: без повода Саша такого не скажет. Доведённый до отчаяния солдат хватает автомат и расстреливает мучителей. Школьники, не умея по неопытности найти иного выхода, лезут в петлю. За примером далеко ходить не надо. В соседнем доме жил мальчик Петенька… Это было давно, Ольга Сергеевна сама тогда была маленькой. У Петеньки в кармане учительница нашла какие-то крошки. Решила – махорка. Пригрозила, что пожалуется отцу: за курение преследовали. Испугавшись отцовского ремня, мальчик повесился.
Ольга Сергеевна стала обзванивать школы – кто возьмёт её девочку? В конце концов вариант нашёлся. Правда, Саше теперь предстояло вставать на полчаса раньше: в новую школу надо было ездить на автобусе. Располагалась она на окраине – тихая, почти сельская.
И вот Саша напряжённо ждала перемены, не сомневаясь, что насмешки начнутся и здесь. Украдкой разглядывала ребят, гадала: кто окажется самым жестоким? Самым ехидным? Может, вон тот худенький мальчишка, что грызёт ручку и тоже искоса посматривает на неё? Или эта хорошенькая девочка, у которой волосы локонами вьются вдоль щёк?
– Анеля, – обратилась к красотке Тамара Михайловна, – почему ты в воскресенье не пришла на дополнительные занятия?
– Проспала, – просто ответила та.
– И тебе не стыдно это говорить?
– А тут все свои, – сказал тот самый, худенький.
Тамара вздохнула, как ломовая лошадь, которую нагрузили слишком тяжело.
– Я тебя, Захар, конечно, очень люблю…
– Спасибо, – откликнулся он под общий смех. – Я вас тоже.
– Я рада, что у нас такие взаимные чувства. Но объясни мне, любовь моя, как ты ухитрился не прочитать ни одной книги? Даже «Мастера и Маргариту»! Кино смотрел, а книжку в руки не взял.
– А они чем-нибудь отличаются?
Тамара махнула рукой.
– Да, вспомнила. Андрей вернулся домой. Давайте соберёмся и в выходные пойдём его навестим.
– Лучше ему? – спросил кто-то с задней парты.
Тамара покачала головой.
В любом другом случае Саша бы промолчала, но в том, что касается болезни, – она усвоила мамино правило – молчать нельзя. Плевать на условности, вдруг можно чем-то помочь?
Она шёпотом спросила у соседки по парте, темноволосой девочки с длинной чёлкой:
– А что с ним случилось?
– У него рак нашли, – также тихо ответила девочка. – Представляешь, в семнадцать лет!
Саша кивнула и больше ни о чём не спрашивала, но на перемене подошла к классной, которая – с ума сойти, не ожидала Саша этого – вызывала у неё безотчётное доверие.
– Тамара Михайловна, а родители его за границу лечиться не возили… Андрея?
Классная тяжело опустилась на стул:
– Понимаешь, солнце моё, там работает один папа. Ремонтирует компьютеры. А мама уже давно сидит с Андрюшкой.
– Так можно собрать…
– Как ты соберёшь, у нас город маленький… Я уж думала, но ведь копейки соберём, сейчас люди мошенников боятся.
– Зря вы так, – возразила Саша. – У меня есть знакомая, волонтёр. Она сейчас сама в больнице, но скоро выпишется…
5
В конце ноября резко похолодало. А в больничном городке во всех корпусах тепло, даже жарко. Окна заклеены на зиму, форточки разрешают открывать ненадолго. К батареям не прислоняйся – чистые утюги. Сердечники чувствуют себя неважно: задыхаются, вытирают лица мокрыми платками.
И где в такой обстановке спокойно покурить? Рената идёт вниз и бестрепетно открывает большую тяжёлую дверь. Это чёрный ход, сюда подъезжают «скорые».
Мороз ошпаривает белым облаком-кипятком. Рената дышит и морозным воздухом, и табачным дымом. Она бы продержалась здесь как можно дольше – так ей хорошо, но перед ней вырастает фигура травматолога Васи.
Он старше её всего на каких-то несколько лет: Ренате восемнадцать, Васе двадцать четыре. Поэтому он для неё и Вася. Травматолог очень худой и высокий. Ренате кажется, что голова его уходит куда-то в поднебесье. В морозном облаке её едва видно.
Вася всплёскивает руками. С его точки зрения, в Ренате всё неправильно: и наброшенная на плечи курточка на рыбьем меху, и тоненькая тельняшка в сочетании с джинсами. Минус двадцать шесть на градуснике, он только что смотрел! А хуже всего – резиновые шлёпки. Считай, Рената босая стоит на льду!
Вася всовывает Ренату в куртку, застёгивает молнию до самого подбородка.
– Окурок выбросила – и в палату! Совсем с ума сошла!
– Так у меня же не пневмония, а я именно с ума сошла! – Рената смотрит на него прищуренными глазами.
Она волонтёр, работает с больными детьми, с обречёнными детьми, и нервы в конце концов не выдержали. Здесь ей дают снотворные, витамины и всячески укрепляют организм.
– Да не ругайся ты, уйду сейчас, – с досадой говорит она и вправду выбрасывает окурок. Она живёт как на войне – что бы с ней было, если бы она ещё и не курила!
Но уже подъезжает «скорая», и Васе становится не до Ренаты. Травматологи первые встречают машину с красным крестом. Как понимает Рената из быстрых слов сопровождающих, на этот раз автомобильная авария. Две женщины средних лет в синих стёганых жилетах вытаскивают каталку. У мужчины лицо жёлтое-жёлтое…
В это время звонит телефон. Телефон для Ренаты – всё. Ей то и дело звонят матери подопечных детей. Она смотрит на высветившийся номер.
– Да, Сашенька.
6
На другой день Тамара Михайловна задержала свой одиннадцатый после уроков. Саша говорила робко, не поднимая глаз:
– Она мне всё объяснила. Заведём группу в Интернете. Надо будет там разместить медицинские выписки. Открыть счета, дать номера телефонов. Ящики расставить прозрачные по городу, листовки расклеить. Можно собрать деньги, даже быстро. Мы это правда можем сделать, – Саша подняла глаза, казавшиеся темнее от боли за судьбу незнакомого ещё мальчика. – Нельзя же просто так ждать.
План был совершенно неожиданным, но ребята подхватили.
– Можно ещё знаете что сделать, – предложила Анеля, – такую сладкую ярмарку. Все классы позовём. Сами испечём булочки, пирожные, сделаем бутерброды. В актовом зале накроем столы. И продавать будем, по любой цене – кто сколько заплатит. Сколько сможет. И все деньги отдадим Андрюшкиной маме.
Саша уже знала, что Анеля – полька. Ей присуще особое изящество. Вон какой жест сделала ручкой. Её парень, Вася, сидит с ней за одной партой, и, конечно, он тоже за. Поднимает обе руки.
Маму Андрея все знают.
– Ирину Ивановну сюда пригласим или домой к ним пойдём? Обсудить надо… Она же решать будет.
– Ей, наверное, сейчас от Андрюхи отойти нельзя.
– А папа?
– Пусть Саша сходит, она всё объяснить сумеет.
– Саша же её не видела ни разу. Надо с кем-нибудь идти.
– Знаете, в чём проблема? – говорит наконец Тамара Михайловна. – Это всё хорошо, и вы у меня хорошие, и я вами горжусь. Но дело-то в том, что Андрюшка своего диагноза не знает. Ему-то родители говорят, что у него всё хорошо, он поправится. А тут мы явимся со своими разговорами.
– Значит, надо сюда Ирину Ивановну позвать, – предлагает тот самый Витя, который из-за Саши отправился на четвёртую парту.
Андрюшкина мама – невысокая плотная женщина с короткой стрижкой – держалась очень хорошо. Позже Саша поняла: она просто не могла поверить, что сын умрёт. Что бы ни говорили врачи.
Они сидели в классе. Тамара Михайловна, две мамы, несколько ребят. Ольга Сергеевна записывала. Она хотела написать статью для газеты, чтобы легче было собрать деньги.
Ирина Ивановна говорила, глядя на сцепленные на коленях руки. Голос её звучал спокойно:
– Нам с детства твердили, что Андрюшка под угрозой. Наследственная болезнь. Надо ездить в Москву, в больницу, наблюдаться. В последний раз приезжаем, его посмотрели, анализы взяли и говорят: «Поздно. Мы уже ничем помочь не сможем. Лучше будет, если вы довезёте его домой живым».
Она рассказывала, но не верила в это. Её мальчик, он всегда был больной, все семнадцать лет ему что-то угрожало. Она ловила его дыхание, она знала о нём всё, она столько раз излечивала его от тяжёлых недугов. Он был ею, и она – им, он просто не мог умереть.
– А здесь прямо беда, – продолжала Ирина Ивановна. – Болезнь редкая, в детской больнице просто нет таких лекарств. А во взрослую Андрюшу не берут – ему ещё нет восемнадцати. Мне говорят: «Забирайте сына домой. Его нельзя вылечить, на что вы надеетесь?» А я говорю: «На Бога».
7
Ольга Сергеевна написала статью. Она вышла в городской газете в субботу. С фотографии смотрел большеглазый, очень худой мальчик. Видно было, как точит его болезнь. Всем ясно, что статья в газете – это последняя надежда, бутылка, брошенная в море: помогите!
И люди помогали. Дел хватило всем. Стеклянные ящики для сбора денег дал отец маленькой девочки Ярославы, которая лечилась в Израиле. Их установили в аптеках, в больших магазинах. В самом людном месте, на рынке, дежурили ребята. Над ящиком был укреплён снимок. Беззащитно смотрел Андрюшка на прохожих сквозь большие толстые очки. Ребята от ящика не отходили: вдруг кто-то не читал газеты, что-то потребуется объяснить.