[13].
Следовательно, при всей их неточности, ретроспективный подсчёты численности русской армии в Казанской кампании 1552 г., выполненный на основе делепроизводственной документации Разрядного приказа, однозначно свидетель-отдуют о совершенной нереальности озвученной выше цифры в 150.000 ратных людей.
Между тем, как уже было сказано, это фантастически большое для раннего Нового времени число выставленных в поле «комбатантов» фигурирует в подавляющем большинстве исторических изданий с начала XIX в. и вплоть до современности.
Где же источник этих сведений, проникших в научные издания самого разного уровня: от классических трудов С. М. Соловьева до нынешних школьных учебников, от обобщающих книг по истории Казанского ханства до популярных биографий Ивана Грозного, от работ по военному искусству до университетских лекционных курсов? Этот, казалось бы, естественный вопрос доселе практически не возникал у историков. И в академических изданиях, и в справочной литературе слова о 150-тысячном войске царя Ивана IV почти никогда не сопровождаются обыкновенной в таких случаях научной ссылкой. Исключительно редко сообщается, что искомую информацию содержит восьмой том «Истории государства Российского» великого русского историка И. М. Карамзина.
Свидетельство Морозовского летописца
Знаменитая карамзинская «История…» увидела свет в 1818 г. Помимо впоследствии опубликованных и ставших широко известными аутентичных исторических источников, Карамзин при создании своего труда пользовался немалым числом поздних — относительно описываемых в них событий — компилятивных сочинений. В одном-то из них придворный историограф и почерпнул интересующую нас информацию.
«Только в одном Морозовском летописце графа Толстого нашел я сие число Иоаннова войска. Там сказано: "И приказал государь бояром своим, князю Петру Ивановичу Шуйскому да князю Михаилу Ивановичу Воротынскому, со всеми розрядными дьяки сочести свое воинство, и сочтоша во всех полках, конных и пеших, сто пятьдесят тысяч"»[14].
Упомянутый Карамзиным Морозовский летописец (названный так в честь владельцев кодекса, московских купцов Ивана и Михаила Федоровичей Морозовых[15]) хорошо известен исследователям и в настоящее время хранится в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге[16]. Карамзин ошибочно датировал его XVII, а его младшие современники, гениальные археографы П. М. Строев и К. Ф. Калайдович — началом XVIII столетия[17]. Однако анализ филиграней (водяных знаков бумаги, позволяющих установить время написания рукописной книги) свидетельствует, что он был создан в 1750–60-е гг.[18] Поразительно, как отсутствие специальных знаний у учёных мужей начала XIX в. позволило Карамзину счесть древним памятник, написанный всего лишь пятьюдесятью годами ранее, за считанные годы до его рождения.
Красочный и весьма пространный рассказ Морозовского летописца о взятии Казани, столь привлекший к себе внимание Карамзина[19], вовсе не оригинален. Он представляет собой особую воинскую повеять, в основу которой положен текст «Последования древним»[20] (историко-литературного сочинения третьей четверти XVI в.), с дополнением по другим источникам.
Разыскания, проведённые автором этих строк в рукописных хранилищах двух российских столиц, помогли выявить шесть списков Повести о «Казанском взятии», читающейся в Морозовском летописце. Тексты этих списков имеют серьезные разночтения и принадлежат к четырем редакциям одного произведения. Редакция Морозовского летописца, созданная в правление императрицы Елизаветы Петровны — одна из позднейших. Наиболее ранняя Первоначальная редакция представлена двумя списками середины — третьей четверти XVII в.: Беляевским и Погодинским (названными так по месту их хранения)[21]. Создание же Первоначальной редакции Повести о «Казанском взятии» следует отнести к ещё более раннему времени — второй четверти XVII столетия, или годам правления первого царя из династии Романовых, Михаила Федоровича[22].
При сличении списков Повести между собой становится очевидным, что интересующее нас чтение Морозовского летописца («конных и пеших сто пятьдесят тысяч») дефектно. Во всех других рукописях с текстом этого произведения, в том числе в двух списках Первоначальной редакции, приводятся иные данные о численности пришедших под Казань русских ратников: «и сочтоша войска во всех полках конных и пеших воинства 290.000»[23].
Конечно, изначальное показание Повести — 290.000 воинов — ещё более невероятно, чем привычный нам вариант Морозовской летописи. Сугубо литературное происхождение этого известия, увидевшего свет не менее чем через семь десятилетий после взятия Казани, не вызывает сомнений. Скорее всего, оно появилось под влиянием другого памятника воинской литературы Древней Руси — Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» (XVI в.), в части, сообщающей об исчислении рати Дмитрия Донского после его перехода через реку Оку:
«Сказание о Мамаевом побоище»[24]
И прешедшу всему воиньству его чрез Оку реку в день недельный, и назаутрие в понеделник сам перевезеся. <…> И повеле счести силу свою, колико их есть, и бяше их вящше (более. — Н. Б.) двоюсот тысящ.
Повесть о «Казанском взятии»[25]
И тако государь приказал бояром своим князю Петру Ивановичю Шуйскому да князю Михаилу Ивановичю Воротынскому со всеми рвзрядными дьяки, и сочтоша войска со всех полкех конных и пеших воинства 290.000. И повеле государь со всеми силами возитца на Луговую сторону.
«Сказание о Мамаевом побоище» — одно из популярнейших литературных сочинений допетровской России. Оно сохранилось в сотнях рукописных списков XV–XIX вв. и, разумеется, было хорошо знакомо образованным книжникам. Заимствование и переработка процитированного выше фрагмента составителем Первоначальной редакции Повести о «Казанском взятии» представляются весьма вероятными ещё и потому, что в официальном книжном дискурсе Московской Руси два военных предприятия — Куликовская битва 1380 г. и Казанский поход 1552 г. — были очень тесно переплетены. Другими словами, казанские деяния Ивана Грозного зачастую соотносились с ратными трудами Дмитрия Донского[26]. Имя князя Дмитрия упомянуто в оригинальной, собственно «авторской», части Повести о «Казанском взятии»[27]. Стало быть, автор Повести прекрасно знал о связи литературных образов двух русских правителей. Перефразировав фрагмент «Сказания…», он всего лишь в очередной раз подчеркнул известную ему и понятную его начитанному окружению историческую параллель.
Мы вынуждены констатировать: уникальное известие о 150-тысячном войске, будто бы находившемся в распоряжении Ивана IV под стенами Казани, является опиской или сознательной редакторской правкой создателя Морозовского летописца, анонимного книжника третьей четверти XVIII в.
В ошибке, рожденной под пером редактора времени императрицы Елизаветы Петровны, нет ничего странного. Дело в том, что в допетровской Руси числа передавались на письме буквами древнерусского алфавита. Так, число 290.000 (/СЧ) при нечётком написании вполне могло быть принято за 150.000 (/РН). Мы не знаем, какая именно рукопись находилась под рукой «списателя» Морозовского летописца. Можно лишь предположить, что рукопись эта была далеко не лучшего качества. Свидетельство тому — огромное количество ошибок, содержащееся в тексте этого летописного памятника: его создатель «располагал не вполне исправными списками компилируемых произведений либо подчас не разбирал их текст»[28]. Повесть о «Казанском взятии» в Морозовском летописце буквально наполнена разного рода неточностями: сражение на Арском поле ошибочно датировано 22 августа (КВ), а не 2-м (В), название большой пушки «Кольцо» передано как «Конца», а имя знаменитого князя Курбского как «Супрской»…
Помимо банальной ошибки переписчика, нельзя исключить и иной вариант. Составитель Морозовского летописца не просто копировал имеющиеся у него под рукой источники — порой он творчески обрабатывал их, дополняя и редактируя по своему усмотрению. Если мы обратимся к истории бытования числа 150.000 в исторические сочинениях древней русской традиции, то увидим, что оно пользовалось особенной популярностью. В случаях, когда следовало подчеркнуть многолюдность того или иного войска, русские книжники — будь то летописцы, приказные дельцы или царские дипломаты а охотно прибегали к этому литературному тропу. Повесть о битве на Куликовом поле, «Казанская история», Псковская III летопись, Московский летописец, заметки об опричнине, речи послов Дмитрия Герасимова и Федора Троекурова — вот неполный список текстов XV–XVII вв., в которых читаются нарочито преувеличенные известия о 150-тысячной силе русской либо татарской армий