[29]. Разумеется, за такими сообщениями не стоит ничего кроме гиперболы, литературного оборота. Ведь для средневекового автора было важно не сообщить своему читателю достоверные числовые данные, а лишь передать масштаб произошедших событий.
Русские книжники не были одиноки ни в стремлении преумножить на письме размеры воинских контингентов, ни в желании придать им полуторасоттысячное значение. Этим же числом с легкостью оперировали ещё античные историки: от Полибия, Диодора и Страбона до Патеркула, Кассия и Евагрия[30]. Не отставали от них и средневековые хронисты — будь то Зосим или Прокопий, Фредегар или Раймунд, Барбаро или Реннер[31]. Весьма показательным является пример покорителя ацтеков Эрнана Кортеса — не только грозного конкистадора, но и талантливого писателя. В двух реляциях императору Карлу V (1520, 1522 г.) Кортес четыре раза сообщает о 150.000 индейцев: дважды о вражеских и дважды — о союзных ему туземных войсках (в одном месте он для пущего правдоподобия уточняет свои данные: «более 149.000»)[32]. Надо ли говорить, что числовые выкладки Кортеса — не более чем дань литературной традиции?[33] И могут ли возникнуть какие-то сомнения в сугубо «книжном» происхождении подобных им известий других нарративов минувших эпох?.. Ответ, думается, очевиден.
Доверие историков Морозовскому летописцу: от Карамзина до наших дней
Теперь вернемся к показанию Морозовского летописца и скажем несколько слов о его судьбе. Приведённое Н. М. Карамзиным известие этого памятника о 150-тысячном «Иоанновом войске» было признано и безропотно усвоено позднейшими историками. Тому способствовал так авторитет великого русского историографа, так и весьма реалистичные (в представлении историков XIX в.) количественные данные; летописи. Особенно выгодно смотрелись они на фоне сведений других нарративных источников: 520.000 «Казанской истории» — воинской повести 1560-х гг.[34], и 400.000 голландского купца Исаака Массы, жившего в России в первые годы XVII в.[35]
Сомнений в верности летописного сообщения не возникало ещё и потому, что оно как будто частично подтверждалось сведениями князя Андрея Курбского, очевидца и участника взятия Казани. Сравнив показания «Истории…» Курбского и Морозовского летописца, другой классик исторической науки, Н. И. Костомаров, пришел к следующему заключению: «По известиям Курбского выходит, что все войско, бывшее под Казанью, простиралось от 120.000 до 130.000 человек. Разница между Курбским и Морозовским летописцем тысяч на двадцать или тридцать — не более, но как Курбский указывает свои числа только приблизительно и притоми два раза говорит вяще (более), то очень возможно, что между Курбским и Морозовским летописцем разницу следует считать еще менее»[36].
Расчеты Костомарова вынуждают нас отложить в сторону Морозовский летописец — с тем, чтобы вскоре вновь вернуться к нему, и высказать некоторые соображения относительно сочинения Андрея Курбского. «История о делах великого князя Московского» была написана Курбским в Литве около 1575 г. в пылу полемики с царём Иваном Грозным. Большое место в своём произведении князь-эмигрант уделил событиям «Казанского взятия», в которых он принимал самое деятельное участие. Курбский не называет общего числа собравшихся под знамёнами молодого царя Ивана IV воинов — он упоминает численность лишь отдельных тактических соединений: полка Правой руки, Ертаула, войска князя А. Б. Горбатого и др. Если сложить эти данные, как то сделал Н. И. Костомаров, суммарное число ратников действительно окажется приблизительно равным тому, что сообщает Морозовский летописец[37]. Однако здесь перед историком вновь встает проблема достоверности. Сочинение Курбского — источник нарративный, не очень-то надёжный в деталях. А главное — он, как и любое другое произведение русской воинской литературы XVI в., склонен если на к систематическому завышению, то, во всяком случае, к невниманию в отношении сообщаемых чисел. Небрежность и общая гипертрофированность числовых данных Курбского неоднократно отмечались в научных трудах[38]. Прибавим к этому наблюдение, которое, кажется, ускользнуло от внимания историков. Если выписать все сообщения о численности русских либо иностранный армий, встречающиеся в сочинениях князя Андрея Курбского и его державного оппонента царя Ивана Грозного, обнаруживается такая закономерность. Оба автора чрезвычайно часто использовали числа, равные либо кратные пятнадцати. О 15.000 и 30.000 русских и татарских ратных людей Курбский сообщает десять раз, то есть примерно в каждом четвертом случае[39], царь Иван — три раза, или в 100% случаев[40]. Как видно, в этом аспекте ни Курбский, ни Грозный не заботились о какой бы то ни было достоверности[41] — как, впрочем, и их образованные современники-летописцы и книжные «списатели». Следовательно, подход Н. И. Костомарова, проверявшего числовые данные одного нарративного источника (к тому же, как мы выяснили — крайне позднего и дефектного) показаниями другого литературного же то своей сути произведения, следует признать глубоко ошибочным и не имеющим под собой серьезных научных оснований[42].
Итак, изначально ошибочная фраза Морозовского летописца не подтверждается литературными известиями князя Курбского. Мы твердо знаем это, основываясь на новейших разысканиях в области герменевтики древнерусской литературы, текстологии поздних летописей, располагая сведениями о мобилизационном потенциале и логистике русских армий времени царя Ивана Грозного. Всего этого не было у историков XIX — первой половины XX в., а потому сведения Карамзина, почерпнутые в Морозовском летописце и позднее «подтверждённые» Костомаровым, часто принимались ими на веру, или же они, по крайней мере, допускали возможную правоту предоставленных летописцем данных. О 150-тысячном войске Ивана IV, пришедшем под стены ханской Казани, как о само собой разумеющемся факте писали отец-основатель петербургской исторической школы Н. Г. Устрялов (1833) и историк-классик С. М. Соловьев (1850-е), автор первых «Очерков по истории Казанского ханства» М. Г. Худяков (1923) и крупнейший специалист по русской истории XVI в. А. А. Зимин (1966). Вторили им авторы академических трудов по истории СССР и его поволжских регионов, курсов русского военного искусства, не говоря уже об учебниках для школ и ВУЗов[43]. Бросающаяся в глаза ошибка переписчика Морозовского летописца осталась незамеченной даже блестящими знатоками русских источников грозненской эпохи С. О. Шмидтом и Д. Н. Альшицем[44], не только долёживавшими руках рукопись этого памятника, но и отметившими её сходство с Беляевским летописцем[45], в котором читается Первоначальная редакция Повести о взятии Казани и верно записанное (хотя и, несомненно, гипертрофированное) число русских войск — с 290.000 человек. Очевидно, что и они волей-неволей подпали под обаяние Карамзина и давней прочности заложенной им историографической традиции.
Так, мы увидели, каким образом «версия Карамзина» обрела непререкаемое господство в исследовательском поле XIX–XX вв., отчасти сохранив свое; влияние в нашем XXI столетии. Разумеется, большинство современных специалистов по военной истории времени Ивана Грозного давно уже не воспринимают карамзинские сведения о числе русского войска всерьез. Скептически относился к ним ещё в сталинские годы военный историк Е. А. Разин[46], тогда же считал их «невероятными и невозможными» социолог-эмигрант П. А. Сорокин[47]. (Впрочем, и здесь бывают отдельные исключения — своеобразные «рецидивы доверия» числам Карамзина[48]). Тем не менее, окончательно ошибка «первого русского историографа» стала очевидной, а её происхождение в понятным лишь с публикацией Первоначальной редакции Повести о Казанском взятии, осуществленной автором этих строк в самом конце 2021 года[49].
Кое-что о размерах русских и татарских войск
Читатель вправе спросить: так сколько же все-таки воинов было в осадившей Казань армии царя Ивана IV? Увы, на этот закономерный и справедливый вопрос нет чёткого ответа. О численности русского войска в 1552 г. сообщают только нарративные источники — их сведения были сообщены читателю выше. Ясно, что они не могут быть приняты при проведении каких бы то ни было объективных подсчетов. Разрядное же делопроизводство никаких данных на сей счёт на приводит — одни лишь перечислений служилых городовых корпораций, выступивших в поход на Казань[50]. Обозревая перечень таких корпораций, можно прийти к выводу о том, что состав армии Ивана Грозного, а значит — и ее численность, довольно близка к показателям Полоцкого похода 1562/63 г (сделав скидку на очевидное расширение мобилизационных возможностей страны в годы реформ 1550-х гг., остается предположить, что под Казанью у Ивана IV и его воевод оказалось войско либо соизмеримое с принимавшим участие в Полоцкой экспедицией (то есть — 45.000–50.000 бойцов), либо несколько уступавшее последнему в