– Да ничего. Как дети малые. Здесь поиграть. Там поиграть.
– А что еще делать? Ведь выходной же! Делать-то нечего!
– Хоть бы с ребенком своим позанимался. Научил бы его чему-нибудь.
– А зачем? Он и так растет, как курс доллара. И вообще, чему я могу его научить? В бане париться? Так еще рано…
– А люди, между прочим, на лыжах с детьми ездят… В театры с ними ходят. Книжки читают. Или концерты благотворительные дают!… Для детей-сирот. Это, чтоб ты знал, такие дети, у которых родителей нет.
Айвазовский молчал почти целую минуту.
– Ты чего это, Бурцев? – тихо спросил он нетвердым голосом. – Заболел?
– Нет. Не заболел.
– А что?
– Да ничего!
Айвазовский опять некоторое время молчал. Потом возмутился:
– А ты на себя-то посмотри! Тоже мне, воспитатель Макаренко! И вообще! Что ты на меня орешь? Я, что ли, виноват, что ты купил этого дурацкого пингвина?
– Да при чем здесь пингвин?! – прокричал Бурцев. – Пингвин здесь абсолютно ни при чем!
Он хотел еще много что сказать. Но не сказал. Какой смысл разговаривать на серьезные темы с пьяным человеком?
– Мы, если помнишь, тебя отговаривали! – заметил напоследок друг.
– Помню, – коротко ответил Бурцев. И повесил трубку.Он прошелся по квартире. Поворошил волосы.
«На самом деле! Ну что это за жизнь! Что за жизнь!
Чем мы занимаемся целыми днями! Все деньги, деньги, деньги. Втираем друг другу всякую дрянь. Чтобы заработать побольше, а потом потратить эти деньги на всякую ерунду.
А что у нас есть кроме работы? Все интересы – пожрать, напиться – и в баню. Или играть, как маленькие. То бильярд, то автоматы. Или на машинах гонять. У кого круче.
Вот, в детстве как было… Ты открывал утром глаза, и сердце замирало от предчувствия удивительных вещей, которые ждут тебя на каждом шагу! А как блестела вода! Как хрустел снег под ногами! Солнце било в глаза даже сквозь сомкнутые веки. А какие запахи были после дождя! Как удивительны были самые простые вещи, какие-нибудь травинки и козявки!
А как виделась жизнь впереди! Сплошным непрекращающимся праздником, полным радости и счастья! И казалось, что в этой жизни будет место всему – и любви, и приключениям, и верным друзьям, и подвигам… И ты будешь стоять на штормовой палубе, широко расставив ноги и держась за обледенелые корабельные снасти, и высматривать в студеных водах северных широт терпящих бедствие. Или мотаться по пустыне, страдая от песчаных бурь и ядовитых гадов, и бороться с последствиями гуманитарной катастрофы, разразившейся из-за несознательности диких племен, взявшихся истреблять друг друга! Или не спать день и ночь, изобретая вакцину против смертельной болезни, обрушившейся на человечество! Или что-нибудь еще… А потом получать за все это какую-нибудь премию, скромно и с достоинством глядя утомленными глазами с освещенной софитами сцены в зал, где стоя аплодируют тебе люди во фраках и вечерних платьях, а после этого в симфоническом зале слушать божественное пение теноров, пришедших специально ради тебя, и смахивать тайком слезы восторга и очищения!
А что получилось? Только и знаешь: работа, работа, работа. И хоть бы заниматься чем-нибудь нужным… А ведь тратишь жизнь на всякую ерунду! Исправляешь ошибки разных раздолбаев. Потому что у нас в отечестве – то понос, то золотуха! То трубы прорвало, то электричество отключили. То милиция склад опечатала, то чиновники с проверкой нагрянули, потому что и тем и другим денег надо. И так год за годом!А дома? Жена висит целыми днями на телефоне. И на работу не ходит, и в квартире вечно бардак. Пусть бы хоть за собой следила! Так нет, ходит целый день в халате, нечесаная. Дочка – туда же! Учиться не хочет. Книг не читает. Ничем не интересуется. Или играет в компьютер, или вертится перед зеркалом.
И куда, спрашивается, делись светлые мечты детства? И что от них осталось? Из всех приключений – популять друг в друга краской или съездить с семьей к морю, в Египет или Турцию. И разве это то счастье, о котором ты мечтал?
Ешь, пьешь, спишь… А зачем?
И что же выходит? Ты родился только для того, чтобы сожрать свои центнеры всякой еды, выпить бочки водки, родить парочку таких же проглотов и помереть?
Помните, картинка такая была в школьном учебнике, показывала, сколько всякой всячины человек съедает за свою жизнь. Там в разинутую пасть жизнерадостного крепыша въезжал целый железнодорожный состав с вагонами пшеницы, цистернами молока, платформами, на которых толпятся животные и нагружена ящиками и просто кучами разная прочая жратва. Жуткая, между прочим, картинка. Если представить, что все это без всякого смысла…
И стоило ли для этого вообще рождаться на свет?»
Размышления Бурцева прервал телефонный звонок. Да что они все, как с цепи сорвались!
– Бурцев, с кем это ты без остановки болтаешь? – прокричал в телефоне женский голос.
Бурцев узнал соседку Зину.
– А ты что хотела?
– Я по поводу пингвина. Ты мне вот что скажи, Бурцев: где пингвину самца берут?
– Самца? В каком смысле?
– В том самом! Для яиц. Пингвин, Бурцев, один яйца нести не может. У них самоопыление не предусмотрено. Курица, чтоб ты знал, цыплят без петуха не выводит!
Бурцев долго не мог понять, о чем говорит Зина. Потом понял и сразу подобрался.
– У тебя ведь самка, Бурцев?
Бурцев сквозь стекло посмотрел на пингвина. И не нашел ответа на этот вопрос.
– Конечно! – сказал Бурцев.
– Впрочем, это не важно. Их, наверняка, только специалисты различают. Ты мне, главное, скажи, где ему пару брать?
– Пару?
Бурцев понял, что в эту минуту нельзя дать осечки.
– Так это… – сказал он. – Пару берут на прокат в зоопарке. Я имею в виду самца. Тариф – бутылка. Ставишь сторожу бутылку – и самец на целую ночь твой.
Зинка почему-то хмыкнула. Но возражать не стала.
– Ладно, – сказала она. – Сам, наверное, придумал, но… сойдет… А чем его кормить? На свежей рыбе одной, наверное, разоришься?
– А вот и нет! Пингвин – крайне экономная птица. «Вискас» трескает – только хруст стоит. «Вискас – рыбное меню».
– Точно?
– Точно.
– Не отходи далеко от телефона. Я скоро перезвоню.
И Зина повесила трубку.
Бурцев посмотрел на нахохлившегося пингвина. Птица стояла у самой решетки и, склонив голову набок, разглядывала проезжающие по улице машины.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Зина звонила неспроста. Но Бурцев решил раньше времени об этом не думать.
«Пока суд да дело, нужно в магазин идти. А то засранец с голодухи помрет раньше времени».Образованная продавщица в отделе кормов для животных встретила Бурцева как старого знакомого и не отпускала его до тех пор, пока не нагрузила самыми сбалансированными, питательными и здоровыми сублимированными калориями.
Когда Бурцев с пакетом, полным «Вискаса», возвращался из магазина, уже начало смеркаться. «Вот так, – думал он. – Не успело рассвести, а уже опять темнеет! Живем, как кроты…»
Он ждал лифта, когда дверь распахнулась и в подъезд вошла девушка, та самая, из восьмой квартиры.
Она вошла раскрасневшаяся и оживленная, с какими-то нарядными пакетами и коробками в руках. Лестничная площадка заполнилась приятным запахом чистоты и свежести. Бурцев вспомнил слова Зины о том, что девушка целыми днями оплакивает расставание с любимым человеком, но никаких следов грусти в ее глазах в эту минуту не нашел.
При виде Бурцева девушка улыбнулась. Улыбнулась так, будто они были давно знакомы.
– Здравствуйте, – сказала она.
Бурцев насторожился. «И эта тоже… И что это они все мне так радуются?» – подумал он.
Подошел лифт, Бурцев пропустил девушку вперед и вошел сам.
– Ну? – спросила девушка. – Как ваш пингвин?
«И она знает! – мысленно охнул Бурцев. – Да что же это такое?»
– Осваивается понемногу, – лаконично ответил он. Девушка внимательно посмотрела на недовольного
Бурцева и пояснила:
– Мы вчера вечером вместе ехали в лифте. И, кажется, успели с ним подружиться.
Бурцев склонил голову в ответ на ее слова.
– Как я вам завидую! – сказала девушка. Бурцев посмотрел вопросительно. – Я так люблю пингвинов. Они такие потешные… Эти их фраки. И клювы… Для меня пингвин – существо особенное!
– Почему?
– С детства. Я одна росла, с мамой… И жили мы бедно. Мама все время работала – и днем, и вечерами. А я ее ждала, сидя на подоконнике. Смотрела в черное окно… Там фонарь качался… Ветер завывал, метель… Было страшно. Я сидела, закутавшись в платок, и представляла себя маленьким пингвиненком, который посреди полярной ночи ждет свою маму…
Бурцев вежливо улыбнулся.
– Да-да! И не смейтесь! – сказала девушка.
Лифт остановился на ее этаже. Девушка собралась выходить, но помедлила.
– А ваш пингвин очень симпатичный, – подумав, сказала она. И добавила: – Передавайте ему привет.
Бурцев не нашелся, что ответить, и лишь поклонился в ответ.
Дома Бурцев насыпал пингвину целую миску «Вискаса», выставил ее на балкон и некоторое время стоял, любуясь, как пингвин поглощает корм. Пингвин, наклоняясь, подхватывал из миски очередной кусок сухого корма, тряхнув головой, проглатывал его и тут же нагибался за другим.
«Смотри, не обожрись с голодухи», – мысленно предупредил пингвина Бурцев. Как все оказывается просто, когда знаешь, что делать.
В это время на столе опять затрезвонил телефон.
– Бурцев! Где ты ходишь! Я уже полчаса звоню без перерыва.
– А что такое? – спросил Бурцев.
– Пляши, Бурцев! Тебе повезло!
– В чем повезло?
– Я тут навела кое-какие справки. Выходит, не трепал ты по поводу пингвина. Они в самом деле почти по тонне баксов идут.
На этот раз Бурцев почти не удивился.
– Я, Зин, никогда не треплю, когда дело касается бабок, – торжественно заметил он. – Бабки – это святое. А в чем вопрос?