Даниэль Клугер
И ВОССТАНЕТ ВЕТЕР
Баллады
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОТ АВТОРА
Двадцать лет назад, когда я начал работать в израильском журнале «Алеф», мне предложили завести в журнале постоянную рубрику «По страницам еврейской истории». И написать для нее серию очерков.
Я с радостью согласился: еврейская история была и остается главным предметом моего литературного интереса — по меньшей мере, полсотни лет. Однако мне вовсе не хотелось писать о том, о чем писали до меня неоднократно такие замечательные историки и популяризаторы, как Генрих Грец, Шломо Эттингер, Шимон Дубнов или, уже в наши дни, У. Сало Барон и Феликс Кандель. И я решил, что для каждого очерка буду находить такой факт или такое событие, которые читателям малоизвестны или неизвестны вовсе.
Так родился цикл «Перешедшие реку. Очерки еврейской истории». Они печатались в «Алефе» еженедельно на протяжении четырех лет.
Но я постоянно чувствовал какую-то неудовлетворенность. Когда мне предложили собрать все очерки в книгу, я с удовольствием принял предложение и вернулся к работе: так появилась книга «Перешедшие реку»{1}, изданная и переизданная; но мне казалось, что я упустил что-то важное.
И наконец я понял, в чем тут дело.
Истории, которые я нашел и пересказал, несли в себе такой мощный поэтический заряд — при всей их абсолютной документальности, — что прозаический жанр казался недостаточным, чтобы передать то эмоциональное ощущение, которое я испытал.
Вот тогда-то и родилась мысль о такой форме, как историческая баллада.
Все началось с шести баллад, повествующих о трагической и героической истории евреев Испании. К этим шести прибавились новые, их становилось все больше, я их писал, читал вслух и пел. Мысленно я путешествовал из Испании в Польшу, из больших городов — в местечки, из древней Аравии — в Россию начала двадцатого века…
Результаты этих музыкально-поэтических путешествий во времени и пространстве — перед вами.
Хочу обратить ваше внимание на следующее.
Все герои моих баллад — реальные люди.
Все события, о которых рассказывается в этой книге, реальные, какими бы фантастическими и невероятными они вам ни показались.
ВЕРНЕТСЯ ЛИ ВЕТЕР?
БАЛЛАДА О КАПИТАНЕ ВОЗНИЦЫНЕ, тайно принявшем иудаизм и за то сожженном вместе с «совратителем» — евреемБорухом Лейбовым
Ах, какие над Невой яркие зарницы!
Только звон колоколов и тяжел, и груб.
Погоди-ка, погляди, капитан Возницын, —
Для тебя давно готов тут смолистый сруб.
«Колот шпагой, пулями в двух местах прострелен,
И горел я, и тонул — вел со смертью спор…
Но не ведал, Борух, что жребий уж отмерен:
Нам с тобою — палачи да Гостиный двор…
Борух, что так плачешь ты, мой дружок еврейский?
Вон они, солдатики — все двенадцать в ряд.
Погоди-ка, погляди ты на люд рассейский!
На миру и смерть красна — правду говорят.
А жена законная курвой оказалась:
Ей — поместье, ну а мне — муки да позор.
Побежала, донесла — и судьба досталась
Нам с тобою — палачи да Гостиный двор…
Борух, ты спроси, зачем я в жиды подался?
Знаешь, братец, никому не был я своим.
Погоди-ка, погляди — чужаком остался!
Чужаком уйду сейчас в этот черный дым...
И далек родимый дом — да и нету дома.
И вовек не добежать до высоких гор...
Да и сердце давит мне смертная истома:
Нам с тобою — палачи да Гостиный двор…
Говорил нам твой сосед — добрый малый Тóвит:
Мол, бегите вы в Литву, убирайтесь с глаз…
Погоди-ка, погляди — баньку нам готовят,
Чтобы до костей прогреть нас в последний раз.
Помолись — и не пускай слезы на ресницы,
О себе — и обо мне, помня уговор.
Не тужи — с тобой идет капитан Возницын!
Что нам сруб да палачи — да Гостиный двор!..»
В небе гаснут без следа яркие зарницы.
День уйдет, и побегут тени по земле.
Погоди-ка, погляди, русская столица —
То ли облако летит, то ль курьер в седле.
Черен пепел, горек дым и мутна водица.
Не гудят колокола, не горит костер…
А на облачке сидит капитан Возницын
И глядит,
глядит,
глядит
на Гостиный двор.
Отставной флотский офицер, капитан-поручик Возницын по неизвестным причинам вдруг перешел в иудаизм — с помощью еврея-откупщика Боруха Лейбова. Об этом стало известно властям (донесла жена, получившая за донос имение Возницына и сто душ крепостных). За отступничество и нежелание раскаяться он и его «соблазнитель» Борух Лейбов были приговорены к смертной казни через сожжение. 15 июля 1738 года они были сожжены в Санкт-Петербурге, в Гостином дворе, в специально сложенных для этого срубах. Это была последняя подобного рода казнь в России.
КАПРАЛ И ШПИОН
Знамена да ружья, трава да песок,
За лесом овраги да логи.
Французская армия шла на восток
По старой Смоленской дороге.
Солдатская жизнь — то поход, то привал,
И в кости играет, и в прятки.
Солдатам полковник Вержé приказал
У рощи поставить палатки.
А тусклое солнце заходит уже,
И ночь в ожидании скором.
И близкую рощу полковник Вержé
Велел осмотреть гренадерам.
Из рощи солдаты пришли не одни,
К палатке Вержé прошагали,
Ему доложили, что в роще они
Торговца-еврея поймали.
Полковник вскричал: «Ты лазутчик, еврей,
Для русского войска старался!»
Торговец твердил, что случайно, ей-ей,
Он здесь на французов нарвался:
«Купил для вола на базаре ярмо,
Про лагерь солдатский не знаю!»
Но в сумке большой у еврея письмо
Нашлось — к генералу Барклаю…
«Ну что же, теперь можешь врать иль молчать,
Нам правду бумага сказала!»
Шпиона полковник велел расстрелять,
И кликнул солдат и капрала.
…Слезою лазутчик усы оросил,
Не глядя в солдатские лица.
А после капрала еврей попросил,
Позволить ему помолиться.
Ответил капрал: «Скоро солнце зайдет,
Пора!» И добавил сурово:
«Тебя без молитвы Всевышний поймет,
Коль выписан пропуск свинцовый».
Рукою взмахнул и скомандовал: «Пли!»
Лес дрогнул от птичьего крика.
И залп прогремел. В придорожной пыли
Остался лежать горемыка.
Солдаты нескоро отправились спать,
Хоть новый поход на пороге —
Под бой барабанов им завтра опять
Шагать по Смоленской дороге.
Забвенья искали в дешевом вине,
Потом разбрелись по палаткам.
Мечтали они о предутреннем сне,
Солдатском — глубоком и кратком.
…Капрал у костра оставался один.
Лишь хмурое утро подкралось,
Из ранца достал он сидур, и тфилин,
И бережно сложенный талес.
А где-то вдали грохотала гроза,
И ветер раскачивал крону…
Прочел он молитву еврейскую за
Еврейскую душу шпиона.
Во время войны 1812 года еврейские подданные Российской империи занимали однозначно патриотическую позицию. Великий князь Николай (будущий Николай I), которого никак не заподозришь в юдофильстве, писал в своем дневнике: «Удивительно, что они (евреи) в 1812 отменно верны нам были и даже помогали, где только могли, с опасностью для жизни». Удивительно или нет, но евреи по призыву р. Шнеура-Залмана («Алтер Ребе» — основоположник движения ХАБАД), рискуя жизнью, становились русскими разведчиками, секретными курьерами, проводниками партизанских отрядов. Французы поначалу удивлялись такому поведению — ведь Наполеон был активным сторонником еврейской эмансипации, в его армии были евреи-офицеры и даже генералы (генерал-майор Роттенбур, бригадный генерал Вольф). Однако очень скоро им стало понятно, что под еврейским традиционным платьем скрывается русский «секретный агент».
МЕЧ ПОБЕДИТЕЛЯ
Он молча стоял пред халифом,
В крови — и своей, и чужой.
Звучали хвалебные речи,
И молвил владыка: «Герой!
Ты шел без кольчуги и шлема
В сраженье, с открытым лицом!
Примером был воинам в битве,
Был из храбрецов — храбрецом!
Так дай же свой меч благородный,
Хочу я тотчас приказать
Украсить смарагдом, рубином,
Алмазом — его рукоять!»
Ни пятнышка крови не видно.
Как зеркало, светел клинок.
«Когда же, о воин, оружье
От крови очистить ты смог?»
И воин владыке ответил,
Не пряча лица своего:
«Не нужно оружие чистить,
Коль не обнажаешь его.
Я шел впереди, не склоняясь,
Чтоб воинов в битву вести.
Но в гуще сраженья удара
Ни разу не смог нанести.
Я клялся тебе, о владыка,
В сраженьях быть первым — и вот
Я первый в бою и сегодня,
Но враг — иудейский народ.
Рожден иудеем, но позже
Я веру иную познал,
Отверг я Завет и душою,
И сердцем Пророка признал.
Но клятву принес я тогда же
Себе — не вождю, не царю, —
Что кровью несчастных собратьев,
Оружия не обагрю».
Халиф, отослав приближенных,
Промолвил: «Ты должен уйти.
Тебя мои воины ценят,
Но дальше нам не по пути.