Существует несколько легенд, в которых рассказывается о дружеских отношениях между основоположником хасидизма, великом праведнике и чудотворце рабби Исраэле (Исроэле) бен Элиэзере, известном как Баал-Шем-Тов (Бешт) (1698-176о), и Олексой Довбушем (1700–1745) — знаменитым разбойником, «опришком», «карпатским Робином Гудом». Согласно хасидским преданиям, рабби Бешт до конца жизни не расставался с трубкой, подаренной ему Довбушем.
КАК РАЗБОЙНИК ДОВБУШВПЕРВЫЕ ВСТРЕТИЛСЯ С РАВВИНОМ БЕШТОМ
Как-то раз надумал Довбуш к рабби Бешту в дом вломиться,
Чтоб разжиться у раввина и деньгами, и вином.
Вышиб дверь и на пороге встал: в одной руке рушниця,
А другой сжимает саблю, сердце ходит ходуном...
Было то в канун субботы. Видит легинь — стол накрытый.
И хозяин с полным кубком во главе стола стоит.
И воскликнул грозно Довбуш, тот разбойник знаменитый:
«Подавай сюда припасы да вино, поганый жид!»
Но как будто не услышал ватажка хозяин дома,
Молча он смотрел на кубок, лишь губами шевелил.
Разозлился крепко легинь: «Тут клинок, а не солома!»
Ухватил он рабби Бешта и тряхнул что было сил.
Покачнулся реб Исроэль, покачнулся полный кубок,
Капля винная упала на разбойничий клинок.
И тотчас Олексе будто смертным льдом сковало губы,
И разжались пальцы сами, отпустили черенок.
Испугался грозный Довбуш — что за чудо приключилось?
Ухватил разбойник саблю, а поднять ее не смог!
Лег клинок у ног Олексы... Капля алая дымилась...
И попятился разбойник, и споткнулся о порог.
Рабби Бешт благословенье дочитал и улыбнулся.
«Проходи, — сказал негромко, — с миром ты, так пей и ешь!»
С той поры во все субботы Довбуш сабли не коснулся:
Больно тяжкой становилась от вина, что прóлил Бешт.
И пошла молва в Карпатах: по субботам Довбуш славный
Безоружен, беззащитен, будто малое дитя.
Собрались враги Олексы, и сказал им вóрог главный:
«Коли так — пойдем в субботу и возьмем его шутя!»
Вот тишком они подкрались, вот они ввалились в хату,
Что стояла за пригорком, на окраине села.
Как тут голыми руками отобьешься от проклятых?
А они в лицо смеются: «Довбуш, смерть твоя пришла!»
Только Довбушева сабля, что лежала в ножнах тихо,
Вдруг взлетела и влетела прямо в руку ватажку.
И взмахнул Олекса саблей, да еще присвистнул лихо,
Побежали прочь злодеи по весеннему снежку!..
Было так, иль сочинили — неизвестно и поныне,
Только все же верят люди в те чудесные дела.
С тех времен по эту пору говорят на Буковине,
Будто силой капли алой сабля душу обрела.
КАК РАЗБОЙНИК ДОВБУШИ РАВВИН БЕШТ ХОДИЛИ В ИЕРУСАЛИМ
Встретились в Коломые праведник и разбойник —
Храбрый Олекса Довбуш, мудрый Исроэль Бешт.
Был ватажок обличьем бледен, что твой покойник:
«Вот и промчалось, друже, время былых надежд…»
Сели в шинке еврейском, выпил разбойник водки,
Молвил — и сам дивился тихим словам своим:
«Знаешь ты все на свете, путь укажи короткий,
Чтоб убежать отсюда в град Иерусалим!
Много пролил я крови, много добыл я злата,
Стала душа томиться, и опостылел свет.
Может быть, за горами легиня ждет расплата,
Может быть, в светлом граде буду держать ответ!»
Только ответил скорбно праведник — реб Исроэль:
«Мы ведь туда дорогу сами себе творим.
Но так и быть, Олекса, путь я тебе открою,
Ночью пойдем с тобою в град Иерусалим!»
В сердце Карпат спустились — из самоцветов стены,
Пляшущим, зыбким светом были озарены.
Духи ли из могилы, бесы ли из Геенны
Вились под сводом — свитком призрачной пелены.
Темным подземным ходом, страхам уже не внемля,
Внемля одной лишь вере, ведомой им двоим,
О, как попасть спешили оба в Святую Землю,
Довбуш и реб Исроэль — в град Иерусалим!
Только Господень Ангел им преградил дорогу.
Ярко сиял в деснице огненный смертный меч:
«Вам воротиться должно!» — крикнул Посланник строго.
Грозно нахмурил брови, молвил такую речь:
«Поздно ты вышел, Довбуш, поздно ты спохватился.
Будет тебе награда здесь по делам твоим.
Ты же, раввин Исроэль, слишком поторопился.
Нет вам пути-дороги в град Иерусалим!»
…Оба они вернулись — Довбуш и реб Исроэль.
Вышли из гор Карпатских и побрели домой.
Медленно, краем сонным, утреннею порою,
Только сердца объяты плотной глухою тьмой.
Очи смотрели долу, были печальны лица,
А по траве струился призрачный терпкий дым…
Небо над ними — словно царская багряница.
Плыл в этом алом небе град Иерусалим...
КАК РАЗБОЙНИК ДОВБУШ НЕ ПОСЛУШАЛ РАВВИНА БЕШТА
Небо словно синий бархат в серых облачных заплатах,
Тропы тайные скрывает горный перевал...
Жил да был Олекса Довбуш, он разбойничал в Карпатах —
Отнимал он у богатых, бедным раздавал.
Жил в Карпатах реб Исроэль, рабби Бешт — мудрец известный.
И пришел к нему разбойник, раненый, без сил.
Рабби Бешт отвел погоню и молитвою чудесной
Раны вылечил, водою горной напоил.
И сказал ему Олекса: «Заживает быстро рана,
Я уеду нынче утром», — а раввин в ответ:
«Видел как-то в Коломые друга твоего Ивана
Знай же, что измена ходит за тобою вслед».
Помрачнел Олекса Довбуш, по лицу скользнули блики,
Почему-то охватила легиня журба.
И промолвил реб Исроэль — рабби Бешт, мудрец великий:
«Ходит друг твой мимо церкви и не крестит лба».
Засмеялся тут разбойник: «Я тебя не понимаю,
Ты ж не веруешь в Исуса, в нашего Христа!
Ну, не крестится — так что же? Я его с юнацтва знаю,
Верен мне Иван, и совесть у него чиста!»
Но ответил реб Исроэль: «Не развеешь ты тревогу,
Не напрасно я печалюсь о твоей судьбе.
Он не крестится на церковь, своему неверен Богу,
Так с чего ж ему, Олекса, верным быть тебе?»
…Вместе с другом ехал Довбуш, засмотрелся он на птицу,
А Иван отстал немного, да на бережку
В первый раз перекрестился, зарядил свою рушницю
И послал лихую пулю в спину ватажку.
Прошептал он: «Надоело с жебраками целоваться,
Ночевать то в чистом поле, то в глухих лесах.
Надоело брать богатство, да тотчас его лишаться,
Щеголять в дрянном каптае, старых чоботах!
И ушла душа Олексы да к последнему порогу,
Слышал он слова раввина, будто наяву:
«Он не крестится на церковь, своему неверен Богу...»
Кровь горячая стекала в желтую траву.
ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТЫ
Историю эту нам ветер напомнит,
Она прорастет сквозь седое быльё:
Ромео работал на каменоломне,
Джульетта солдатам стирала бельё.
Жизнь выкинуть может лихие коленца,
Он был из Варшавы, из Лодзи — она.
А вот познакомил их лагерь Освенцим,
Когда по Европе катилась война.
Случайно друг друга они увидали:
Прожектор светил им, не в небе луна.
Его звали Эдек, а девушку — Мали.
Поляком он был, и еврейкой — она.
Но все ж не Верона вокруг, а Освенцим,
И в лагере нет театральных чудес.
Не соединил их священник Лоренцо —
Помог им бежать офицер из СС.
Сначала погоня прошла стороною,
Но нынче — не сказочные времена.
Любовь не желает считаться с войною,
С любовью не станет считаться война.
Какая свобода — не быть осторожным!
Не сдерживать больше ни чувств, ни речей!
И нашим влюбленным в лесу придорожном
Судьба подарила двенадцать ночей.
Всего лишь двенадцать — и песня допета,
Попались следы на глаза патрулю,
И черные тени, дождавшись рассвета,
Тринадцатым утром стянули петлю.
Спроси — но уже не дождешься ответа,
Во что превратится сверкающий рай…
Уходит Ромео, и следом — Джульетта
Покинет навеки безрадостный край.
А время играет спектакли без грима,
По новому руслу струится вода,
И десятилетия тянутся мимо,
И память уносится с ветром туда,
Где синее небо, и вечное лето,
Где счастье, которого не потерять,
Где Эдек — Ромео, и Мали — Джульетта,
И тот офицер, что помог им бежать…
Поляк Эдек Галински попал в Освенцим в числе первых узников в 1940 году. Мали Цимметбаум, польскую еврейку, отправили в тот же лагерь в 1942 году. Благодаря хорошему знанию иностранных языков Мали избежала гибели в газовых камерах и даже получила в лагере «престижную» работу. Они полюбили друг друга и решили бежать. Помог им бежать офицер СС Эдвард Любуш — немец, выросший в Польше. Но уже через двенадцать дней влюбленных поймали и приговорили к смертной казни.
МЕЛÁМЕД
В талмудическом трактате
«Пиркей авот» («Поучения отцов») сказано:
«На трех основах зиждется мир: на изучении (Торы),
на служении (Богу) и на творении Добра».
Он мальчишек учил Торе,