Пьяненький юный Че в джунглях, излагающий прокаженным идеи панамериканизма, — подобную сцену Вернер Херцог наверняка не решился бы описать, что же касается Гарсия Маркеса, тому и в голову не пришло бы ничего подобного. (Маркес однажды в присутствии одного из моих друзей заявил, что, мол, чтобы описать жизнь Че Гевары, ему потребовалась бы тысяча лет (или миллион страниц). Его документальное произведение «Операция „Карлотта“» — открыто прокубинский, истинный панегирик Фиделю, повествование о поездке в Анголу, где вскользь упомянут и состоявшийся чуть раньше визит Гевары в Конго.) Но такие разные, казалось бы, писатели, как Хулио Кортасар и Николас Гильен[4], оба считали Че Гевару источником вдохновения. Если уж Че и воздвигли памятник, то сложен он из воображения латиноамериканских литераторов.
Если — по примеру Андерсона — считать жизнь Че Гевары хроникой предреченной гибели — то ее можно рассматривать и как череду логически связанных глав и притчей. Притча первая — перед нами предстает бунтарь в духе героев Джеймса Дина и Джека Керуака. «Че» — приставка, отчетливо указывающая на аргентинское происхождение ее обладателя, означает что-то вроде «приятель», «друг» — родился в ирландско-испанской семье обедневших аристократов из рода Линч. Он всегда был само обаяние, хулиган и сердцеед. Период усмирения сексуальных позывов, похоже, не затянулся надолго: с необычайной прямотой он повествует о недвусмысленных физических симптомах либидо, что бывает нечасто у тех, кого принято считать профессиональными революционерами. Его семья не скрывала крайне негативного отношения и к нацистам, и к Перону, хотя в Аргентине тех лет это было чревато серьезными неприятностями.
Эрнесто принимал весьма активное участие в молодежной жизни, хотя активность эта здорово отдавала показухой — помогал беженцам из франкистской Испании, задирал пронацистски настроенных школьных учителей и институтских преподавателей. И в этом юноша мало чем походил на отца — Эрнесто куда меньше ненавидел Перона уже за то, что тот, по крайней мере, был националистом и терпеть не мог «этих янки». Еще юноша хоть и страдал от астмы, но ни в какую не желал смириться с недугом. Вниманием, уделяемым им спорту, активному времяпрепровождению на свежем воздухе, одним словом, всему, что закаляет физически, он весьма напоминает Теодора Рузвельта. Именно воля и еще раз воля сформировала его дальнейшее отношение к жизни.
Следующая притча — решение Эрнесто сделаться врачом. Благодаря этому он встречался со многими опытными врачами-социалистами и, таким образом, из первых рук получал сведения о том, как обстояли дела со здравоохранением в регионе. В «Дневниках мотоциклиста», в известной степени закрепивших образ шалопая в духе героев Дина — Керуака, мы найдем массу ценных идей и подробных описаний, относящихся именно к этому периоду становления Че. Тема «эффекта радикализации», оказываемого медицинским образованием на молодых идеалистов — выходцев из среднего класса, воистину достойна вполне приличной монографии. В ходе странствия по югу Америки на Гевару произвела неизгладимое впечатление встреча с Уго Пеше, врачом-лепрологом из Перу, марксистом по убеждениям. Этот человек, автор книги о катастрофически низком уровне развития стран Анд под названием «Меридианы безмолвия», 10 лет спустя получил в дар авторский экземпляр книги Че Гевары «Партизанская война» с дарственной надписью. Разумеется, ее автору были весьма интересны вопросы, связанные с социализацией и национализацией медицины. (Еще одним, кто попытался осилить первое издание, был президент США Джон Кеннеди, для которого ЦРУ молниеносно перевело книгу на английский и который по ее прочтении срочно распорядился о формировании «сил специальных операций» — материализация тезиса Режиса Дебре[5] о том, что «революция революционизирует контрреволюцию».)
Третья притча — перед нами убежденнейший интернационалист. Будучи ребенком от интернационального брака, Гевара женился на перуанке, а детям выхлопотал гражданство Мексики. Ему было предоставлено кубинское гражданство, от которого он впоследствии отказался. Гевара погиб в стране, обязанной названием Симону Боливару, и неподалеку от города, названного в честь одного из соратников Боливара. Че Геваре нравилось примерять образ Дон-Кихота, скитальца без роду и племени, борца за справедливость. «Я вновь чувствую своими пятками ребра Росинанта, снова, облачившись в доспехи, я пускаюсь в путь», — писал он родителям, покидая Кубу. (Аласдер Макинтайр[6] первым уловил здесь связь со скептическим высказыванием Маркса, считавшего, что «странствующие рыцари неприемлемы ни в каком обществе».) И действительно, Че довольно поздно пришел к марксизму. Он сам считал, что коренной и фундаментальный поворот в его мировоззрении пришелся на 1954 год, то есть на период пребывания в Гватемале, где он воочию убедился в безжалостности и цинизме, с которым ЦРУ расправилось с правительством Хакобо Арбенсы Гусмана[7].
Обстоятельства этого переворота достаточно полно изложены в книге Стивена Шлезингера и Стивена Кинзера «Горькие фрукты». О подготовке путча, соучастии США в заговоре против президента Гватемалы, о роковых последствиях этого шага для всех без исключения гватемальцев, в особенности для коренных жителей страны — майя, — не так давно стало известно после рассекречивания части архивов ЦРУ, а также в результате обнаружения тайных массовых захоронений на территории Гватемалы[8]. В исследовании Кинзера-Шлезингера Гевара упомянут лишь вскользь. А Джон Ли Андерсон со скрупулезной точностью воссоздал картину его участия в описанных выше событиях.
Че Гевара прибыл в Гватемалу в декабре 1953 года после довольно продолжительных странствий по континенту. Он решил задержаться в этой стране для того, чтобы всерьез задуматься о своей дальнейшей судьбе — обстановка в Гватемале была накалена до предела, в воздухе отчетливо пахло как революцией, так и контрреволюцией. И, надо сказать, чутье его не обмануло. После избрания на пост президента страны реформатора Хакобо Арбенсы Гусмана наметились две тенденции, которых так опасались реформаторы, — с одной стороны, обострились революционные ожидания беднейших слоев населения, с другой — подтверждались худшие опасения США. (Напряженность атмосферы того периода великолепно представлена в романе Гора Видала «Темно-зеленый, ярко-красный».) Че Гевара решил поставить на службу новому режиму свои знания и умения врача, рассчитывая стать чем-то вроде «босоногого лекаря», исцеляющего крестьян. Несколько отрезвленный бюрократическим скептицизмом, с которым был воспринят его замысел, он поначалу просто смешался с толпой разных бродячих бунтарей и революционеров, заполонивших столицу Гватемала-сити после поражения в битвах с Сомосой, Трухильо и Батистой. По прибытии в Гватемалу Гевара писал домой:
«Я получил возможность объехать владения „Юнайтед фрут“[9] и вновь убедиться в том, насколько ужасен этот капиталистический спрут. Я поклялся перед портретом товарища Сталина, что не успокоюсь до тех пор, пока не увижу этого капиталистического спрута уничтоженным. В Гватемале я отточу свои умения…»
Легендарный штурм казарм Монкада на Кубе уже состоялся в июле того же года, и Гевара успел познакомиться (сначала как врач) с некоторыми из кубинских эмигрантов — сторонниками Фиделя Кастро. Беседы в основном вертелись вокруг темы предстоящей схватки с северным колоссом и местными его прислужниками. И действительно, из описания бесед следует, что они, по сути, являются постижением основ ленинизма. Братья Даллес и их пособники организовали вооруженное вмешательство с целью дестабилизации положения законно избранного президента Хакобо Арбенсы Гусмана. И воспользовались поддержкой могущественных соседей, в частности генерала Анастасио Сомосы. Отыскали и наняли марионетку в лице военного — полковника Кастильо Армаса, а затем силами состоявшей из наемников группировки вторглись из соседнего Гондураса в Гватемалу. Гевара вместе со своими друзьями-«интернационалистами» взирали на все это со смесью стыда и недоверия, с растущей уверенностью в том, что их прогнозы о неосуществимости стратегии постепенного, поэтапного достижения желаемого результата подтверждаются практикой, причем, у них на глазах. Но они были бессильны что-либо изменить.
Находясь под защитой посольства Аргентины, куда загнал его давным-давно предсказанный им путч, Че Гевара немало часов и дней провел в обществе отчаянных бойцов, которым в последующие десятилетия суждено было возглавить партизанскую войну в Сальвадоре, Никарагуа и Гватемале. Все вместе они анализировали уроки поражения. И главным упущением, по их мнению, было то, что Арбенса не стал раздавать оружие народу. И вдобавок не счел необходимым принять меры против хитрого манипулирования населением, которое ЦРУ осуществляло с помощью местной печати. Момент был критический: молодой человек получил незабываемый опыт в период формирования характера. А до этого, как не раз заявлял сам Гевара, он лишь поигрывал в революцию. И с этого момента уже не отпускал шуточек в адрес Сталина. Скорее, укрепился во мнении о бескомпромиссности «социалистического лагеря» и приступил к изучению основополагающих трудов «генерального секретаря», ушедшего в мир иной незадолго до того и еще не развенчанного.
Следующая притча — Гевара осознает главное жизненное призвание. Гватемальский крах требовал воздаяния. Империализм должен был заплатить за самонадеянность и бесчеловечность сильного. Че пишет полное отчаяния письмо другу: правительство Арбенсы предано и низложено, все как в Испанской республике, вот только без присущих ей бесстрашия и фанатичной преданности. C негодованием Че отвергает все, что говорят и пишут о якобы творимых сторонниками Арбенсы актах жестокости, мрачно добавляя: «На первых порах одну-две расстрельных команды