действует. Ее действительность обнаруживается в том, что она производит. Результат ее действия есть продукт ее собственной природы. Именно поэтому ее внешнее обнаружение есть её внутреннее отношение к самой себе.
Реальная действительность заключает в себе возможность. Возможность же обусловливается совокупностью всех необходимых условий для ее осуществления.
«Когда все условия вещи всецело налицо, то она вступает в действительность»[5-5].
Полнота всех условий представляет собой целое всего содержания, и тогда сам предмет может быть определен и как действительный и как возможный. Возможность и действительность здесь совпадают, что истинно действительно, то возможно, и что истинно возможно, то действительно.
Под истинной действительностью Гегель понимает в конечном результате творческий процесс не только в его абсолютном течении, но и во всех его осуществленных формах. А поэтому подлинное понимание действительности означает учет совокупности всех условий, которыми определяется возможность реализации того или другого звена совершающегося процесса.
Одним из важных моментов является вопрос о возможности. Возможность прежде всего есть формальная возможность.
Формальная возможность заключается в тем, что содержание, на которое она направлена, не должно себе противоречить. Если кто-нибудь собирается в данный момент поехать На Марс, то в этом нет никакого внутреннего противоречия. Но лишь только речь заходит об определении всех обстоятельств, всех условий, из которых должна вытекать эта возможность, она уже рассматривается не как формальная, а как реальная. Реальная возможность, конечно не исключает формального момента, но как только она становится на реальную почву, она находит свои определения в самой себе. Ее определенность заключается в том, что к ней именно относится совокупность обстоятельств, которыми она и определяется.
Но такая совокупность обстоятельств определяет собою в одинаковой степени как возможность, так и действительность. Это их тожество относится в их содержанию (совокупность обстоятельств); формально они различны в том отношении, что действительность осуществлена, а возможность является лишь абстрактным неосуществленным, неразвернутым в себе бытием..
Тут же надо сказать, что всякая осуществленная действительность сама есть возможность. Но эта новая возможность направлена на другое и таким образом заключает в себе новую действительность. Та действительность, которой определяется возможность данного предмета, не есть собственная возможность, а, наоборот, эта возможность в себе направлена на другую действительность.
Таким образом переплетаются у Гегеля диалектически возможность и действительность. Снятие реальной возможности в ее переходе в действительность есть реальная необходимость. То, что необходимо, не может быть иначе. Реальная возможность, определенная данными обстоятельствами, переходит в определенную действительность. Это значит, что определенные обстоятельства возможности делают то, что действительность не может быть иной, чем та, в которую переходит эта возможность. Отсюда вытекает формулировка Гегеля; «что необходимо — не может быть иначе».
Определяя окончательно различие между формальной и реальной возможностью, Гегель подчеркивает в то же время важный принцип, что в необходимость переходит только реальная возможность.
«Реальная же (возможность), так как она имеет в себе другой момент,. — действительность, уже сама есть необходим-мость. Поэтому то, что реально, возможно, то уже не может быть иначе, при этих условиях и обстоятельствах не может последовать нечто иное. Стало быть, реальная возможность и необходимость различаются только кажущимся образом»[5-6].
Но это необходимость однако относительная, так как она имеет свой исходный пункт. Исходным же ее пунктом является случайность. Почему же случайность? По следующим соображениям: мы знаем, что необходимость обусловлена реальной действительностью. Реальная же действительность определяется непосредственно совокупностью обстоятельств, а совокупность определенных обстоятельств предполагает негацию, т.е. возможное отрицание необходимости. Другими словами, подбор определенных обстоятельств, делающих данную действительность необходимой, предполагает случайность.
«Реально необходимое есть поэтому какая-либо ограниченная действительность, которая ввиду этой ограниченности есть в другом отношении только случайное»[5-7].
А поэтому, заключает Гегель, реальная необходимость является в себе в то же время и случайностью. И это потому, что по своей форме она реально необходима, а по своему содержанию она ограничена и вследствие этого заключает в себе случайность.
Глава шестая
В своих «Пролегоменах» Кант определяет идеализм следующим образом: идеализм, говорит философ, заключается в утверждении, что «кроме мыслящих существ, нет ничего», это совершенно верное определение идеализма, ибо этим определением сказано, что, согласно идеализму, весь космос представляет собой одно лишь мышление и что все вещи, все процессы — материя, движение, пространство, время, одним словом, все разнообразив воспринимаемой нами действительности — есть продукт мышления или, точнее, само мышление. Это именно мировоззрение Гегель старается проводить с изумительным железным упорством. Из этого, конечно, не следует, что это ему удается сделать и что он не наталкивается неизбежно на самые непростительные противоречия, которые он подчас сглаживает при помощи софистики, а чаще всего вводит в сферу своей аргументации такие факты и моменты, которые берутся из опыта, из арсенала последних результатов развития и приводятся в качество первичных предпосылок. Но как бы то ни было, все построение и вся невероятно сложная, тонкая и утомительная конструкция имеют своей целью показать, доказать и обнаружить, что все существующее есть мышление. Вследствие этого необычайно трудно понять гегелевскую философию во всех ее деталях и очень трудно раскрыть и усвоить даже его терминологию, которая вследствие сложности построения и неосуществимости задачи часто сводится к тавтологии. Сам Гегель чувствовал и сознавал трудность своей задачи, — трудность, которая заключается именно в том, чтобы отвлечься от всей материальности содержания нашего опыта и непрерывно вращаться в так называемом чистом мышлении. Гегель неоднократно повторяет, что для того, чтобы понять то или другое его исходное положение, необходимо плавать в чистом эфире. И тут вновь вспоминаются удачные слова Канта, сказанные им опять-таки относительно идеализма или, точнее, идеалистической метафизики.
Полагают, говорит Кант, что чем выше подниматься в воздухе, тем легче дышать. Но бывает такая высота, на которой задыхаются.
На этой высоте часто остается Гегель, плавая, как он выражается, в своем чистом эфире. Гегель, конечно, как все гениальные умы, даже, может быть, больше других, понимал, что та философская система, которая не в состоянии оправдать и объяснить всю эмпирическую действительность, есть не более, как пустая, бессодержательная или, как любит выражаться Гегель, скучная болтовня. Он, как мы видели выше, о определенной резкостью нападает на формальную логику, поскольку она становится методом исследования, т. е. поскольку конкретность, сложность явления и процессов ею игнорируется. Философ во всей этой критике всегда и неизменно имеет в виду охватить все сложное многообразие действительности как в области природы, так и в области истории. До Маркса никто из мыслителей, за исключением, пожалуй, Гердера, не старался вникать в смысл истории человечества в такой степени, как Гегель. Фактически даже его мировая субстанция созревает и получает свое завершение в истории человечества, в его коллективном мышлении. Словом, свой абсолютный идеализм Гегель старался обосновать и оправдать всей мировой, доступной человеку эмпирикой. Действительность с этой точки зрения Гегелем не только не отрицалась, но, наоборот, стояла как бы на первом плане, так как ее-то именно и требовалось объяснить философским мышлением. Тут же следует сказать, что не только Гегель, но и всякий крупный мыслитель-идеалист никогда, как уже замечено, не отрицал факта и значения для нас окружающей действительности. Беркли, являющийся с нашей точки зрения одним из критических основателей новейшего идеализма, отрицал материальную действительность предметов и в то же время признавал их безусловную для нас реальность. Отвергая традиционные упреки по адресу идеализма, Беркли писал: «Я не оспариваю существования какой бы то ни было вещи, которую мы познаем в нашем субъекте посредством чувственного восприятия или рефлексии. Что вещи, которые я вижу моими собственными глазами и осязаю собственными руками, существуют и действительно существуют, в этом я нисколько не сомневаюсь. Единственно, что мы оспариваем, это то, что философы называют материальной субстанцией».
Сказанное здесь не есть бессодержательная оговорка или стремление отстоять свою точку зрения какими бы то ни было средствами. Отнюдь нет. В этих строках выражено убеждение всех идеалистов от Платона до идеалистов нашего времени.
В конце концов представляется с первого взгляда совершенно безразличным, существуют ли в действительности вне нас материальные вещи или не существуют. Ведь можно вообразить, что все существующее есть паше представление и что мы сами тоже наше представление, и что этот фантастический мир имеет свои законы, и что эта фантастика может удовлетворять нас так же, как материальная действительность. С этой фантастической точки зрения возникает вопрос: не все ли равно в конце концов, фантастика это или нет — если мы существуем в ней, как в каком-то мире, который мы предполагаем действительным? Как бы это ни казалось странным, но таков именно объективный смысл, заключающийся implicite во всякой идеалистической системе. Глубокий мыслитель древности — Парменид, несомненный родоначальник объективного идеализма, первый высказал и по-своему определил сущность философского познания как тожество мышления и бытия. С этой точки зрения он признал чувственно воспринимаемый мир несуществующим. И этот же мыслитель пишет тем не менее о природе, высказывая откровенно ту мысль, что он занимается этим предметом так, как если бы природа действительно существовала. В последнее время с такой же сознательностью выступила школа «имманентной философии» (Шуппе и особенно Шуберт-Зольдерн, откровенно приходящий к солипсизму, притом также нисколько не отрицая существования действительности для нас).