Другая соседка рассказала, что около 11:00 хотела вынести бумажные отходы в мусорные баки перед домом и услышала шум, доносившийся из квартиры пропавших. Она не могла с уверенностью утверждать, был ли шум похож на звуки избиения или падения, однако она слышала крики. Как будто происходила настоящая ссора. Но она не разобрала, что говорили и кричали. Женщине было неловко подслушивать, поэтому она пошла дальше выносить мусор. Когда она вернулась, шум прекратился.
Таким образом, следователям стало ясно, что факт отсутствия в квартире дверного звонка и домофона должен быть напрямую связан с преступлением. Теорию о том, что домофон сыграл ключевую роль в деле, подтверждал и тот факт, что подозреваемый при покраске стен в прихожей вел себя крайне неаккуратно: половицы были обильно залиты белой краской, а вещи не были защищены от ее попадания. Мужчина даже не снял зеркало, а просто покрасил стены вокруг него. Но почему отсутствовала домофонная система?
Могла ли в прихожей произойти ссора между женой и мужем, во время которой он толкнул ее на домофон, смертельно ранив и повредив при этом дверной звонок?
Поскольку в прихожей были обнаружены только следы крови матери, а в 11:00, когда соседка услышала крики и система вышла из строя, дочь еще была в школе, следователи пришли к выводу, что дочь вернулась домой уже после того, как насильственной смертью умерла ее мать. Возможно, она увидела мертвую мать и превратилась в неудобного свидетеля?
Ход событий и мотив по-прежнему оставались неясными, но следователям открывались все новые и новые компрометирующие факты против супруга.
На найденных в подвале малярных принадлежностях, которые муж купил в день исчезновения близких, обнаружили следы крови.
Основываясь на старых фотографиях квартиры, полицейские выяснили, что половик для вытирания ног из прихожей и ковер, лежавший в гостиной, отсутствовали. Почти три недели спустя половик и ковер были найдены в лесном массиве всего в нескольких километрах от места, где проживали пропавшие. На обоих предметах были крупные пятна крови, которые, судя по анализу ДНК, можно было безошибочно отнести к пропавшим: кровь дочери – на ковре из гостиной и кровь матери – на половике из прихожей.
Но это еще не все: следователи также выяснили, что, вопреки тому, что мужчина рассказал полицейским, он съездил к другу. Тот, в свою очередь, заявил, что на встрече, о которой идет речь, мужчина выглядел очень встревоженным, а также сказал, что за ним в любой момент может приехать полиция и забрать его. Почему муж оставил в секрете эту поездку к другу? Убрал ли он ковры и, по всей вероятности, трупы?
Следователям удалось выяснить еще кое-что: через два дня после исчезновения матери и дочери коллеги подозреваемого заметили, что на его лице появились заметные царапины, которых у него не было накануне исчезновения. А когда его арестовали, соответствующие дефекты кожи были выявлены и задокументированы. Во время совершения преступления мать и дочь защищались и ранили его?
В конце концов многие вопросы остались без ответа: почему отчим ни разу не попытался связаться со своей падчерицей? А почему бы хоть раз не поинтересоваться у следователей, не появилась ли новая информация о пропавших женщинах? Напротив, когда мужчину арестовали, он только сказал, что логично, что его теперь обвинят…
Судебный процесс не продлился слишком долго, и мужчину признали виновным. На основании улик и показаний соседей суд также предположил, что незадолго до 12:00 в день исчезновения между мужем и женой в прихожей произошла ссора, в результате которой жена получила смертельную травму головы. А затем тупым предметом по голове была убита и ее дочь. Затем муж избавился от самых явных следов преступления и от мобильных телефонов убитых, а потом поехал в строительный магазин за малярными принадлежностями. Вернувшись, он постирал окровавленную одежду, убрал квартиру и покрасил стены в прихожей. Затем он выбросил ковры в лесу, а также спрятал трупы.
У суда не осталось сомнений в том, что пропавшие мертвы. Ведь с момента своего исчезновения они не подавали никаких признаков жизни после того как дочь в 12:02 написала лучшей подруге, что скоро свяжется с ней, а мать поговорила по телефону с больным отцом в Москве. Более того, обеих пропавших – одну в школе, другую на работе – считали очень пунктуальными.
Суд категорически исключил возможность того, что они обе начали новую жизнь. Несмотря на неоднократные заявления, особенно дочери, о том, что она сбежит или вернется в Москву, конкретных планов на этот счет у них не было. В дневнике дочери ничего об этом не было написано, о подобных планах не сообщали ни друзья, ни знакомые, ни родственники. А без паспорта и без карт с деньгами, по мнению суда, это вряд ли было возможным, тем более из квартиры не пропали ни чемоданы, ни сумки, ни даже одежда.
Суд также исключил возможность самоубийства. Хотя дочь время от времени высказывала подобные мысли и незадолго до исчезновения даже порезала предплечье, суд счел, что уже забронированный летний отпуск говорит против этого исхода. Кроме того, свидетели подтвердили, что девушка в день своего исчезновения пребывала в хорошем расположении духа.
Тот факт, что убийцей был супруг, уже не оставлял сомнений. У него была возможность совершить преступление и не было алиби. А соседка слышала крики и грохот из квартиры пропавших в день исчезновения, в то время когда муж тоже был дома. Предположение, что домофон был снят из-за малярных работ, было опровергнуто, поскольку сам муж заявил, что приступил к окрашиванию стен только около 18:00. Неисправность системы домофона была выявлена около 12:00.
Но гораздо более важным аргументом для суда стали обнаруженные следы крови и очевидные попытки их отчистить и закрасить. А как еще следы крови матери и дочери могли попасть на край багажника, как не путем извлечения тел? Царапины на лице мужа также легко можно было ассоциировать с предполагаемой ссорой.
Особенно подозрительной суд признал крайне небрежную малярную работу, что свидетельствовало о том, что она выполнялась в спешке, но особенно выделялся факт вывоза ковров в лес. Потому что если муж не был преступником, то зачем тогда ему выбрасывать ковры в лес, а не на помойку, особенно в день исчезновения жены и падчерицы, когда у него должны быть совершенно иные мысли, нежели утилизация ковров?
Суд также счел очень странным, что отчим ни разу не попытался связаться с падчерицей. Единственный логический вывод: он знал, что она мертва. И почему он боялся, что уже на следующий день после исчезновения станет подозреваемым, когда полиция еще не проводила расследование?
И еще одна деталь: почему подозреваемый супруг решил, что был последним, кто видел жену и падчерицу живыми? Он заявил, что они вышли из дома, чтобы отправиться за покупками. В таком случае их могли видеть другие люди, не говоря уже о том, что само по себе это обстоятельство противоречит страху самому оказаться подозреваемым.
Единственное, что, вероятно, смутило суд, это отсутствие явного мотива преступления. Муж не был упомянут в завещании, и он как супруг не получил бы выгоды от смерти своей жены. А наследство падчерицы досталось бы ее дедушке, живущему в Москве.
Должно быть, это был спонтанный поступок, возможно, в результате ссоры, а быть может, мужчина просто устал жить с женой и падчерицей. Конечно, выяснить это наверняка было невозможно.
Таким образом, суд предположил in dubio pro reo[5], что это было скорее причинение смерти по неосторожности, а не умышленное убийство, поскольку никакие признаки умышленного убийства не были однозначно зафиксированы[6].
Суд приговорил мужа в общей сложности к 14 годам лишения свободы.
Сейчас кто-то, конечно, может сказать: «повезло». За двух убитых всего 14 лет лишения свободы, что не очень много, если учесть, что при хорошем поведении мужчины, его, скорее всего, освободят после отбывания двух третей срока, то есть примерно через 10 лет.
Идеальное ли это убийство? Да, мужчину не осудили за умышленное убийство, но и 14 или 10 лет заключения – это не совсем идеальный, с точки зрения преступника, исход. Так что едва ли это убийство можно назвать идеальным.
Следует еще раз отметить: мужчину осудили за убийство, хотя тела матери и дочери до сих пор не были обнаружены.
Но что, если обе пропавшие вовсе не мертвы? Тогда это будет в лучшем случае «идеальное» осуждение невиновного человека. Был ли в этом случае приговор таким уж «идеальным», потому что вас убедил вердикт?
Откуда вообще можно узнать, что произошло, если трупов нет? Откуда можно узнать, как было совершено преступление, если даже неизвестны травмы предполагаемых жертв[7]? Мог ли это быть несчастный случай, по крайней мере, в случае матери, например, потому что мать неудачно упала и в результате умерла, а муж запаниковал? Что, если он «всего лишь» ударил ее по лицу во время ссоры, а она неловко упала на дверной звонок и умерла именно по этой причине? Тогда по закону это будет уже не неумышленное убийство, а телесное повреждение, повлекшее (причинившее по неосторожности) смерть. Максимальное наказание 10 лет[8].
А что, если все было совсем по-другому?
В суде муж нарушил молчание и высказал совершенно новую версию событий.
Он встал утром и приготовил завтрак. Обед был запланирован на 12:30, а после его жена и падчерица собирались отправиться за покупками, а муж спустился в подвал. Вернувшись примерно через 40 минут, он застал жену и ее дочь за жесточайшей дракой. Его жена лежала на полу в прихожей, а дочь сидела на ней и держала мать обеими руками за шею. У его падчерицы текла кровь из носа, а у жены была кровоточащая рана на голове.
Он оттащил падчерицу от жены и отправил ее в гостиную, затем помог жене встать на ноги и проводил ее в ванную. В результате этих действий кровь попала на его свитер. Однако муж не смог найти предметы, которые могли бы стать причиной травм их обеих. Затем он окатил жену холодной водой из душа. Его падчерица лежала на ковре в гостиной и плакала.