Моральный подъем был так велик, что в наступление рвались даже легкораненые и больные. Врач учебного батальона А. И. Виленский, некадровый военный, недавно прибывший на фронт, которого, как выяснилось, мучил тяжелый недуг, просто умолял командира послать его на самый трудный участок, чтобы оказывать помощь раненым на поле боя.
Вряд ли кто спал в ночь перед наступлением. Бойцы писали письма, тихо беседовали между собой, проверяли оружие, подгоняли амуницию...
К пяти часам утра я и все командиры полков заняли свои НП, находившиеся рядом со стрелками.
* * *
Ночью, выйдя из блиндажа, я почувствовал на лице капли влаги. Нажал кнопку карманного фонарика. Тонкий луч света, не достигнув земли, растворился в белой дымке. Туман! Над землей стлался густой, липкий туман.
— Может, к утру рассеется, — с надеждой произнес Сивицкий. — Туман обычно появляется перед рассветом. А потом исчезает... Иногда он стелется полосами: у нас есть, а у соседей, может, и нету... Я позвоню...
Через минуту начштаба доложил: туман повсюду.
Кто мог предвидеть такое?..
Мы, хотя и волновались, отлично понимали: ничто не может задержать наступления. Слишком много людей, [29] планов, стратегических расчетов было связано с его началом.
В 7 часов 30 минут с шипением распороли воздух ракеты... Но их свет растаял в тумане. Тогда по многочисленным каналам связи была дана команда: «Огонь!» Теперь мы знаем — то был исторический сигнал, возвестивший начало контрнаступления, которое закончилось разгромом отборных гитлеровских соединений. Знаем, что результаты битвы под Сталинградом явились огромным вкладом в достижение коренного перелома в ходе Великой Отечественной войны. А тогда... Тогда земля содрогнулась от залпов тысяч орудий, минометов, «катюш». От сполохов огня туман моментально сделался где ярко-желтым, где багровым. Воздух дрожал и накалялся с каждой минутой. Но мы не могли разглядеть, что происходит на позиции противника, по которой велся невиданной силы огонь.
«Выхожу на рубеж атаки», — один за другим докладывали мне по телефону командиры полков. Это означало, что, используя артиллерийскую подготовку, бойцы вышли из окопов и, продвинувшись вперед, залегли в 150–200 метрах от переднего края противника, над которым в ту минуту бушевал огненный смерч.
В 8 часов 50 минут наша артиллерия перенесла огонь в глубину вражеских позиций, и пехота, следуя за ним, перешла в решающую атаку на первую линию обороны.
С большим волнением ждали мы донесений, так как по-прежнему сами ничего не могли увидеть из-за тумана.
И снова минуты показались вечностью.
Вскоре вместе с гулом артиллерийской канонады до нас стали докатываться звуки ружейно-пулеметной стрельбы.
Изредка звонили телефоны и из полков сообщали:
— Туман у вражеских позиций стал гуще от разрывов снарядов... Солдаты идут на ощупь... Застряли в проволоке...
— Орудия прямой наводки не могут быстро подавить действующие огневые точки: в тумане ничего не видно...
— Не можем найти проходов в проволоке и минных полях! Саперы не учли возможность появления тумана, и солдаты не в силах обнаружить никаких отметин...
— Полк встречен сильным огнем противника... [30]
И дальше снова неутешительное:
— Солдаты залегли и окапываются...
«Как же такой шквал огня не подавил оборону противника? — думал я. — Казалось, там все должно было полететь в тартарары...»
Только позднее выяснилось, что артиллеристы, боясь поразить в тумане свою пехоту, сделали первый перенос огня слишком далеко в тыл врага. Пока же наши бойцы пробежали 150–200 метров, что отделяли их от позиций румынских солдат, те сумели вернуться из укрытий в окопы и встретили наступавших огнем... Кстати, пулеметы были заранее пристреляны по всем подходам и по переднему краю и закреплены в таком положении. Благодаря этому румыны стреляли не целясь, однако причиняли нам большой урон.
— Поднимаю бойцов в повторную атаку! — кричал в телефон полковник Ситников. — Эх, если бы сюда танки...
Ставя полкам задачу, я назначил главный удар подразделениям левого фланга, очень рассчитывая на танки, приданные левому соседу.
— Где же ваш сосед? — спросил я у Ситникова.
— 38-й полк 14-й гвардейской удалился от меня влево к югу. Связи с ним не имею...
Да, туман становился не союзником, а врагом.
Отработанная, откорректированная заранее операция развивалась не так, как планировалось...
Целый день дивизия вгрызалась в передний край противника.
Вечером нас с Беспалько вызвали на командный пункт армии. Там оказался командующий Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин. Он вместе с командармом Кузнецовым выслушал мой доклад, дал указание, как действовать дальше.
— Обидно, товарищ командующий, — обратился я к Ватутину. — Казалось, все учли, все проверили, отрепетировали даже, и вот — заминка, потери.
— Какие?
— К исходу дня в медсанбат поступило около шестисот раненых... Убитых, к счастью, немного.
Командующий фронтом прошелся по блиндажу, помолчал. Потом медленно повернулся ко мне:
— Пора знать, полковник, что не каждое наступление [31] заканчивается успехом. Но каждое — связано с потерями... Поэтому сейчас уныние не поможет ни вам, ни тем, кто ранен, ни успеху общего дела. Расчет, энергия, уверенность и еще раз расчет решают дело, которое нам доверили выполнить. Так-то. А кровь бойцами вашей дивизии пролита сегодня не зря. Оттянув на себя огонь, они помогли 14-й гвардейской стрелковой дивизии и другим соединениям глубоко вклиниться в оборону врага.
Слова командующего фронтом одновременно и успокаивали и придавали сил...
Мы с Игнатием Федоровичем отбыли на свой командный пункт приободренные.
В 22 часа в трубке послышался голос полковника Ситникова:
— Обошел высоту 228,0 и вышел к вершине балки южнее высоты 226,7...
— Значит, противник отходит?
— Нет. Сопротивляется на высоте 226,7.
— Я дам пятиминутный артналет, а вы атакуйте...
Только к семи утра 22 ноября полки дивизии овладели второй позицией врага и, преследуя его, к полудню продвинулись на 10–12 километров к юго-западу.
Командиры полков докладывали:
Майор Федякин: овладел северной половиной хутора Рубашкин и наступаю на высоту 204,2.
Майор Сушинский (он заменил в канун наступления бывшего комполка Хожулина): овладел южной половиной хутора Рубашкин и наступаю на высоту 220,3.
Полковник Ситников: овладел хутором Дубровский и наступаю на высоту 220,1.
На этом рубеже враг встретил нашу пехоту сильным пулеметным огнем, и она залегла. Днем во время смены наблюдательного пункта я пробрался в боевые порядки 610-го полка — на западную окраину хутора Рубашкин, того самого, где дивизия уже воевала в августе.
В небольшой лощине группа бойцов копошилась у пушки. Заметив меня, сержант Волков доложил:
— Товарищ полковник, захватили исправное 75-миллиметровое орудие и много снарядов.
— Что думаете с ним делать?
— Изучили замок и прицел. Теперь используем орудие по назначению. Ребята считают, что в обратном направлении оно. будет точнехонько бить по фашистам. [32]
Несмотря на ожесточенные бои, настроение у бойцов было приподнятое, и это порадовало меня.
Неожиданно поблизости стали рваться снаряды, засвистели пули.
— Товарищ полковник, — оглядевшись по сторонам, сказал сержант, — наш участок часто простреливает враг, а укрытия нет. Опасно...
— За заботу спасибо. Но уходить не собираюсь. Кому нужен комдив без бойцов? А вот вам надо беречь и себя, и командира...
Солдаты поняли с полуслова и тут же взялись углублять воронки от снарядов. А огонь усиливался...
— На левом фланге контратаки врага!.. — крикнул наблюдатель.
Сержант Волков скомандовал «К бою!». Члены его расчета бросились к трофейной пушке. Через несколько секунд гулко хлопнул первый выстрел.
К утру 23 ноября 592-й и 610-й полки возобновили наступление и продвинулись еще на два-три километра. Но плотный огонь неприятеля заставил бойцов залечь.
А на рассвете следующего дня, подтянув две неполные пехотные дивизии, немцы по открытой местности стали атаковать боевые порядки 203-й. Ветер со снежной крупой слепил наших бойцов. Это и старались использовать гитлеровцы. Температура понизилась до минус 12 градусов. Но никто не думал о холоде, на поле боя разгорались жаркие схватки.
Как прав был командарм генерал В. И. Кузнецов, который еще до начала контрнаступления поставил нашей дивизии задачу быстро закрепиться на захваченных в ходе наступления рубежах. Он предполагал, что именно на нашем участке противник попытается подсечь основание ударной группировки Юго-Западного фронта. И предположение командарма оправдалось.
В тот день немецко-румынские войска произвели 15 контратак.
Напряжение нарастало с каждой минутой.
— Алло, десятый! Товарищ десятый! — вызывал меня по телефону майор Беспалько. — Докладываю от полковника Ситникова. Полк отбил пятую контратаку. Был в батальоне у Ладыченко... Укрытий у воинов почти нет, промерзлую землю не отколупнешь, сам пробовал. Но люди дерутся здорово. [33]
— А выдержат?
— Твердо уверен в этом... — спокойно сказал начальник политотдела. Он, как всегда, безошибочно определил самый трудный в ту минуту участок...
— Поберегите себя...
— Да я что? С такими орлами... — Беспалько не договорил: началась шестая контратака гитлеровцев.
Именно в этом бою замечательный подвиг совершил наш красноармеец Б. И. Терентьев, ставший первым Героем Советского Союза в 203-й дивизии.
Восточнее высоты 220,1 враг пошел в атаку при поддержке огня артиллерии и минометов.
Комсомолец Борис Терентьев, пулеметчик 619-го полка, лежал в боевом расчете у своего «максима». Нет-нет да и попадали в щиток пулемета комья промерзлой земли, выхваченные близкими разрывами.
— Стреляй по гадам, — поторапливал второй номер.
— Обожди, не горячись, — успокаивал напарника Борис.