— Действуйте, а мы поставим заградительный огонь перед правой группой танков — их я вижу со своего НП.
Командующий артиллерией дивизии приказал по телефону тут же дать ПЗО{3}.
Долгими показались нам мгновения, которые предшествовали открытию огня. Все, кто находился на моем наблюдательном пункте, с тревогой следили за этой контратакой. Некоторым казалось, что противник вот-вот сомнет полк, впервые встретившийся с такой массой танков. И действительно, вскоре отдельные бойцы выскочили из отрытых ячеек и побежали назад. Танки тем временем ускорили движение и стали с ходу расстреливать бегущих...
На заснеженном поле рвались наши снаряды. Но плотность огня была недостаточной, чтоб задержать танки.
Звоню командиру соседней 50-й гвардейской стрелковой дивизии, прошу срочно дать ПЗО для отражения массовой атаки танков на 610-й полк. А в ответ слышу, что соседу не дает дышать немецкая авиация. На этом и закончился наш разговор — не стало связи ни с соседом, ни с полком...
Однако полк устоял.
Выручили 7-я батарея 1037-го артполка старшего лейтенанта Илларионова и батареи 45-миллиметровых орудий старшего лейтенанта Буянова. Артиллеристы подпустили врага поближе и открыли меткий огонь. Танки было замедлили ход... Но в самый напряженный момент боя огонь сорокапяток вдруг смолк.
— Ну, конец нашему полку... — сказал кто-то из стоявших рядом со мной.
У меня тревожно сжалось сердце... Но все закончилось благополучно.
Как выяснилось позднее, в ту самую минуту Буянову доложили: осталось всего семь снарядов. Старший лейтенант не растерялся. Взяв два расчета, он с артиллеристами [45] поставил на огневую позицию две захваченные во время атаки трофейные пушки. Неподалеку валялось много снарядов. Наводчики Потапов и Большой навели трофейные орудия через ствол — прицелов не было — и вновь открыли огонь по наступающим. С очень близкого расстояния они подбили один, затем второй и третий танки. И враг остановился.
Командир 7-й батареи 1037-го артполка старший лейтенант Илларионов метким огнем с предельной дистанции уничтожил еще пять танков из этой группы...
А на участке, где было дрогнула наша пехота, появился уже раненый командир батальона старший лейтенант Д. С. Кантария.
— Стой! Ни шагу назад! — скомандовал комбат и, спрыгнув в окоп, сам повел сильный пулеметный огонь по наступавшему врагу. Воодушевленные примером неустрашимого командира, бойцы тоже открыли дружную стрельбу. В этот момент к окопу, где находился Кантария, подполз фашистский танк. Превозмогая боль, старший лейтенант бросил гранату, и бронированная машина загорелась... Метким огнем стрелки заставили залечь немецкую пехоту.
Так смелость и находчивость, хорошее знание оружия врага, быстрота и слаженность действий старшего лейтенанта Буянова, а особенно умелая помощь старших лейтенантов Илларионова и Кантарии спасли положение: гитлеровцы были отброшены...
Теперь предстояло подготовиться к новым атакам неприятеля. Я обзвонил командиров полков, предупредил о возможной активизации немцев и услышал в ответ, что предпринимаются все необходимые меры.
И вдруг в 21 час командир 592-го полка майор Сушинский доложил, что враг быстрой контратакой отрезал взвод пехоты 1-го батальона в Краснокутской, а остальные стрелки отошли на восточный берег реки Чир...
Как оказалось, гитлеровцы вновь подтянули подкрепление. На этот раз батальон из 14-й румынской пехотной дивизии и танковый полк из 22-й дивизии немцев.
Бои стали еще более напряженными. До 20 декабря несколько раз в день наши полки атаковали противника, хотя испытывали острую нужду в боеприпасах. Однако сбить врага с занимаемых позиций и вновь овладеть станицей Краснокутская не удалось. Пришлось перевести [46] 619-й полк с правого фланга на левый, чтобы активизировать там боевые действия.
В тот день к моему НП на двух танках Т-34 прибыли начальник штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Г. Д. Стельмах и начальник штаба 3-й гвардейской армии генерал-майор И. П. Крупенников. Они знали о положении дел на участке дивизии и дали ряд ценных советов. К сожалению, это была наша первая и последняя встреча. Вскоре я услышал, что оба генерала пробились по тылам врага к колоннам наших механизированных корпусов, получили там необходимую информацию и уточнили стоявшую перед танкистами задачу. Однако на обратном пути им не удалось проскочить через населенный пункт, занятый гитлеровцами: Стельмах был убит, а Крупенников попал в плен...
Бои становились все ожесточеннее. Наконец к полудню 23 декабря 592-й полк овладел станицей Краснокутская, а уже на следующий день части дивизии начали преследование врага...
* * *
В боях на внешнем кольце окружения сталинградской группировки немцев особо отличились танкисты 24-го танкового корпуса генерала В. М. Баданова. Пять дней корпус двигался по немецким тылам. За это время было пройдено 240 километров. 24 декабря, заняв станицу Тацинская, танкисты перерезали железнодорожную коммуникацию Лихая — Сталинград... Враг спешно подбросил к Тацинской резервы и окружил отважных танкистов. А 25 декабря наша дивизия получила от командарма Д. Д. Лелюшенко задачу выйти в район станицы Тацинская и помочь танкистам. Для этого предстояло совершить 120-километровый марш на юг. К исходу 27 декабря нам предписывалось сосредоточиться у станицы Скосырская.
Тяжелый это был марш... Достаточно сказать, что нормальный суточный переход дивизии в хорошую погоду обычно составлял 30 километров. Сейчас надо было шагать по 45–50 километров!
...Стоял сильный мороз. Дул пронзительный ветер. В многочисленных лощинах и балках дороги превратились в сплошные сугробы, и бойцам подчас приходилось [47] буквально на плечах тащить орудия и снаряжение. К тому же параллельно с нашими колоннами на юг и юго-запад отходили разгромленные вражеские части и подразделения. Они нередко пересекали пути движения дивизии, устраивая засады в населенных пунктах, обстреливали наши колонны. Это, естественно, задерживало движение. Активно действовала и немецкая авиация.
...При подходе к станице Скосырская выяснилось, что ее обороняют крупные силы: на 150 автомашинах сюда была спешно переброшена пехота, подошли 40 танков.
Дав дивизии короткий отдых и уточнив расположение противника, я приказал, не ожидая подвоза боеприпасов, начать наступление без артиллерийской подготовки. Я понимал, что действую вопреки существующим правилам, но этого требовала обстановка.
Два полка — 592-й и 619-й — вышли на рубеж атаки к южной окраине хутора Гринев. Как только их заметили гитлеровцы, из Скосырской навстречу на большой скорости устремилось 15 танков с пехотой на броне.
Наши полки залегли в снег и открыли огонь.
Приблизившись метров на пятьсот, противник высадил пехоту и повел обстрел из танков. Но расчеты наших противотанковых орудий и ружей сработали отлично: буквально через несколько минут на поле уже горело четыре танка. Остальные не выдержали и стали уползать в укрытия.
Отбив контратаку, полки снова перешли в наступление. И опять из станицы навстречу нашей пехоте выступило до 20 танков с десантом.
Бой затянулся дотемна. В сумерках хорошо было видно, как догорали еще несколько подбитых вражеских машин...
Не зря предупреждал меня командарм, чтобы я готовился к беспрерывным атакам. Было ясно, что станицу фашисты легко не уступят. Не уступят потому, что отсюда открывался самый короткий путь до Ростова.
Ночью активные действия обеих сторон были прекращены, а утром 29 декабря полки снова перешли в наступление. И опять без артиллерийской подготовки: еще не успели подвезти боеприпасы. Они остались на Дону, а горючего не было.
Вместо того чтобы занять оборону, фашисты бросились [48] во встречный бой. На большой скорости вновь появились танки: пять, десять, пятнадцать, двадцать...
Всего одиннадцать снарядов было на батарее лейтенанта Макаренко из 592-го полка.
— Не торопитесь, ребята! — кричал он. — У нас есть по снаряду на каждого бронированного гада... Это уже здорово.
Первый выстрел — промах...
— Первому расчету оставить орудие и ружейным огнем отражать атаку пехоты, — спокойно скомандовал лейтенант: он отдал все снаряды лучшему расчету... — Огонь!
Головной танк противника вздрогнул и остановился. Постепенно над ним стал подниматься черный ядовитый дым.
— Огонь!
И подожжен второй танк!..
— Все как по расписанию! — прокричал разгоряченный боем лейтенант.
А тем временем артиллеристы третьего расчета вели меткий огонь из винтовок.
Недалеко от батареи Макаренко хладнокровно действовал бронебойщик сержант Тиращенко. Пожилому украинцу будто неведом был страх. Подпустив вражескую машину метров на двести, он сделал точный выстрел из своего противотанкового ружья, и танк запылал. Немецкие танкисты, открыв люки, выскочили из горящей машины и попытались атаковать бронебойщика. Тогда Тиращенко, отодвинув ружье, взялся за автомат. Ни один танкист не избежал пули храброго сержанта. А бронебойщик, покончив с экипажем, снова прильнул к прицелу ружья. Подбил второй танк. Потом бронемашину...
Еще три танка вывели из строя красноармейцы-бронебойщики Норзулаев и Кинжанов.
Самой высокой похвалы заслуживали артиллеристы орудийного расчета младшего сержанта Федора Чижикова. На их сорокапятку двигалось пять танков. Меткими выстрелами воины подбили две машины. Оставшиеся же, маневрируя, ринулись на сближение, непрерывно стреляя по расчету. Первое попадание — и в живых остался только смертельно раненный командир орудия. Ему удалось зарядить пушку и выстрелить еще раз. И третий танк закрутился на опаленном снегу. [49]
Младший сержант терял сознание, его покидали силы. И все же снова послал в ствол очередной снаряд. Последний выстрел он произвел, когда фашистская машина находилась всего в пятнадцати — двадцати метрах. Снаряд, посланный младшим сержантом, сорвал башню с четвертого вражеского танка, вывел из строя его экипаж... Отважные бойцы из расчета Федора Чижикова были посмертно награждены орденом Отечественной войны I степени.