Этим предварительным замечанием и его конкретными иллюстрациями я хочу только отметить, что вы и я всегда уже являемся субъектами и в качестве таковых без устали практикуем ритуалы идеологического узнавания, гарантирующие нам, что мы действительно являемся конкретными, отдельными субъектами, которых невозможно спутать и (естественно) заменить. То, что я в данный момент пишу, и то, что вы в данный момент читаете[26], тоже в этом отношении является ритуалом идеологического узнавания, включая ту “очевидность”, с которой вам может навязываться “истина” моих измышлений или “ошибок”.
Но признание того, что мы являемся субъектами и что мы функционируем в практических ритуалах самой элементарной повседневности (пожатие руки; тот факт, что вас зовут по имени; факт осознания – даже если я этого не замечаю, – что у вас “есть” имя собственное, по которому вас узнают как сингулярного субъекта и так далее), дает нам лишь “осознание” нашей непрекращающейся (вечной) практики идеологического узнавания – ее осознание, то есть признание, – но оно ни в коем случае не дает нам (научного) знания о механизме этого узнавания. А ведь именно к этому знанию следует прийти, если мы хотим, держа свою речь в идеологии, то есть внутри этой идеологии, выработать такой дискурс, который бы порвал с идеологией, чтобы отважиться положить начало научному дискурсу (лишенному субъекта) об идеологии.
Итак, чтобы понять, почему категория субъекта является конститутивным элементом идеологии, которая существует, только конституируя конкретных субъектов в субъектов, я использую необычный способ изложения, достаточно “конкретный”, чтобы его узнали, но достаточно абстрактный, чтобы его можно было мыслить и осмыслять ради получения нового знания.
Для начала я бы сказал следующее: всякая идеология обращается к конкретным индивидуумам как к конкретным субъектам через функционирование категории субъекта.
Это утверждение предполагает, что мы на данный момент будем различать конкретных индивидуумов, с одной стороны, и конкретных субъектов, с другой, хотя на этом уровне и есть только конкретный субъект, выраженный конкретным индивидуумом.
Итак, мы полагаем, что идеология “действует”, или “функционирует”, таким образом, что “вербует” субъектов в среде индивидуумов (она вербует их всех) или “трансформирует” индивидуумов в субъектов (она трансформирует их всех), то есть тем самым образом, который мы называем “обращением” (l'interpellation) и который можно себе представить в виде самого банального, ежедневного обращения полицейского (или кого-то другого): “Эй, вы, там!”[27].
Раз мы полагаем, что воображаемая теоретическая сцена протекает на улице, к нам оборачивается индивидуум, которого окликнули. В результате этого простого разворота своего тела на 180 градусов он становится субъектом. Почему? Потому что он признает, что обращение адресовано “именно” ему и что “это обратились именно к нему”, а не к кому-то другому. Опыт показывает, что практическая коммуникация обращения такова, что обращение практически никогда не минует того, на кого оно направлено: будь это окрик или свисток, окликаемый всегда узнает, что обращаются именно к нему. И все же это довольно странный феномен, который, несмотря на большое число тех, которым “есть, в чем себя упрекнуть”, необъясним одним только “чувством вины”.
Конечно же, ради удобства и ясности изложения нашей небольшой теоретико-театральной зарисовки мы вынуждены были представить вещи в форме небольшого отрывка, имеющего свое начало и конец, то есть в форме временнóй последовательности. Есть прогуливающиеся индивидуумы. Где-то, обычно за их спиной, раздается окрик: “Эй, вы, там!”. Один индивидуум (на 90% это будет тот, к кому обращались) оборачивается, полагая/подозревая/зная, что речь идет о нем, то есть признавая, что обратились “именно к нему”. Но в реальности все происходит не в линейной последовательности, то есть одно после другого. Существование идеологии и обращение к индивидуумам как к субъектам – одно и то же.
Можно добавить: то, что, как нам кажется, происходит вне идеологии (в данном случае на улице), на самом деле происходит в идеологии. То есть то, что в реальности происходит в идеологии, кажется, происходит вне нее. Поэтому те, кто находятся в этой идеологии, по определению, полагают себя вне идеологии. Это один из эффектов идеологии, практическое отрицание идеологического характера идеологии самой же идеологией, ведь она никогда не скажет: “Я идеологична”. Нужно оказаться вне идеологии, то есть в научном знании, чтобы можно было сказать: “Я пребываю в идеологии” (случай, совершенно исключительный) или “Я пребывал в идеологии” (случай, более распространенный). Хорошо известно, что обвинение в принадлежности к идеологии имеет значение только по отношению к другим, никогда по отношению к самому себе (если только не быть действительно спинозистом или марксистом, что в этом отношении одно и то же). Это значит, что для идеологии нет ничего внешнего (по отношению к ней самой), но что в то же время она целиком находится вовне (для науки и для реальности).
Спиноза это прекрасно объяснил двумя веками ранее Маркса, который исходил из такого понимания, не вдаваясь в детали. Тем не менее, оставим этот момент, хотя он и важен не только теоретически, но и непосредственно политически, потому что, например, вся теория критики и самокритики, этого золотого правила практики марксистско-ленинской классовой борьбы, зависит от него.
Итак, идеология обращается к индивидуумам как к субъектам. Так как идеология вечна, нам теперь следует избавиться от той формы темпоральности, в которой мы представили функционирование идеологии, и сказать следующее: идеология всегда-уже обращается к индивидуумам как к субъектам, что значит, что индивидуумы всегда-уже обращены идеологией в субъектов, и это неизбежно ведет нас к последнему утверждению: индивидуумы всегда-уже являются субъектами. Следовательно, индивидуумы “абстрактны” по отношению к субъектам, которыми они всегда-уже являются. Это утверждение может показаться парадоксальным.
То, что индивидуум всегда-уже является субъектом, еще до своего рождения, – это простая реальность, доступная каждому, в ней нет ничего парадоксального. Фрейд показал, что индивидуумы всегда “абстрактны” по отношению к тем субъектам, которыми они всегда-уже являются, обратив внимание на то, каким идеологическим ритуалом окружено ожидание “рождения” – этого “счастливого события”. Каждый знает, насколько ждут рождения ребенка. Что на языке прозы означает (если отбросить в сторону “сантименты”, то есть те формы семейной отеческой/материнской/супружеской/братской идеологии, в которой ожидается рождение ребенка), что результат заранее достигнут, что ребенок будет носить фамилию своего отца, у него будет своя идентичность и она будет незаменима. Таким образом, до своего рождения ребенок – это всегда-уже субъект, предписанный бытию особой семейной идеологической конфигурации, в которой его “ждали” после того, как он был зачат. Стоит ли говорить о том, что эта семейная идеологическая конфигурация структурирована в своем целом и что именно в этой неумолимой и более или менее “патологической” (если можно употребить тут этот термин) структуре упомянутый будущий-субъект должен “найти” “свое” место, то есть “стать” тем сексуальным субъектом (мальчиком или девочкой), которым он уже заранее является. Понятно, что эта идеологическая необходимость и предустановление, а также все ритуалы семейного воспитания и образования имеют некоторое отношение к тому, что Фрейд изучал в форме догенитальных и генитальных “фаз” сексуальности, то есть в “виде” того, что он определил как бессознательное. Но не будем больше об этом говорить.
Сделаем еще один важный шаг. Теперь наше внимание будет привлечено к тому, как “участники” этой мизансцены обращения и их соответствующие роли рассматриваются в самой структуре идеологии.
Пример: религиозная идеология христианства
Так как формальная структура любой идеологии всегда одна и та же, мы ограничимся анализом одного примера, доступного всем, – примера религиозной идеологии, уточнив, что то же самое можно сказать по поводу идеологии нравственной, юридической, политической, эстетической и так далее.
Итак, рассмотрим религиозную идеологию христианства. Для этого мы “заставим говорить” одну риторическую фигуру, то есть соберем в нашем фиктивном дискурсе то, что она “говорит” не только в обоих своих “Заветах”, теологиях, проповедях, но и в своих практиках, ритуалах, церемониях и таинствах. А говорит она примерно следующее.
Она говорит: я обращаюсь к тебе, человеческий индивидуум, которого называют Петром (всякий индивидуум зовется по своему имени в пассивном смысле, то есть он никогда не дает имени самому себе), чтобы сказать тебе, что Бог есть и что ты ему должен дать отчет. К этому она добавляет: Бог обращается к тебе моим голосом (в Священном писании собрано Слово Божие, переданное Традицией и навсегда скрепленное папской непогрешимостью там, где есть “деликатные” моменты). Она говорит: вот кто ты: ты – Петр! Вот каково твое происхождение, ты сотворен Богом из вечности, хотя ты и родился в 1920 году после Рождества Христова! Вот каково твое место в этом мире! Вот, что ты должен делать! В результате чего, если ты будешь блюсти “завет любви”, ты спасешься, Петр, и станешь частью блаженного Тела Христова! И так далее и тому подобное.
Это совершенно банальный и хорошо известный нам дискурс, но в то же время весьма удивительный.
Удивительный потому, что если мы считаем, что религиозная идеология обращается именно к индивидуумам, чтобы “преобразовать их в субъектов”, окликает индивидуума Петра, чтобы сделать из него субъекта, свободного подчиняться или не подчиняться этому призыву, то есть приказам Божьим; если она зовет их по имени, признавая тем самым, что они всегда-уже обращены в субъектов, обладающих собственной идентичностью (Христос Паскаля даже говорит: “Это ради тебя я пролил такую-то каплю крови”); если она обращается к ним таким образом, что субъект отвечает: “Да, это я!”; если она добивается от них признания того, что они занимают в этом мире именно то фиксированное место, на которое она им указала: “Это полная правда, я тут, рабочий, хозяин, солдат!” в этой долине слез; если она добивается от них признания их предназначения (вечной жизни или ве