й раз принятие команды. А то как-то неестественно получается. Я вот ему приказал, а он ничего не ответил. - Кеша. Где ты там?- Вероятно, мои собственные рассуждения подействовали на меня.- Кеша, ты почему не отвечаешь? Отвечай, когда я тебя спрашиваю! - Хорошо,- отозвался Кеша.- Я иду. - Вот-вот,- подхватил я.- Говори всегда, что ты делаешь. Чтоб я знал. Ясно? - Ясно. - Я должен знать, чем ты занимаешься. Понял? - Понял. - Вот и ладно. Что ты там принес? Давай сюда. - Я принес консервы мясные, одну банку. Принес галеты, три штуки. Принес воды, один литр.- Сказав это, Кеша наклонился и вошел в палатку, наступая железными своими ногами на надутый матрац. - Стой, Кеша!- крикнул я.- Положи все там, где стоишь. Ты мне ноги отдавишь. - Хорошо,- сказал Кеша и положил невидимые в темноте предметы там, где стоял, рядом с моими ногами. - Не видно ничего. Сделай тут свет какой-нибудь... Сразу ударил в лицо яркий луч. - Выключи немедленно!- запротестовал я.- У тебя же есть аварийное освещение. Вот давай его. - Хорошо,- проговорил Кеша. Луч погас, и загорелась, даже и не загорелась, а затлела едва-едва малюсенькая лампочка где-то у робота на груди. Света она практически не давала. Но я рассудил, что сейчас я ослеплен яркой вспышкой, поэтому ничего не вижу, и мне потому надо привыкнуть снова к темноте... Надо привыкнуть. Человек, он ведь ко всему привыкает. Первые часы было даже интересно. Эта темень, кусок звездного неба в проходе, робот с тусклой желтой лампочкой, палатка - и все это в тишине. В удивительной прозрачности ночи, когда не слышно ни шороха! На Земле не так. На Земле никогда не бывает абсолютной тишины. Даже в степи, вдали от города, все равно присутствуют какие-нибудь звуки. Трава ли шевелится, ветерок звенит, или донесется издалека невнятный звук... А здесь ветра почему-то нет. Странно, но это так. Ветер здесь всегда нулевой. Это одна из загадок этой планеты - наравне с удивительно ровной ее поверхностью. Я лениво думал обо всем этом, вспоминал ночи на Земле, проведенные почти в такой же палатке, и ел не спеша консервы из банки. Думать об этом было приятно, как приятно думать о чем-то необязательном, об ушедшем и никак тебя не касающемся, не имеющем ощутимых последствий - ни дурных, ни хороших. Что мне еще оставалось делать в таком положении? Минимум- пять суток впереди ничегонеделанья, сто двадцать часов лежанья, без цели и без мыслей. Когда нечего делать, все знают, лучше всего спать. Недостаток сна и избыток треволнений в предшествующие дни помогли мне проверить эту истину на себе. И двое суток я благополучно проспал, лишь иногда просыпаясь для того, чтобы подкрепиться консервами и перекинуться парой фраз с Кешей, который стоял, как часовой на посту, охраняя меня от неведомых опасностей и добавляя мне уверенности и спокойствия. Но к исходу вторых суток (это свойство всех разведчиков - везде мерить время земными сутками) я почувствовал, что выспался окончательно и бесповоротно: однажды проснувшись, я не смог уже более уснуть. Не помогало ничего. И тогда я решил подняться. Предварительно застегнув комбинезон на все замки и включив обогрев, я приступил к этому рискованному мероприятию. В принципе, процедура была мне уже знакома: переворот на грудь, группирование тела и медленное отжатие на руках; потом подъем корпуса и обретение устойчивого положения, сидя на корточках, а уж затем - выпрямление в полный рост... Все шло благополучно до последнего момента. Когда я сидел уже на корточках, трудно с непривычки дыша, и приготовлялся к окончательному выпрямлению, вдруг вспомнил, что выпрямиться в палатке во весь мой двухметровый рост мне никак не удастся. Необходимо сперва выбраться наружу. Стараясь не скручивать туловище, избегая каких бы то ни было сотрясений, я повернулся лицом к выходу и, нащупав замок молнии, расстегнул его. Морозный воздух ударил мне в лицо, сбив на секунду дыхание, и почти сразу мне стало легче. - Кеша, ты где?- позвал я, выглядывая наружу. - Я здесь,- ответил граммофонный голос. Поднялась из темноты угловатая фигура и двинулась на меня. - Стой там. Не подходи!- воскликнул я, испугавшись, что Кеша вздумает мне как-нибудь помочь.- Я сам, сейчас. Робот остановился в двух шагах. - Сколько градусов?- спросил я, собираясь с силами. - Минус двадцать два,- ответил робот. - Хорошо,- кивнул я.- Очень хорошо... Стой там. Сейчас... Я выполз на коленях из палатки на твердый грунт. Вздохнув, медленно вытянул из-под себя правое колено и выставил ногу вперед, поставив ее на всю ступню. Прислушался к себе... вроде ничего. Так, ладно! Положил обе руки на правую ногу и, наклонив вперед корпус, стал отталкиваться от ноги, подымаясь все выше и выше. Все поднимался, пока вдруг, как-то очень уж неожиданно не ощутил, что ноги мои уже выпрямились и я стою прямо, и дальше подниматься уж нет никакой возможности. "Ура!" - воскликнул я про себя, сохраняя, впрочем, бесстрастное, то есть тупое выражение лица. - Кеша,- позвал я.- Подойди ко мне. Дай руку. Кеша так же медленно, словно бы почувствовал ответственность момента, подступил ко мне, поднял переднюю конечность. Я взялся за нее обеими руками, оперся, как на перекладину, и сразу почувствовал себя намного спокойнее и увереннее, как если бы нашел в себе и в мире дополнительную опору, что, в сущности, было справедливо. - Постой, Кеша, постой,- бормотал я, хотя Кеша и не думал никуда уходить.Я отдохну сейчас, и пойдем. Сейчас...- Я дышал всей грудью, только теперь по-настоящему ощутив ночной холод. Лицо мое было мокро, капли пота замерзали, превращаясь в ледяные кристаллы.- Сейчас пойдем,- бормотал я. Куда мы пойдем, было неясно, но мне страшно хотелось идти. И было удивительно, что до сих пор я лежал в палатке и не делал попыток встать. Как мог я проваляться столько времени? Я поднял голову и взглянул на звезды. Незнакомые звезды горели ярко и остро. Они не мигали и не дрожали, как на Земле, висели каждая на своем месте - устойчиво, мертво, на века! Я сделал маленький шажок - просто переставил ногу на ступню вперед. Робот сразу переместился за мной. - Молодец,- похвалил я.- Так и делай... Сейчас пойдем прямо. Двадцать шагов!- сообщил я, назвав наугад цифру, и сразу шагнул - раз! И тут же еще- два! И еще. И еще... Кеша, держа согнутую в локте руку, послушно двинулся за мной. Мы отошли, наверное, метров на пятьсот. Так хорошо мне было идти, что я готов был шагать, пока не упаду, до того восхитительным мне это казалось. А на обратном пути, когда мы, остановившись и развернувшись на месте, пошли обратно, я неожиданно для себя самого произнес: - Сейчас соберем палатку и отправимся к кораблю. - Хорошо,- немедленно отозвался Кеша. И мне нестерпимо захотелось обнять его. До чего славный малый!.. - Курс прежний,- сдерживая ликованье, сказал я.- Ты помнишь курс? - Помню. - Молодец!- похвалил я.- Сейчас. Пойдем... Пока я закусывал, Кеша свернул палатку и собрал все вещи - съедобные и несъедобные - в один большой тюк, связал его, прицепил лямки и даже надел сам на себя, не дожидаясь моей помощи или команды. И странно было видеть мне пустое пространство без палатки. Оно сразу как-то осиротело, словно бы открылось для всевозможных бед и напастей. И страх взял меня. Зачем я это затеял? Лежал бы сейчас в тепле на мягком надутом матрасе, так ведь нет, нужно куда-то тащиться! - Курс прежний, скорость...- Я призадумался. Сколько сказать?..- Два километра в час,- наконец сообразил.- Пошли. И мы пошли! Кеша впереди - черепашьим шагом, я за ним. Отправились в черноту морозной ночи, к кораблю, к теплу, к добрым людям. Часа через два мне пришлось выключить обогрев. Ходьба отнимала столько сил, заставляла так бешено работать сердце, что дополнительного тепла не требовалось. Лицо горело, пар вырывался из легких и оседал кристаллами на ресницах и бровях. Но я терпел. Главное - чтобы не было боли! А ее не было. Я все время прислушивался к себе. Где-то к концу первого часа спина стала неметь, превращаясь в большую студенистую массу, тяжело колышущуюся при каждом шаге (казалось мне) и грозящую сорваться и упасть на землю. Потом, когда тяжесть ее достигла максимума, я стал ощущать покалывание. Словно слепая птица тыкалась тупым клювом в позвоночник, пытаясь то ли дозваться до меня, то ли проткнуть насквозь. Я шел и слушал эти сигналы, ждал, что дальше предпримет птица: оставит ли меня в покое или разъярится и начнет рвать на куски. К концу второго часа покалывание и пощипывание перешло в ровное давление, как если бы несколько спиц уперлись в меня и стремились, хотя не очень охотно, протолкнуться внутрь. И я не очень уж их опасался, полагая, что пока еще они не совсем нагло себя ведут. Но потом давление их стало усиливаться, спицы начали раскаляться, так что мне все время хотелось повести плечами и освободиться от назойливого присутствия, как будто внешнего, но на самом деле, я это прекрасно знал,- внутреннего и неотделимого от меня. В этот первый переход мы протопали двадцать два километра! Мог ли я надеяться на подобное чудо после случившегося? Шесть часов! Целых шесть часов удалось мне продержаться, прежде чем почти упасть на землю, вконец обессиленным - не так физически, как морально. Почти четыре километра в час мы шли! Ну не чудо ли? Я не стал ужинать и, едва Кеша растянул палатку, вполз в нее, мало уже заботясь о своем травмированном позвоночнике, и уснул сразу, не застегнув даже вход, зная, что об этом позаботится предусмотрительный Кеша. "Какой он все-таки молодец!- думал я, засыпая.- Просто не знаю, что бы я без него делал. В самом деле, если бы он ушел с Радием, что бы я теперь делал? Бр-р-р!.. А где теперь Радий? Что с ним? Эх, Радий, Радий! Натворил ты дел. Наколбасил. Теперь вот расхлебывай...- Послышался звук застегиваемого замка.- Молодец, Кеша,- в который раз подумал я,- какой же он все-таки молодец!.." Проснувшись через несколько часов и с трудом припомнив "вчерашние" события, я чувствовал страшную тяжесть и скованность в спине. "Все правильно,- успокаивал я себя,- так и должно быть! Я надергал за долгий переход позвоночник, и теперь он воспал