К примеру, отец каким-то чудом достал билеты в Гданьскую Верфь на концерт Кепуры и какой-то Марты Эггерт[14]. Такие сообщения болезненно напоминают о том, что годы уходят – мама настолько стара, что слушала Кепуру живьем.
Они немного даже поцапались по поводу этого концерта, потому что мама опасалась, что ее увидят с русаком. Они, вроде как, и таскались по барам и дансингам, но вот концертный зал – это нечто другое, там светло и все пялятся.
- Ну, пялиться будут. На Кепуру, - ответил мой старик, у которого, похоже, на все имелся ответ. Помимо того, он добыл самые лучшие места, так что мама прекрасно видела золотые волосы той самой Марты и лысину знаменитого тенора. Пара все время бисировала, вот правда арию заглушил свист проезжающего локомотива.
Старик врубился, что мама любит кино, а выдуманные приключения раскрывают ее сердце. По сути, так оно и теперь, и не знаю, а имеет ли весь этот рассказ что-то общее с правдой. Во всяком случае, отец взял маму в кинотеатр "Варшава", где имелась курительная, кафе, в зал накачивали горячий воздух, а на потолке сияли чужие солнца и далекие планеты. Папочка выискивал для мамы новые созвездия, а его тлеющий бычок кружил в темноте, что твой спутник.
Как-то раз крутили такое кино, "Капрал с Мадагаскара", дичайшую хрень о славе рядовых военнослужащих и моряков, и мама спросила, а могут ли вообще быть возможными события из этого кино. Можно ли было похитить судно с нашего побережья и рвануть к приключениям?
Старик ответил очень трезво, что на него не было похоже, что в жизни – их подбили бы сразу за Хелем[15].
Первый настоящий ужин они испробовали в сопотском "Гранд Отеле". Мама долго распространяется об этом, потому что меня, якобы должно захватить. Нифига это не правда, в жратве я ищу покоя, а не вкусов.
"Гранд Отель" – это огромное здание над самим морем, прикрытое красной крышей с шпилем посредине. В нем, якобы, располагался Гитлер, а тот тип, который осуществлял надзор над послевоенным ремонтом, повесился, и временами в сушилке раздается его хрип. В свою очередь, директор, тот самый, кто гнулся в пояс перед моим стариком, был советским шпионом и тем еще хитрюгой. "Гранд Отель" он получил за оперативные успехи в Германии.
Папа ожидал маму в зарезервированном для них двоих зале под хрустальной люстрой. В ведре охлаждалось шампанское. Пьяный в дымину пианист наигрывал какие-то венские вальсочки, бросая свою бессильную тушу на трещащий инструмент. Довольный этим старик бросал ему рублевки на кофейное блюдце, после чего пялился на маму, хватал ее за коленку и продавал не слишком приличные анекдоты.
Именно тогда он и рассказал ей про гарпуны. В свою очередь, о зубах они не желали говорить ни тогда, ни позднее, когда маме удалось его расспросить. Тогда он бросил лишь то, что назначает дантистке свидания, чтобы укомплектовать утраченную клавиатуру.
Мама вспоминает, что никогда раньше не видела, чтобы кто-то вливал в себя столько водки. Отец пил ее стаканами, но говорил всегда осмысленно, только глаза у него светлели. Со стыдом она твердит, что тогда импонировал ей словно великан, жонглирующий горящими шарами.
- Дурочка я была, - слышу от нее.
А помимо того папа покупал ей подарки. Ведь цитрусовыми дело не закончилось.
Платон принес на Пагед чулки, нейлоновый плащ, духи "Рапсодия", все партии которых отправлялись в Венгрию, и цветочную воду в хрустальном флаконе с распылителем. Мама складировала все эти сокровища на дне шкафа, за раскладушкой. Но речь у нее совершенно отняло, когда получила платье.
То было то самое платье из магазина на улице Танкистов, гладенькое и мягонькое, словно спина Софи Лорен. Откуда старик знал? Мать перепугалась, думая, что он приказал следить за ней, и по этой причине прокручивала ему дыру в животе, отец, тем временем, веселясь на всю катушку, каждый раз говорил что-нибудь другое.
Один раз он заявил, что платье самостоятельно выбрал Платон, что было совершеннейшей глупостью: бравый моряк не отличил бы китайской вазы от хомута. В другой раз сложил пальцы, словно бы давал присягу[16], и сказал, что сам выискал его под конец убийственных походов по одежным магазинам, и что он был всего на шаг от запуска знакомств в мире моды далекого Ленинграда. В другой же раз засадил сотку или две и признал, что у них был целый контейнер именно таких красных платьев. Их любому давали, лишь бы не сгнили. При этом он гоготал как жаба, а мать хотела его задушить.
Мы сидим в кухне, от мамы исходит печаль, она глядит на меня немножечко так, как тогда, когда я сообщил ей, что мы с Кларой решили окольцеваться.
- До этого я просто не знала, что можно так любить, - говорит она.
Коля, мой отец, появлялся в ее мыслях сразу же после пробуждения и не покидал их до самой ночи. Она думала о том, что он делает, как себя чувствует, спал ли он и что ел. Она считала дни, часы до встречи. А потом злилась на себя, ведь это же несуразно так любить, ей следует думать о чем-нибудь серьезном, например, о будущем.
Мел снег, ветер срывал шапки с голов, мама тащилась через темный Пагед, а под пальто, под блузкой ее грели воспоминания прикосновений ладоней папы. Чайки, темные окна, тучи и клаксоны звали: Коля, Коля, Коля!
Она не была Хеленой Крефт, была Звездочкой.
Любовь разрывала ее изнутри, и словно дитя желала вырваться в мир – именно такую метафору позволяла себе мама. Охотнее всего она рассказала бы про отца всем: подружкам из училища, которых тогда у нее еще было много, своим родителям, пану Леону из овощного магазина, самому Ратайчику, который владел магазинчиком на Пагеде, даже тому пьяному фраеру, что разводил кроликов этажом выше, и только один Вацек был исключен из этих мечтаний.
Вот только, она никому не могла сказать.
О гарпунах
Шрам папочка заработал в поединке на гарпунах. Мама просит, чтобы я не слишком-то возбуждался этой историей, потому что у отца были полные карманы подобных. А не подкидывал ли он их, словно мелочь пианисту, каждой девушке, за которой ухаживал?
На этих гарпунах он сражался, якобы, в школе моряков где-то на севере. Курсанты подрабатывали, охотясь на китов. У них имелась похожая на пушечку катапульта и несколько гарпунов, которые бросали вручную; они были выкованы еще при царе. Ну что же, каждый пополняет кошелек, как может.
И выходило так, что старик был, скорее всего, оборотистым типом, потому что, помимо того, что делал дырки в морских млекопитающих, он перепродавал парики, кофе, шкуры и цветные фломастеры[17]. Все эти парики и непромокаемые плащи уходили, что твои презервативы на празднике венерических болезней.
И вот в этом всем бизнесе, от париков до китов, и у папы имелся дружбан, имени которого мама пока что не хочет произносить. И как-то раз этот приятель, веселый и нормальный тип, вернулся с дела и сообщил, что его замели. Весь товар, что был при нем, он сдал, чтобы не попасть за решетку. И отца спас, так он говорил.
Через месяц он красовался в новой куртке, ну а старик, он ведь дураком не был. Схватил его и сказал: ты, такой-сякой, пошли, давай драться на гарпунах.
С помощью ложек и сахарницы мама показывает, как все было.
На расстоянии половины длины броска они нарисовали окружности. В них встали. Никто не мог пересечь линии окружности.
Тот коллега бросал первым, ведь мой неустрашимый старик его вызвал. Короче, взял он этот гарпун и весело подбрасывал в руке, оценивая подвижность цели.
А старик тем временем стоял спокойно. Слышал только, как сердце вопит, желая остаться в живых. И застыл на месте, потому что видел подобные поединки: когда гарпун летит, уже ничего не поможет. Некоторые отскакивали в сторону и нанизывались на метательное оружие.
Дружбан метнул. Ледяной воздух застыл, или что-то в этом роде.
Гарпун чиркнул щеку папы-памятника.
Старик стряхнул кровь с подбородка и нагнулся за своим гарпуном. А его противником дергало, он глядел, куда бы отпрыгнуть, земля в кругу жгла ему ноги. Отец следил за его движениями, а потом бросил. Он верно оценил направление бегства, потому что попал парню под левое плечо, да так, что гарпун развернул его и отпихнул на зевак.
Хлопец, которого уносили с поля боя, визжал, словно бы ему яйца напильником обдирали. Целый квартал он провел в лазарете, и в экипаж уже никогда не вернулся. Потом пошел в военную разведку или типа того. Мама делается очень таинственной, когда упоминает это дело, только отмечает, что вскоре я узнаю больше.
Покрытого кровью отца коллеги занесли в гарнизонный клуб под аккомпанемент криков браво, свистов, бряцанья стаканов и стон аккордеона. Там над бутылкой водки сам сшил свою рану. Опухавшую рожу обложил паутиной, чтобы избежать заражения, и продолжал пить. На нары его уложили вместе с победным гарпуном.
- В общем, твой отец был, более-менее, таким, - говорит мама.
О Муми-троллях
Уже третий час ночи, писать прерываю. Иду за водичкой. А вдруг какая селедочка осталась?
А нифига, так что продолжаю стучать по клавишам ноутбука.
Клара права, с писательством мне как-то не по дороге, еще она говорит, будто бы я человек действия, достаточно будет дать мне работу, и я буду пахать до последнего; если бы вырезал вертепы, то очень скоро бы перестало хватать и древесины, и места в церквах. В детстве еще пробовал что-то читать, но мать выпихала меня на двор, на речку в Утиных Логах, или же погружала в "малюха"[18] и везла в Мальборк, на дюны возле Лебского озера, к ветряной мельнице в Коцеве.
Летом мы пускали воздушных змеев и играли в бадминтон, причем, мать невозможно было переиграть, словно бы она родилась с ракеткой в руке.