Йозеф Рыбак старше Гаека. Возможно, он еще острее ощущает внутреннюю потребность поделиться «уроками жизни», воссоздать для молодых поколений картину закономерного приобщения нации к коммунистическим идеалам, непрерывность этого процесса приобщения, неразрывную связь литературы с жизнью, революционными традициями. К этому подводила, этого требовала действительность Чехословакии 70-х годов, а также импульсы, исходящие из недр искусства, развивающегося в обществе, которое вступило в стадию более зрелого своего развития, искусства, литературы, обобщающих итоги совместного с ним пути.
Когда-то, совсем маленьким, Йозеф Рыбак услышал от отца, с утра до вечера занятого плетением корзин, сказку о волшебном прутике, в которой бесхитростная мечта народа о счастливой жизни сливалась с его любовью к своему труду: тот обретет счастье, кто найдет заветный прутик. В житейском море тревог, потерь и обретений, в напряженных творческих исканиях и размышлениях, в горниле классовой борьбы рождалось собственное восприятие писателем сказки о волшебном прутике. Для него она становится воплощением большого, главного понятия — судьбы народной, ее корней, законов ее развития. Но чтобы говорить о своем понимании судьбы народной, о высших принципах человеческой нравственности, да еще с такой простотой и ясностью, какой отличается книга «Волшебный прутик», писатель должен был выстрадать его.
Без такой выстраданной, «личной оптики» (Ю. Фучик) трудно было бы себе представить это произведение. С личностным углом зрения следует связывать известную размытость его жанровых границ, его поэтику, в которой наряду с повествованием писателя о собственной жизни и об эпохе присутствует еще и его творческое «я», прямо определяющее степень насыщения произведения документальным, художественным материалом, степень заострения и страстности авторской мысли, поднимающейся до открытых публицистических выводов. А. Плавка назвал книги своих воспоминаний «Полная чаша» и «Влюбленный в жизнь» «почти романом». Таким «почти романом» является «Волшебный прутик» Рыбака, в котором раскованность формы более всего соответствует свободе авторского самовыражения. Для писателя, говоря словами О. Берггольц, важно не то, «в какой форме» воплотится его книга, а «чем она будет по главной сути своей». Он твердо знает, «что стержнем ее будет он сам, его жизнь, и в первую очередь жизнь его души, путь его совести, становление его сознания, — и все это неотделимое от жизни народа». (Рыбак цитирует эти слова О. Берггольц в одном из своих эссе.)
Рассказ Йозефа Рыбака о себе — это не что иное, как «сообщение человека человеку» (В. Незвал), откровенное, искреннее, в высшей степени человечное.
Сборник публицистических произведений Й. Рыбака дает возможность советскому читателю участвовать в беседе с автором об искусстве. Здесь нет оговорки. Именно участвовать, собеседовать.
В книгах «Пальцы в чернилах» (1977) и «С пятого на десятое» (1982), фрагменты из которых вошли в настоящий сборник, Йозеф Рыбак выступает как представитель большой литературы социалистической Чехословакии, как один из тех, теперь уже немногих, кто стоял у ее колыбели, чьими усилиями она взрослела и шла вперед, чей опыт продолжает питать и поддерживать ее сегодня.
В его суждениях об искусстве, литературе нет и следа менторского тона, снисходительного отношения, обращается ли он к широкой аудитории или к своим коллегам-писателям. Это прежде всего диалог — доверительный, душевный, исповедальный, в котором слышится юмор, шутка, иногда ирония, — об очень конкретных, простых и вместе с тем сложных и противоречивых вещах, раздумье над большими и серьезными проблемами искусства, творческого процесса, которые не перестают волновать не только соотечественников Йозефа Рыбака. Это собеседование, в котором ощущается какая-то особая интеллигентность и отзывчивость писателя, его стремление быть предельно объективным в своих оценках, предельно строгим и взыскательным по отношению к себе, что и помогло ему, вместе с другими, поднимать чешскую и словацкую литературу на уровень, обеспечивающий ей передовые, социалистические позиции. Эссе, публицистика, многочисленные публикации о литературе, живописи, музыке, созданные им портреты поэтов, прозаиков являются той же школой, теми же уроками мастерства, в которых раскрывается сущность жизненного, научного и эстетического опыта XX века, давшего его родине, всему человечеству многие новые духовные богатства, но и породившего силы, способные уничтожить их, уже приведшие однажды мир к жестокому кровопролитию. Это школа, в которой приобретаются знания об искусстве острого социального содержания, глубокой философской насыщенности и высокой нравственной требовательности.
Рыбак кровно заинтересован в том, чтобы его собеседник, читатель понял, что́ он отстаивает и против чего борется, во имя чего добивается высокого мастерства формы и совершенной простоты языка. Ему хочется по-своему, по-рыбаковски, сказать, ради чего вообще существуют искусство, литература, творчество, в каких случаях они превращаются в чуткий барометр, способный уловить самые тонкие колебания времени, переживаемого им, его Родиной.
Собственно, разговор о природе социалистического искусства был начат Йозефом Рыбаком еще в довоенные годы. Его выступления в печати 1925—1938 годов о литературе, изобразительном искусстве, кино, театре, по вопросам культурной политики были собраны уже после войны в книге «Эпоха и искусство» (1961). В них отразился весь темперамент Рыбака-публициста, критика, который в повседневных дискуссиях, столкновениях с буржуазной литературой и эстетикой, продажной бульварной журналистикой отстаивал партийный характер социалистического творчества, его реалистическую направленность, связь с социальным содержанием жизни. Сборник «Эпоха и искусство» воспринимается как своего рода летопись бурных 20—30-х годов, как дневник. Он создавался человеком, который, по собственному признанию писателя, «в течение долгого времени следил за тем, что происходило в культурной жизни Чехословакии с ее позитивными и негативными тенденциями». Его вел человек, «который в борьбе за социалистическое искусство не стоял на обочине, не взирал равнодушно на эту борьбу».
Этот дневник находит свое логическое и историческое продолжение в книгах «Пальцы в чернилах» и «С пятого на десятое».
Подсчитано, что за шестьдесят лет участия в левой и коммунистической печати Йозеф Рыбак опубликовал около двух тысяч статей, эссе, фельетонов, полемических откликов, рецензий и очерков. В отличие от сборника «Эпоха и искусство» в книгах «Пальцы в чернилах» и «С пятого на десятое» преобладают эссе, литературный портрет. Но это совсем не мешает воспринимать все эти три книги как единый цикл, как триптих, созданный писателем, биография которого неотделима от процесса становления и развития чехословацкой коммунистической печати, является неотъемлемой частью чешского и словацкого искусства социалистического реализма, чехословацкой марксистской эстетики.
«Проза Леонова — это всегда ручная работа и в буквальном, и в более широком смысле этого слова», — отмечал в одном из своих выступлений В. Солоухин. «Я переписываю страницу до тех пор, пока на ней не останется ни одной помарки», — признавался сам Леонид Леонов. Не в этом ли заключается смысл названия книги Рыбака «Пальцы в чернилах»? Его произведения не отстукивались на машинке, писатель никогда не прибегал к помощи диктофона. Пишущая машинка, по его мнению, «мешает ему размышлять». Писать от руки гораздо труднее, но зато рука, считает Рыбак, чутко прислушивается к движениям мысли автора, его фантазии, его раздумьям и возвышенным приемам, его изобретательности и творческим находкам.
Возможно, Рыбак не совсем прав, когда утверждает, что в век стремительного развития техники она, однако, является помехой в процессе творчества. У каждого творца свои «писательские» инструменты. Но у чешского писателя есть и много единомышленников. Мы можем сослаться также на Мариэтту Шагинян, которая до конца дней своих писала тоненькой ручкой со школьным перышком. Процитированные слова Рыбака почти дословно перекликаются с тем, что говорил о своем методе работы Чингиз Айтматов: «Пишу от руки. На машинке у меня не получается. С ручкой как-то привычнее, лучше думается, слово ближе к тебе и ложится на бумагу плавнее, естественнее… Машинный стук меня отвлекает, нарушает абсолютную тишину, в коей и рождается ничем не испуганное слово».
Профессия писателя — это тоже ремесло. И рассказывая в книге «Пальцы в чернилах» о тайнах писательского ремесла, Рыбак прежде всего говорит о повышенной требовательности творческой личности к своему труду. Понимая писательский труд как «счастливую обреченность», как «источник неизбывного беспокойства», Рыбак указывает на его высокое гражданское назначение, на его обязанность служить народу. «Наша литература, — объясняет он, — в лице лучших ее представителей всегда шла в ногу с народом и от него переняла наиболее ценные качества: глубокий демократизм, любовь к родине, мечты и стремление к справедливости и свободе, ненависть к господам, иезуитству, корыстолюбию, которое не брезгует даже изменой. Таковы национальные традиции нашей литературы, идущие от Тыла и Божены Немцовой к Гавличку и Неруде, от них — к Безручу, а от него до тех наших писателей, которые связали свою судьбу с миром социализма».
Йозеф Рыбак убежденно верит в преобразующую силу слова, в облагораживающее, нравственное и эстетическое воздействие творчества, особенно творчества эпохи социализма. Никакая другая литература, кроме как социалистическая, «крепкими узами связанная с жизнью народа», как он пишет, не могла оказать «такого сильного воздействия и влияния на его воспитание… она стала его опорой и защитой при утверждении и упрочении подлинных ценностей нашей жизни. Она явилась той силой, которая помогала избавляться от пережитков прошлого, от предрассудков и иллюзий, той силой, которая помогала нравственно и идейно вооружать народ».