От матери еще молитвы ждал,
Он был бы глуп… Но дальше, царь, вернувшись
Домой, ужель ты б мог ласкать детей?
Не дозволяет Правда. Да ребенок
Не захотел бы ни один глядеть
На этого жреца их детской крови…
Ты это взвесил? Или жезл один
В уме держал да в сердце жажду чести?
Вот что сказал бы в войске правый муж:
“Коль парусам ахейским ветер нужен,
Пусть жребий нам укажет жертву-дочь!”
И было бы то истиной. Зачем же
Других детей спасать, казня своих?
А если уж на то пошло, Елену
Спартанский царь мог дочерью купить.
Я, верная, должна терять ребенка,
Чтоб в терему распутнице сберечь
Ее дитя?.. На это, если можешь,
Ответь, Атрид… Но только это – правда;
А если правда, так подальше нож,
И дочери родной, отец, не трогай!
Послушайся ее, Агамемнон,
И береги детей: и все так скажут.
Волшебных уст Орфея не дано,
Родной мой, дочери твоей, чтоб свиту
Из камней делать и искусной речью
Сердца людей разнеживать… Тогда
Я говорить бы стала; но природа
Судила мне одно искусство – слезы,
И этот дар тебе я приношу.
Я здесь, отец, у ног твоих, как ветка,
Молящих дар; такая ж, как она,
Я хрупкая, но рождена тобою…
О, не губи безвременно меня!
Глядеть на свет так сладко и спускаться
В подземный мир так страшно, – пощади!
Я первая тебе “отец” сказала,
И ты мне первой “дочка”. Помнишь, я
К тебе взбиралась на колени с лаской?
О, как ты сам тогда меня ласкал!
Ты говорил: “Увижу ль я, малютка,
Счастливою женой тебя? Цвети,
Дитя мое, на гордость нам, Атридам!”
А я в ответ, вот как теперь, твоих
Касаясь щек: “О, если б дали боги
Тебя, отец, когда ты будешь стар,
В дому своем мне нежить, вспоминая,
Как ты меня, ребенка, утешал”.
Все в памяти храню я, все словечки;
А ты забыл, ты рад меня убить…
О нет, молю тебя, тенями предков
Пелопа и Атрея заклинаю
И муками жены твоей, отец,
Моей несчастной матери, которой
Сегодня их придется испытать
Из-за меня вторично… сжалься, сжалься!..
Парисов брак!.. Елена!.. Разве я
Тут виновата чем-нибудь? Откуда ж
Твой приговор? Ты сердишься, отец?
Ты не глядишь? О, если смерти надо
Меня обнять, дай унести в могилу
Наследие мое, твое лобзанье…
Ты, мой Орест! Отстаивать друзей
Твоя рука еще не научилась;
Но плакать ты со мною можешь, брат.
Моли ж отца слезами, чтоб меня
Не убивал. Когда мы в горе, дети
Не говорят, а понимают всё.
Смотри, отец, тебя без слов он молит,
Уважь мольбу и сжалься: дай мне жить!
Мы, два птенца твои, лица касаясь
Отцовского, ласкаемся к тебе:
Один – совсем малютка, я – побольше.
Что ж я еще придумаю сказать?
Для смертного отрадно видеть солнце,
А под землей так страшно… Если кто
Не хочет жить – он болен: бремя жизни,
Все муки лучше славы мертвеца.
Преступная Елена, сколько бедствий
Принес семье Атридовой твой брак!
Что стоит слез, что – нет, – я различаю,
Рожденных мной люблю… И ум мой цел,
Дерзать мне страшно, женщина, о, страшно!
Но не дерзнуть страшней… и нож готов…
Ты видишь там весь этот флот и войско,
И меди блеск на греческих царях:
Им нет пути к твердыням Илиона
И славных стен Приама нам не взять,
Коль я, презрев богиню и провидца,
Тебя в живых оставлю, поняла?
Что страстью одержимые ахейцы
Вблизи своих заснувших кораблей
В мечтах казнят фригийцев, чтоб не смели
Отныне жен у греков похищать…
Там, в Аргосе, твоих сестер, пожалуй,
Они убьют, меня убьют и вас,
Коль жертвы я не принесу богине,
Презрев ее священные права.
Дитя мое! Не Менелая волю,
Как раб, творю… Эллада мне велит
Тебя убить… Ей смерть твоя угодна,
Хочу ли я иль нет, ей все равно:
О, мы с тобой ничто перед Элладой;
Но если кровь, вся наша кровь, дитя,
Нужна ее свободе, чтобы варвар
В ней не царил и не бесчестил жен,
Атрид и дочь Атрида не откажут.
Уходит.
О дитя мое! Вы, о чужие!
О несчастная, смерть уж глядит на тебя.
Он ушел, твой отец, и Аиду отдать
Он решил свою дочь.
О родная, недоли унылая песнь
Для обеих одна;
Этот луч в небесах, – он уж больше не мой,
Это солнце навеки погаснет…
О, увы мне, увы мне, увы!
Ты, о Иды венец снеговой,
Вы, о склоны, где плод свой нежный[43],
Сорвав с груди материнской,
Умирать царь Приам оставил,
Иль затем вы, о склоны, тогда
Сберегли Париса Идея,
Чтоб он Иду прославил в Трое?
О, увы мне! Зачем возрос
И средь паствы пастырем стал он
В тех зеленых лугах, где нимфы
У ключей кристальных резвятся
И для кос золотых срывают
Гиацинты и розы?..
Кто привел вас, бессмертных, туда,
Палладу с Кипридой лукавой
И Геру с послом Зевса?
О, зачем ты зажглась, вражда,
Меж Кипридой, царицею чар,
И Палладой, царицей копья,
И Герой, царя царицей?
Не красу там венчали, а смерть,
Смерть мою изрекали уста —
Слава эллинов, – имя одно
Знайте, гостьи… Богиня крови,
Крови жаждет моей, и Трои
Без нее не видать ахейцам.
Царь же тот, что меня родил,
О мать моя, мать,
Нет его, изменил, покинул.
О, мой жребий, о, горечь мук,
О, сиянье красы проклятой!
И у горла преступный нож,
Нож отца, что забыл про бога…
О, зачем, Авлида, скажи,
Кораблям медноклювым
Ты приют зачем открывала?
Ель кормы в заснувших водах
Им зачем, скажи, ты сковала?
Царь Зевес! Не все ли тебе
Покорны ветры, не ты ли
Смертным путь показал на восток,
На закат, и на юг, и на полночь?..
Не по воле ль твоей к нам идут
И нужда, и горе, и радость?
Не зовешь ли иного “вперед”?..
Не велишь ли другому “медли”?..
Царь, зачем же сковал ты Еврип нам?
Люди, род, отцветающий за день,
Как успеете вы пережить
Все тяжкое горе и муки,
Что несет Тиндарида?..
Твоя судьба звучит тоскою в сердце…
О дочь моя, на то ль ты рождена?
Подходит Ахилл во главе вооруженного отряда.
Мама, воины… их много… близко к нам они, родная.
О дитя! То сын богини… Для него тебя везла я…
Гей, рабыни, настежь двери: дальше спрячьте дочь Атрида!
Ты бежишь, моя родная?
Мама, я стыжусь Пелида.
Почему же?
Стыдно, стыдно мне, невесте бесталанной.
Не до нежностей теперь нам средь напасти несказанной.
До счастливых дней отложим женский стыд и гордость сана.
О несчастная царица, дочь Тиндара!
Да, Пелид.
Что за крики там!
Ты слышал? Что же, что толпа кричит?
Дочь твою там называют…
Дочь? Ты страшен, вещий глас.
Там кричат: “Зарежьте деву!”
Все? Защиты нет у нас?
Сам от них едва ушел я.
И тебе народ грозил?
Чуть камнями не побили…
Ты спасал ее, Ахилл?
Да.
Но кто же смел коснуться до тебя, богини сын?
Все ахейцы.
Разве не был ты среди своих дружин?
Первый враг был свой же воин.
О, тогда спасенья нет.