Глава IIIНазад, в Россию
В июне 1901 года Грабарь вернулся на родину. Он вспоминал о последних днях своей мюнхенской жизни: «…я уже ни о чем не мог думать, как только о возвращении в Россию. Что бы я ни делал, что бы ни начинал, одна неотступная мысль стояла в голове: назад, в Россию»[34]. Перед отъездом из Мюнхена художник в 1900 году посетил Всемирную парижскую выставку, символом которой стала встреча нового, XX века. Специально к выставке, которую посетило свыше пятидесяти миллионов человек, были построены ряд сооружений и среди них – ставшая эмблемой французской столицы Эйфелева башня, а также первая линия метрополитена, мост Александра III и вокзал Орсэ – сегодня знаменитый музей, основу коллекции которого составляют работы импрессионистов и постимпрессионистов. Свои экспозиции представили тридцать пять стран, в том числе и Россия, которой была выделена самая большая площадка. В оформлении русских павильонов приняли участие крупные живописцы и художники-сценографы Александр Яковлевич Головин и Константин Алексеевич Коровин, специально написавшие для павильона русских окраин живописные панно на темы из жизни Кавказа, Средней Азии, Сибири и Крайнего Севера. По проектам Коровина были также построены сказочной красоты деревянные здания для Кустарного павильона с шатровой церковью, боярским теремом и торговыми рядами. Русский художественный отдел представляли картины И. Е. Репина, В. И. Сурикова, В. М. Васнецова, М. А. Врубеля, А. П. Рябушкина, Ф. А. Малявина, В. А. Серова, который за парадный портрет великого князя Павла Александровича был удостоен высшей награды – Гран-при. Грандиозная экспозиция произвела сильное впечатление на Грабаря, но его прежде всего интересовал французский отдел, в котором были развернуты ретроспективные показы картин основателя реализма Гюстава Курбе, представителя барбизонской школы Жана-Франсуа Милле и родоначальника импрессионизма Эдуарда Мане. Неожиданно выставка пробудила у художника, давно уже тосковавшего по Родине, ностальгические переживания. Игорь Эммануилович вспоминал:
«…выставка мне подсказала мысль, не дававшую мне с тех пор покоя, – мысль, что художнику надо сидеть у себя дома и изображать свою, ему близкую и родную жизнь. Милле, Курбэ и Мане писали то, что видели вокруг себя, потому что понимали это свое лучше, чем чужое, и потому что любили его лучше, чем чужое»[35].
Очевидно, грустные размышления о природе творческого вдохновения возникали у художника давно, иначе чем можно объяснить тот факт, что за все годы мюнхенской жизни Грабарь с его огромным творческим потенциалом и страстью к живописи оставался равнодушным к красотам чужой природы. Художник писал:
«Баварская природа меня никак не трогала; за все время своего пребывания в Мюнхене я не написал ни одного баварского пейзажа. <…> Почти все сделанные здесь вещи я уничтожил на одном из тех аутодафе, которые я от поры до времени устраивал в свои мюнхенские годы, в дни особых сомнений и усугубленного презрения к собственным упражнениям. Я сжег не менее сотни досок, холстов и картонов, отдавая себе ясный отчет, что человечество от этого ничего не потеряет»[36].
Сразу же после возвращения в Россию Грабарь был приглашен князем Сергеем Александровичем Щербатовым в его родовую подмосковную усадьбу близ станции Нара Московской железной дороги. Они познакомились в мюнхенской школе Антона Ажбе, где художник помогал князю – страстному любителю живописи – постигать азы изобразительной грамоты. Молодой педагог считал Щербатова безусловно художественно одаренным человеком и позже вспоминал, как он «живо схватывал малейшие намеки и вскоре так усвоил строение головы, лепку, игру света, что оставил далеко позади других учеников, работавших два года и больше»[37]. Однако прилежный ученик Грабаря так и не стал профессиональным художником. Тонкий ценитель, знаток и коллекционер живописи, иконописи, графики и скульптуры Сергей Александрович также прилагал немалые усилия для популяризации современного искусства, устраивая выставки в открытом им в Санкт-Петербурге художественном салоне. Кроме того, мечтая о создании музея личных коллекций в Москве, он в 1913 году построил на Новинском бульваре по проекту известного архитектора Александра Ивановича Таманяна особняк-музей, в котором по его замыслу должны были экспонироваться произведения из частных коллекций, но успел обустроить лишь помещение для показа собственного собрания, так как после революции в 1919 году эмигрировал во Францию. Перед отъездом из России основная часть коллекции Щербатова была отдана на хранение в Румянцевский и Исторический музеи, а после национализации частных художественных коллекций поступила в крупные российские музеи. Так, в собрание Третьяковской галереи были переданы ценные иконы, картины, графические листы М. А. Врубеля, Н. Н. Сапунова, А. Н. Бенуа, С. Ю. Судейкина, К. А. Сомова. Знаменитое полотно А. П. Рябушкина «Свадебный поезд в Москве» (XVII столетие) поступило в Третьяковскую галерею еще до его эмиграции[38].
Двухэтажный усадебный дом Щербатовых стоял в окружении широких липовых аллей старого парка с раскинувшимися вокруг живописными холмами и бескрайними пашнями.
Глубокое радостное волнение охватывало Грабаря каждый раз, когда он, прогуливаясь по окрестностям, неожиданно останавливался, очарованный открывшимся ему ландшафтом. Художник до слез был растроган долгожданной встречей с русской природой, вызывающей у него неодолимое желание как можно быстрее выразить свое восхищение ее неброской, но столь милой его сердцу красотой.
Грабарь буквально упивался новыми впечатлениями, находя все невероятно интересным, и без устали писал этюды на открытом воздухе, ставшие для него отныне типичной формой воплощения замыслов. Игорю Эммануиловичу очень нравился архитектурный вид старинной дворянской усадьбы, выстроенной еще в первой половине XIX века с легким бельведером, стоящим на возвышении для лучшего обозрения живописных окрестностей и с небольшим уединенным павильоном.
В один из ясных сентябрьских дней внимание Грабаря привлекла ярко освещенная невысокая балюстрада изящно изогнутого крыльца павильона с фигурными балясинами. От игры всюду проникающих солнечных лучей простой мотив буквально преобразился, став невероятно праздничным. Стремясь сохранить силу и свежесть первого впечатления, художник начал писать этюд с изображением залитого солнцем крыльца павильона. Он поставил перед собой трудную задачу: убедительно передать быстро меняющиеся с каждым мгновением световые эффекты. Работа над этюдом на открытом воздухе давала возможность запечатлеть малейшие изменения цвета, которые появлялись под воздействием вибрирующей световоздушной среды. Эту же задачу художник еще более успешно решил в двух близких по композиции и колористическому решению этюдах «Луч солнца» и «Уголок усадьбы» (оба – 1901 года) с изображением паркового бельведера. Используя легкие динамичные мазки, он убедительно запечатлел движение скользящих по ветвям дерева и колоннаде сверкающих солнечных лучей. Светлый насыщенный колорит с тонкими рефлексами, оттененными мягкими пятнами теплых воздушных теней, контрастное сочетание золотисто-коричневых, голубых и белых тонов передают яркие краски столь милой Грабарю золотой осени. Его всегда завораживали желтые, оранжевые, красные листья, полыхающие на фоне лазоревого неба, прозрачность далей, разлитая вокруг особая бодрящая свежесть – предвестница первых заморозков. В многочисленных поэтичных пейзажах, воспевающих это наполненное особой, лучезарной красотой время года, художник пытался передать быстро меняющиеся состояния световоздушной среды, запечатлеть красочное богатство окружающей природы. Грабаря не переставали интересовать эффекты освещения. Однажды в поздний октябрьский вечер он увидел из окна своей комнаты еле заметные в темноте очертания корпусов старинной фабрики московских купцов Якунчиковых, расположенной на другом берегу реки Нары у села Наро-Фоминского. Художника увлек мотив ночного освещения фабричных зданий. Под впечатлением увиденного он написал картину «Фабрика Якунчиковых в Наро-Фоминском» (1901), в которой ему удалось передать игру мерцающих в темноте розовых, оранжевых, желтых огней и романтичную, полную таинственности атмосферу тревожной осенней холодной ночи с нависающим над землей пасмурным свинцовым небом и гнущимися от сильного ветра ветвями деревьев. Позже в Санкт-Петербурге Грабарь, пораженный видом освещенной ночными фонарями городской электростанции, написал близкий по мотиву и один из лучших своих ранних этюдов «Электростанция в Петербурге» (1901). Мастерски изобразив на фоне ночного неба с просветами облаков темные громады труб, заслонивших собой окружающие постройки, и клубящийся из них высвеченный фонарями пар, он создал запоминающийся эмоционально напряженный образ ночного города.
В это время в Москве состоялась памятная встреча Игоря Эммануиловича с одним из наиболее глубоких и ярких художников русского символизма Михаилом Александровичем Врубелем. Автор знаменитых полотен «Сирень», «Царевна-Лебедь», «Пан», «Демон сидящий», которые сегодня украшают экспозицию Третьяковской галереи, был настоящим мастером-универсалом, успешно работавшим в разных видах и жанрах изобразительного искусства. По воспоминаниям Грабаря, в это время произведения художника почти не приобретались, и он, узнав об этом, попытался ему помочь. Так, встретившись с коллекционером Ильей Семеновичем Остроуховым, он горячо убеждал его купить работы Врубеля. Художник писал: «Я говорил ему, что Москве просто стыдно допускать, чтобы этот замечательный мастер голодал, когда его мастерская завалена картинами, сделавшими бы честь любому европейскому музею»