Сокол заклекотал приветствие Громовержцу, хлопнув сильными крылами, и несколько раз повернулся, будто разминая когтистые лапы.
А вот и посланцы Одина явились – сине-чёрные вороны. Через них Великий Один обозревает всё, что в мире деется. Не велит он воронам ни с кем вступать во взаимодействие, а тем более в битву, делает их невидимыми, потому как опасается, что коли не вернутся они, то и он навсегда потеряет свои Разум с Памятью.
Вороны просто кружили над полем сражения, носясь на распростёртых крылах в воздушных потоках, стараясь держаться подальше от стрел.
Находясь на кромке яви и нави, Велесдар-сокол чувствовал, что силы его убывают, если их не рассчитать, то, как и Вороны Одина, он может просто не вернуться в свой облик. При этой мысли вдруг рассеялись туманные образы, и он узрел зелёный лес и отрока лет десяти, пристально глядящего в воду небольшой лесной криницы. Рядом высокий худой старик, весь белый, с волховским посохом, на кого-то очень похожий… Тут видение исчезло и… Велесдар уразумел, что ему ещё рано уходить в навь, ибо рядом с отроком он узнал себя.
Теперь пред ним расстилалась пустынная равнина с чахлыми колючими кустами и невысокими холмами, по которой шёл, опираясь на длинный посох, человек в халате и стоптанных ичигах. Почти сразу с видением сокол уловил и мысли странника:
– Нечему удивляться, что нас не понимают. Мир телесный живёт в борьбе Спента-Манью – духа созидания и Анхра-Манью – духа разрушения, и потому мир обречён всё время меняться. Но понять высшее божество – Ахура-Мазду – можно только через тонкую нить, что связывает с ним человека, а всякие храмы и посредники лишь препятствия, рвущие эту тонкую нить. – Сокол, склонив голову, прислушался к мысли идущего. – Я всегда говорил людям, что улучшить мир можно только тогда, когда вы сами станете более совершенными. Если же вы начнёте переделывать в лучшую сторону не свой внутренний мир, а внешний – то Зло в мире вырастет соответственно вашим усилиям. Некоторыми из людей я был услышан и они стали меняться, но большая часть осталась прежней, – печально закончил свою мысль Заратуштра.
Снова всё заклубилось, а потом вверху открылось чистое сине-фиолетовое пространство без начала и конца. Оттуда, из этого Бесконечного, растеклась мысль Создателя всего сущего и не сущего:
– Заратуштра, Христос, Мухаммад и все Посланники и Пророки старались учить людей мудрости бытия. Во мне сущи и неотделимы рождение и смерть, кои сосуществуют каждое малое мгновение, и потому человек растёт и получает знания и опыт, может мыслить и творить, давать жизнь другому человеку. Изыми одно, и разрушится человек, и мир весь, который я сотворил по одному и тому же порядку.
– Чернобог с Белобогом сражаются и тем удерживают Сваргу, – возник из души сокола мыслеобраз, переданный его Покровителем – древним седобородым Велесом, стоящим на самой кромке яви и нави. – Только чтобы мир двигался и восходил в своём развитии, как спирали растущей раковины, люди силам Света служить и помогать должны!
– Чем меньше люди помнят и понимают свои божества, тем выше и великолепнее дворцы, которые они называют домами бога, тем больше вражды и войн, бессмысленных смертей, бесполезных распрей, и тем сильнее я, – мрачно и зловеще прошелестела мысль Того, кого называют Чернобогом, Шивой, Сатаной, Анхра-Манью и прочими именами Бога-Повелителя Тьмы и Смерти. – Это всё моя жертва по праву! Сия битва на берегу Итиля – моя победа, все жертвы человеческие – во имя меня, ибо никто здесь не сражается, защищая свой дом или семью, свою землю или верования. Это редкая битва, где нет правых, все дерутся за наживу, значит, все эти русы, греки, хазары, хорезмийцы, иудеи – все позабыли своих старых, да и новых богов, и нынче чтут только меня! – торжествующе прозвучала мысль Разрушителя.
– Чем больше людей вспомнят, что в каждом из них частица бога, и они сами – боги своей вселенной, им не нужны будут ни пастыри, ни храмы, и тогда твоё всесилие Анхра-Манью-Чернобог-Сатана-Шива уменьшится, – снова проявилась мысль, исходящая от образа человека, идущего по скудной земле в стоптанных ичигах.
– Истину речёт Заратуштра. Пока люди приходили к нам в священные рощи, дубравы, к источникам, небесным камням и озёрам, мы ещё могли понять и почувствовать друг друга, но когда наши неразумные дети отгородились от нас стенами храмов и блеском злата, связь почти прервалась. Теперь они верят не нашей мудрости, а собственной глупости, придуманной ими о нас, потому что вера без понимания мертва и вредоносна, как яд в чаше божественного напитка, – веско прозвучала из нави мысль старого Велеса. – Не вспомнят люди о том, что они дети и внуки богов, то и миру не выжить, загинут и Белобог с Чернобогом, и весь Мир нынешний! Ни боги, ни волхвы за людей их предназначение – жить в согласии с миром явленным и неявленным, не сделают, а могут лишь помочь тем, кто к Правде истинной стремится. А коли не будет таковых среди людей, то и людей самих не станет, изведут они один другого подчистую!
Фарлафу всё-таки удалось пробиться к русам, отрезанным хорезмийцами от лодий, потеряв при этом немало добрых воинов. Но со стороны града всё текли и текли новые и новые полки.
– Княже, надо отходить к лодьям и прочь из сего проклятого града! – закричал, поравнявшись с Игорем, воевода.
– Нельзя уходить, не наказав проклятых хазар за вероломство! – Прокричал в ответ Игорь, остервенело орудуя мечом.
Несмотря на жаркий бой, полыхающий у пристани Итиля, чуткий Огнеяр, начальник личной сотни князя, узрел-таки белого сокола и его настойчивые пролёты в сторону широкой Ра-реки.
– Княже! – волнуясь, выкрикнул сотник, продолжая орудовать мечом и скрамасаксом, – Божий знак, нам боги велят уходить на реку!
– Не бегают русы от ворога! – упрямо отвечал Игорь.
– Ты, князь, права не имеешь загинуть в сече и тем Русь обезглавить! – взъярился вдруг всегда спокойный и покладистый Огнеяр, рыкнул наказ своим воинам и принялся во главе их неистово прорубать средь врагов просеку. Игорь даже чуть растерялся от такого нежданного напора своего старшего охоронца, вои которого уже теснили князя к лодьям.
– Уходи, княже! – Прорычал громовым гласом с другого боку могучий Руяр. В это время воины охранной сотни добре отработанным перестроением прикрыли и самого сотника, который получил ранение десницы и уже начал биться только одной шуйской рукой.
Волхву-соколу уже становилось тяжко дышать, его пребывание на кромке затянулось, пора возвращаться в явь.
– Благодарю, братья, волхвы и посланники! – помыслил ободритский сокол и, круто развернувшись, унёсся на своих чудных трепещущих особой дрожью крылах вниз, туда, где его собрат уводил остатки княжеской дружины водою Великой Ра-реки.
Он сложил уставшие крылья и ринулся вниз в последнем своём броске. Волна соколиной дрожи на концах крыльев всё ускоряла полёт, посланец Сварги нёсся из голубой небесной сини в синь речную, ещё немного – и он врежется в волны с шумом и всплеском, но в последний миг лёгкая, едва различимая дымка перед упругой волной поглотила его и… Велесдар с трудом открыл тяжёлые веки, тело ещё не повиновалось ему, даже повернуть голову не было сил. Он снова прикрыл веки и прислушался: птичье пение, звон насекомых, – всё, кажется, как было до ворожбы. Послышался вздох лежащего по другую сторону криницы Могуна. Он тоже открыл очи и медленно повернул голову в сторону Велесдара.
Когда волшебной водой из криницы они омыли лики и выпили по пригоршне живительной влаги, Велесдар тихо молвил:
– Я с тобой, брат, в Киев пойду, много тяжких дел предстоит…
Глава десятаяРуяр – дух Вотана
Гроза видел, как тают ряды русов, как теснят их всё прибывающие хазарские воины. Ещё немного – и остатки дружины будут сброшены в воду, ведь, сколько ни перемалывали ворожьих тел воины князя Игоря, на их место приходили свежие, а русам помощи и замены ждать было неоткуда. «Что же князь медлит и не даёт приказа, надо выставлять прикрытие и немедля уходить!» Наконец, краем ока сотник заметил, как прошло движение по рядам, как что-то громко прокричал Руяр, и воины его тут же стали перемещаться, не прекращая битвы. Одни остались сдерживать наседающих хазар, а другие начали отходить к лодьям.
– Хорь! – прокричал, срывая голос, Гроза. – Забирай всех, кто из наших остался, скорее на лодьи, мы со Смурным долго не удержим итильцев!
– Я не уйду, сотник! – прокричал в ответ худощавый изведыватель, отбиваясь от двух хазар сразу, извиваясь при этом ужом, будто тело у него было без костей.
– Княжеская охорона и часть новогородцев уходят, это веление князя, не смей оставлять его, скорее! – уже отчаянно возопил сотник. Хорь, наконец, покончил с наседавшими на него хазарами и, опрокинув их тела под ноги здоровенному хорезмийцу, стал отходить, выкрикивая имена изведывателей, которые должны были последовать за ним.
Когда обрубили верви, удерживающие лодью у пристани, и оставшиеся воины копьями и клинками оттолкнулись от брёвен, прикрываясь щитами от стрел, десятник Хорь бросил последний взгляд на то место, где стояли насмерть Гроза и Смурной с оставшейся для заслона горсткой изведывателей.
Едва ли сотня больших лодий ушла вверх по реке от преследования. Радости от того, что остались живы, ни у кого не было. Те, кто не были ранены, остервенело гребли, чтобы быстрее оказаться вне досягаемости стрел, а потом ещё долго так же яростно налегали на вёсла, чтобы трудом тела заглушить боль души. Хорь тоже грёб, изо всех сил напрягая жилы, а перед собой всё зрел очи Грозы, наполненные великой болью. Наверное, не только своей, но и обретённого и вновь потерянного, теперь уже навсегда, брата Калинки-Камила. И ещё более неизмеримой болью Звениславы-Гульсарии, ведь женская душа всегда вмещает в себя более, нежели мужская.
«Жить с той болью, которую вобрал в себя Гроза, он уже не мог, а вот умереть за жизни соратников и заодно забрать с собою в мир нави все земные страдания… А там уже ждут его побратимы и, может, сам князь Олег Вещий… – неожиданно пришло Хорю, так что даже привычные руки едва