– Во вверенной мне императорской тагме, каждый воин готов умереть ради великого василевса и защищать императорский трон и Константинополис до последнего вздоха!
Роман кивнул, его взор из-под мохнатых тёмных бровей остановился на друнгарие виглы, который тут же быстро поднялся.
– Виглы должны утроить свои караулы, ни единого постороннего, а тем паче иноземца на ночных улицах Константинополя! Все городские ворота под особой охраной, никаких бродяг не впускать, не выпускать, только лиц по особым поручениям с моим личным разрешением! А от Секретной службы я хочу только одного, – всё так же строго продолжил император, взглянув на нездоровый лик начальника, – знать, что происходит в полисе, за его пределами, и особенно в стане варваров!
Едва в лучах Хорса из-за виднокрая показался Русалочий мыс, Ольгерд скорее почуял, чем понял, – княжеской дружины в условленном месте встречи нет.
Головная ладья причалила в удобном заливе за мысом, к ней приблизился начальник дозорной сотни.
– Темник, местные болгары рекут, князь с дружиной простоял тут дней пять, и седмицу тому ушёл дальше на полудень.
– Ночуем тут, а утром идём вслед! – распорядился Ольгерд.
Часть воинов принялась искать сушняк для костров, а часть, с позеленевшими ликами, ходили по земле, как пьяные, приходя в себя, многие тут же падали и засыпали без вечери.
Едва рассвело, тяжело пробудились, наспех поели и двинулись дальше к Царьграду, держа сушу в поле видимости.
Уже одолели большую часть пути, когда дозорные сообщили, что заметили однодревки, идущие навстречу вдоль самого берега. Ольгерд выслал одну из лодок наперерез, и вскоре дозорные вернулись вместе однодревкой к его «княжеской» ладье.
Вид самой однодревки, и находящихся в ней воинов, поразил всех. Правый борт был почерневшим, как будто лодка побывала в пожаре. Руки и головы некоторых гребцов замотаны холстинами, а у иных на ликах и телах страшные ещё кровоточащие следы от ожогов. На дне лодки лежало трое стонущих воев, вовсе изуродованных, с остатками одежды на красных, будто обваренных телах. Время от времени их поливали морской водой, и было непонятно, от чего они страдают больше – от жгучего солнца или солёной воды.
– Греки нас олядным[3] огнём пожгли! – молвил киевский сотник, поднявшись на борт к Ольгерду. – Волосы его на непокрытой голове тоже были с одной стороны подгоревшими, а шуйская рука на перевязи подрагивала от нервного напряжения.
Ольгерд велел немедля пристать к берегу и оказать помощь игоревым дружинникам. Однодревок оказалось полтора десятка, все с изувеченными, ранеными и мёртвыми воинами киевской дружины.
– Мы несколько дней стояли у Галаты, – поведал всё тот же сотник Верхола, который был за старшего, – вас ждали, и ответа от их императора на послание князя Игоря, что они нам должны заплатить ежегодную дань, причитающуюся Руси ещё по договору Олега Вещего. Они отвечали, что император занемог, но вот-вот поправится и вопрос будет, конечно же, решён. Потом в Суде появились их хеландии, – чуть больше десятка, и главный дромон под императорским стягом. Мы пошли на сближение, вокруг тех немногих кораблей стали, ждём, когда появятся переговорщики. Ромеи молчат, только усиленно крестятся. И тут видим мы, что борта хеландий на носу, корме и по бокам листами меди обиты, и в тех же местах из башен медные трубы торчат. Думаем, что за притча такая… – рассказчик остановился, смочил водой из медной фляги обрывок холста и приложил к обожженной части головы. – И тут началось то, чего никто никак не ожидал. Выскочил вдруг их военачальник, как мы поняли по одеянию, и закричал во всю глотку: «Пирос! Пирос!», и из тех медных труб прямо на наши лодьи и однодревки струями полился жидкий огонь. Дерево и люди в них вмиг запылали живыми факелами, а огонь, который падал на воду, не гас, а продолжал гореть. Мы замерли от неожиданности, а потом бросились врассыпную, потому что со всех хеландий били такие же огненные струи, поджигая наши суда, и люди от него не могли спастись, продолжая гореть даже на морских волнах, жуть! – покачал головой сотник, и на очах его блеснули слёзы.
– А князь? Где князь, что с ним? – вскричал Ольгерд.
– Мы частью прижались поближе к берегу, на мелководье, где дромонам и хеландиям нас не достать, а часть лодий с князем дальше в море ушли. Мы бросились его догонять, а Игорь собрал в однодревках всех погибших и увечных, кого спасти удалось, и велел мне отправляться с ними назад, в Киев. Сам же, горя чувством мсты праведной, отправился крушить фемы греческие на побережье Стенона, дабы силой взять то, за чем пришёл. Дальше на Вифинию и Пафлагонию пойдёт…
– Слышали? – повернулся Ольгерд к военачальникам. – Князь пошёл мстить врагу за злодеяние подлое, за лютый обман, учинённый ромеями. Поспешим же скорей ему на помощь и превратим их землю в огонь и пепел, в какой они превратили братьев наших! Вперёд! На Вифинию!
– Только идти надо мористее, чтоб сразу выйти на анатолийское побережье! – твёрдо поддержал Огнеяр.
– А нам как быть? – вопросил Верхола.
– Наказ княжеский исполнять, увечных и погибших домой поскорей доставить. Еды и гребцов я тебе добавлю. А мы поспешим у ромеев взять своё сполна, – ответил Ольгерд. – Вон, хазарские наймиты очами-то как зло блещут, поняли, что не будет им дармовой платы. А дань наша, – возвысив голос, обратился он к стоявшим неподалеку Хасану и Абреку, – в богатой Вифинии и Пафлагонии обретается, знаменитой своими медными рудниками, породистыми конями, сильными мулами, зерном и фруктами, а также церквями и монастырями, в коих добра всякого видимо-невидимо! По лодьям, и да помогут нам Свентовид со Стрибогом!
Дав условный знак дозорным однодревкам уйти мористее, старый мореход молвил кормщику:
– Кормило на четверть кола одесную!
Остальные суда, словно рыбины одного косяка, повторили движение головной лодьи. Снова вокруг бескрайние волны, и опять многих начинает мучить морская болезнь. Только на это уже никто не обращает внимания. Да и идти уже не так много. Старый мореход Буривей через день обещает землю, и здесь уже и не требуется такой точности, как выход на Русалочий мыс.
На купеческой хеландии, что шла с грузом вина из Пафлагонии в Константинополис, молодой помощник вдруг начал истово креститься, оттого что со стороны моря узрел необычное: из призрачной дымки стали появляться паруса, – один, второй, третий… Видение было неясным из-за дальности расстояния, и вскоре паруса исчезли, растворившись среди белых и таких же призрачных облаков.
– Не к добру это видение! – покачал головой старый мореход, хозяин хеландии. – Скорее всего, это погибшие корабли. Я знавал и немало таких, которых неким дьявольским ветром, возникающим вдруг ниоткуда, уносило в открытое море и губило в его пучине.
– А есть такие мореходы, которые могут ходить не только вдоль берега, но и прямо через море? – полюбопытствовал юноша.
– Есть, – коротко ответствовал старый грек, – но лучше с ними не встречаться.
– Почему?
– Потому что это всегда большое горе. Некогда это были народы моря, которые здесь, в Понте и Средиземноморье, проявляли нечеловеческую жестокость, начисто выжигая города, в которые вторгались. Они, как настоящие орудия убийств, неожиданно высаживались на берег, и после них оставались только чёрные пепелища и груды человеческих костей. А сейчас это северные скифы, – мрачно ответил старый мореход, и тут же принялся кричать на разинувшую рты от любопытства команду: – Хватит болтать, а то мель проглядите, и парус прибавьте, ветер уменьшился!
Наконец, показалась земля. Буривей привёл таврийский флот к берегам Вифинии, к устью реки Ривы, где удобнее всего было причалить судам.
– Гляди, Ольгерд, как наймиты-то хазарские шеи вытянули, – кивнул Буривей на военачальников. Один из гургенцев выглядел получше, а на бледном лике второго отражалось внутреннее страдание, телесное и душевное. – Ты, брат, им только молви сейчас, что там богатая добыча, так они прямо по воде к берегу побегут! – тихо молвил мореход на свейском, чтоб его не поняли. – Так что решай, здесь приставать, или дальше пройти в поисках князя. Потому как если сих наймитов на берег выпустить, где обретаются состоятельные христиане с церквями да монастырями многими, златом-серебром обременёнными, то не знаю, как сей оравой потом управлять, – искренне посетовал главный лодейщик.
– Думаю, князь не будет против, если мы ему с этой стороны поможем, – отвечал Ольгерд. – И ты прав, засиделись без дела что хазары, что мои варяги, они хотят наказать греков и взять свою воинскую долю, зачем их сдерживать?
Глава пятаяПиррова победа
Патрикий Феофил вовсе не был готов к неравной битве с грозными и жестокими северными варварами. Перед сражением он старался укрепить тело и дух постом и страстными молитвами, но страх перед грозным противником окончательно так и не был преодолён.
Император, видимо, уловил неуверенность своего флотоводца накануне решающей схватки с врагом.
– Смелее, патрикий! – зычно, будто на головном дромоне в ветреную погоду, воскликнул Роман. – Тот, кто боится сражения, проигрывает его заранее. Это я говорю тебе, как бывший друнгарий имперского флота, проведший десятки морских единоборств.
– Но хеландий мало, божественный, большая часть едва держится на поверхности, они не выдержат и небольшого шторма! А гребцов набирали, из кого попало, случайные люди ещё не слажены в команду, быстрого хода с такими гребцами развить не удастся, а манёвры неуклюжи…
– Твоя сила не в гребцах и быстром перестроении, а в том, что варвары даже не предполагают, что мы им подготовили. Твоя победа в неожиданности, эти скифы наивны, как дети, их легко обмануть, так что, с Богом! Всевышний на нашей стороне, сегодня он послал безветренную погоду, видишь, какой штиль на море? – Ободряюще рыкнул старый император-флотоводец.
– Но я раньше почти никогда… мне более привычны… – начал, смешавшись, Феофил.