– Нам обоим прекрасно известно, что мы договорились о таком распределении еще тогда, когда я работал в газете. Сейчас у меня больше свободного времени.
– Не начинай. Оливии уже семнадцать. Мы развелись, когда ей было три. И… Сколько лет ты уже не работаешь в газете? Восемь? Девять?
– Тринадцать, – вздохнул Джим.
Когда он произнес это огромное количество лет, словно это был лишь незначительный промежуток времени, вся логика его рассуждений тут же рухнула.
– Ладно, Джим, мне некогда. Если хочешь, позвони Оливии и поговори с ней. Не знаю, что с тобой, но, может, тебе станет лучше, если ты услышишь от нее, что с ней все в порядке. – Бывшая жена почувствовала, что с ним было что-то не так, и не хотела тревожить старые раны. – У тебя все хорошо?
– Да, все хорошо. Просто… Я хотел провести с ней время. Вспомнил, как мы втроем ходили в парк покатать Оливию на качелях.
– Да, теперь она большая для этого. Я тоже иногда вспоминаю, какие хитрости Оливия выдумывала, чтобы остальные дети делали то, что она хотела.
– Она была очень умной девочкой.
– Она и сейчас такая. Хотя в последнее время у нее такой период… Она предпочитает гулять с друзьями и делать вид, что меня не существует.
– Понимаю, – ответил Джим.
– Мне надо идти, ладно? Мы с Эндрю собираемся погулять. Я привезу ее к тебе на следующих выходных, хорошо?
Джим ответил не сразу.
– Джим?
– Да, отлично, Кэрол, – с трудом выговорил он, пытаясь проглотить ком в горле.
Он вернулся к столу и закрыл программу, не сохранив запись. Джим не мог позволить себе потерять что-то еще. Профессор открыл «Твиттер» и написал:
«Искатели, о чем вы хотите, чтобы я рассказал в сегодняшнем подкасте? Я подумал, лучше вы сами предложите тему».
Несколько секунд и два лайка спустя появился первый ответ, к которому была прикреплена фотография девочки с каштановыми волосами. Комментарий был написан пользователем под ником @Godblessthetruth[6]. Под фотографией Джим прочитал:
«О смерти Эллисон Эрнандес».
Глава 8
Нетрудно найти правду, трудно ее принять.
Миллер распахнул входную дверь и выбежал из дома семьи Эрнандес. Подойдя к машине, он взял с пассажирского сиденья папку с делом Эллисон и нервно разложил бумаги на капоте. Среди документов и записей допросов, которые он собирал на протяжении последних дней, агент нашел несколько фотографий, приложенных к материалам дела.
На первом снимке Эллисон, с темными волосами и вечной улыбкой, отчужденно смотрела в камеру, как на школьном портрете. Было несколько фотографий с камер наблюдения банкоматов, стоящих неподалеку от того места, где Эллисон в последний раз видели живой. Их предоставили работники нескольких банков напротив аптеки, посреди Ямайка-авеню, рядом с ее школой… По-видимому, кто-то позвонил на горячую линию «ЭМБЕР Алерт» и сообщил, что, похоже, видел девушку вместе с другими подростками примерно ее возраста в то утро, когда она пропала, где-то в двухстах метрах от «Института Маллоу». Агент попытался пойти по этому следу, но ничего не нашел. В тот день Эллисон была на занятиях до обеда, а, по словам директора образовательного учреждения, студентам не разрешалось выходить за пределы школы в учебное время даже во время тридцатиминутной перемены.
Наконец Миллер нашел нужный ему снимок и стал внимательно рассматривать его под светом луны. Фотография спальни Эллисон. На ней было четко видно покрывало на кровати, висевшее над ней распятие, книги на полках, бумаги на столе, стул… Маленькая статуя Девы Марии на одной из полок поддерживала книги. Миллер внезапно понял, что все в той комнате было пропитано религией. Со снимком в руке он поспешил обратно в дом, на этот раз не спрашивая разрешения хозяев.
Рыдания матери, отражаясь от стен, разносились из гостиной по всему дому, как удары церковного колокола на берегу моря. Миллер включил свет в спальне Эллисон и вошел, смотря на фотографию. Он был поражен той зловещей, бросающейся в глаза разницей между тем, что было на снимке, и тем, что он видел перед собой.
Миллер подошел к стене, где висело распятие, и заметил, что на его месте остался четко очерченный светлый след. На глаз он определил, что это был католический крест размером примерно семьдесят на тридцать.
В полной тишине Миллер сравнивал снимок с тем, что окружало его в комнате. Еще одна деталь привлекла его внимание. На фотографии книги стояли плотно друг к другу, прижатые статуей Девы Марии. Сейчас же они завалились в сторону, и по небольшому пространству между ними было понятно, что одной не хватало.
Вдруг за спиной Миллера встал Оскар, отец Эллисон. С глазами, полными слез, он рыдая набросился на агента:
– Вы все еще здесь? Разве мало горя вы нам принесли? Убирайтесь отсюда сейчас же!
– Где распятие, которое висело над кроватью? – удивленно спросил Миллер.
– Распятие?
Отец в растерянности перевел взгляд на стену, не понимая, о чем идет речь.
– Прошу вас, это важно. Была ли здесь Эллисон после своего исчезновения?
– Эллисон? Как она могла бы?..
– Отсюда пропали вещи. Распятие. И книга, которая стояла вот здесь. Я сделал фотографию в день, когда вы подали заявление. Видите?
Миллер показал ему снимок. В ту же секунду в глубине дома прекратились рыдания жены.
– Пропали вещи? – пробормотал Оскар, ошарашенный этими словами, и с потерянным взглядом добавил: – Я не…
– Кто забрал их? Это очень важно.
– Я… Я не знаю, – наконец ответил он. – Два дня назад…
– Что два дня назад?
– Кто-то разбил окно на кухне, за гостиной.
– Что?
– Разбили окно. Когда мы увидели осколки на полу, подумали, что нас ограбили. Но… Мы проверили все вещи и… Мы подумали, что все на месте, – сказал он.
– Почему вы не сообщили полиции? Мы искали вашу дочь. Это могла быть ва…
Миллер оборвал сам себя. Они и без того взвалили на себя слишком много вины.
– Мы думали, это местные мальчишки. Это… небогатый район, ребята играют на улице, пинают мяч и разбивают окна. Мы не думали, что…
На этот раз Оскар замолчал сам. Он не мог продолжать.
Каждое слово напоминало ему о том, что они слишком долго не заботились о судьбе дочери. Мужчина кивнул, не в силах произнести больше ни слова. На пороге спальни появилась фигура Хуаны с красным от слез лицом и опухшими глазами.
– Скажите, агент, – начала она слабым голосом. – Моя девочка страдала?
– Вы верующие, не так ли?
Оба, затаив дыхание, молча кивнули.
– Страдал ли Иисус на кресте? – спросил Миллер.
– Я… Я не знаю, – сказала Хуана, не понимая его.
– И я… Я не знаю, что ответить на ваш вопрос.
Глава 9
Не все двери закрываются навсегда.
Всю ночь я провела в состоянии полудремы, не в силах перестать думать о Джине и обо всем, что мне предстояло сделать, чтобы наверстать упущенное. Когда часы показали пять утра, я приняла душ и надела черные джинсы и черную кофту, под цвет теням, преследующим меня в каждом сне. Это был мой базовый образ писательницы, и я надеялась, что теперь он станет базовым образом журналистки «Манхэттен пресс».
Остановившись перед зданием редакции, в самом центре Манхэттена, я почувствовала, что вернулась домой или по крайней мере в место, где я чувствовала себя как дома. Я стояла, держа в руках коробку с материалами по делу Джины, а мимо меня мелькали костюмы офисных работников, проплывали фигуры случайных прохожих, с открытыми ртами проходили туристы, поднявшиеся с утра пораньше, чтобы пройтись по туристическому маршруту Нью-Йорка. Следующие по этому маршруту встречали рассвет на смотровой площадке «Вершина скалы», заходили за капкейками в пекарню «Магнолия», останавливались на Таймс-сквер и делали небольшую передышку напротив «Манхэттен пресс», откуда, переходя с одной улицы на другую, к полудню добирались до Центрального вокзала. К вечеру все как сумасшедшие устремлялись к «Эмпайр-стейт-билдинг», чтобы успеть занять место на обзорной площадке. Самым удачливым, возможно, посчастливится стать свидетелями неудачной попытки самоубийства с вершины небоскреба. Точно такой же маршрут проделала и я, впервые оказавшись в городе с родителями, когда мы приехали сюда на машине из далекого города Шарлотт в Северной Каролине. Тогда я мечтала поступить на факультет журналистики Колумбийского университета, не догадываясь о том, к чему это приведет. Боль и правда всегда шли рука об руку.
Кира Темплтон была единственным лучиком света, который освещал мою жизнь в этом городе. Я не могу сказать, что все остальное было погружено во тьму. Но другие искорки и случайные моменты счастья никогда не светили мне с такой ясностью, как история этой девочки. Даже свет того пламени, что открыл передо мной двери «Пресс».
Я достала пропуск и прошла через турникет на входе в редакцию. Услышав звонки телефонов и стук клавиш редакторов за дверью, я подумала, что они, должно быть, не останавливались ни на секунду с того самого момента, когда я была здесь в последний раз. Незнакомая мне молодая девушка-секретарь с улыбкой робота и гарнитурой с микрофоном посмотрела на меня.
– Вы?..
– Могу я увидеть Фила?
– Фила… Что-то еще?
Она улыбнулась мне еще шире, будто я сморозила какую-то глупость. От ее улыбки стало не по себе.
– Фила Маркса…
– Посмотрим… Одну секунду…
Она поднесла ручку ко рту. Я понадеялась, что на ней полно микробов.
– Кто его спрашивает? – спросила она, хотя, по-видимому, это ее не очень интересовало.
– Может, мы оставим это на другой раз и я просто пройду?