Лучше — девчонку из соседнего дома. Правда, в Нью-Йорке немножко по-другому: мы живем не в отдельных домах, а в многоэтажках, причем напиханы туда штабелями. Помню, когда я смотрела по телику передачи о пригородах — где люди типа играли на лужайках и ездили на велосипедах, — вечно удивлялась: что за экзотика?
Короче, как меня назвать — девчонка с соседнего этажа? Да пофиг. Главное, без фанатизма. Если актриса, то характерная. Озорная, немножко чокнутая. Никаких там ног от ушей, буферов и белоснежной улыбки.
Но я и не тролль, конечно. Просто фигура чуток подкачала, не помогает даже новая диета под названием «конец света пришел». Может, дело в недостатке белка? Наверное, надо меньше париться. Жизнь так коротка.
Ха-ха. Жизнь коротка.
Коронная папашина фраза. Папашей я звала его назло, ему-то хотелось слышать от меня обращение «Хал». Оно, в принципе, логично, полное имя отца Гарольд; только я вас умоляю, мы что, в шестидесятых? Можно подумать, от моего «Хал» он бы помолодел! Фигушки, все равно те девчонки, которых он мечтал затащить в койку, по возрасту — как бы это сказать? — больше в дочери ему годились. Фу.
Но ты умер, Гарольд, и мама тоже, и все остальные долбаные взрослые. Окончательный и бесповоротный облом. И маленькие дети. Все до единого малыши. Чарли.
Короче говоря, есть у меня к родителям парочка претензий. Они, например, назвали меня в честь Мадонны — не матери Иисуса, а той, которая пела «Вог». Спасибо, учудили.
Думаете, я собираюсь сменить имя? Не-а. Сейчас модно себя переименовывать. Народ прикинул: а что, прикольно звучит: «Привет, меня зовут Китнисс», или «А я — Трийонсе», или «Зови меня Измаил». И не мечтайте. Хочу сохранить от прежних времен хоть что-то, даже если это «что-то» — полный отстой.
Так вот, проблема (Ма)Донны — в питательном отношении, так сказать, — состоит в том, что найти источник белков очень трудно. А углеводов? Не легче. Если б вы знали, как быстро плесневеет хлеб! Дерьмовый неорганический хлеб, это чудо из чудес. Иногда крысы добираются до него раньше нас. Так чем же мы кормимся? Крысами. А что? Крысы едят хлеб, мы едим крыс — значит, вроде как тоже употребляем хлеб.
Чем еще питаются крысы? До того, как попасть к нам в желудок? Не будем вдаваться в подробности.
В свое время мы сожгли немало трупов. Очищение огнем, сказал Вашинг. Мол, какие-то чудики заявили, что так делали зороастрийцы. Да, я правильно это выговорила. Может, у меня и не такой богатый словарный запас, как у Вашинга с Джеффом, но заумь не поможет им взять надо мной верх.
Очищение огнем! Хорошие были времена. Окунаешь бандану в «Шанель № 5», натягиваешь ядовито-розовые спортивные перчатки «Норт фейс» и — раз-два взяли! Задача — сделать большую кучу из тел, использовать поменьше горючего и не вернуть обед, которым так и так не наелся.
Однако ни рук, ни времени все равно не хватало. Мертвецы валяются повсюду. Море мертвецов, они медленно превращаются в перегной, кишат червями. Для трупоедов год явно выдался удачным.
Надеюсь, аппетит я вам не испортила. Потому что с моим все в порядке. Как только жирная хрюшка валится на землю, а придурки из не-пойми-откуда смываются, я такая: «Ура, барбекю!» Еле дождалась, пока меня сменят на посту (может, поведение у меня и расхлябанное, только на самом деле я девочка хорошая. Знали бы мои преподы!) — и мигом на площадь, прямиком к Фрэнку. Он приказывает связать туше задние ноги и взгромоздить ее на ветку. Народ послушно выполняет. Я такая: бутербродика мне, пожалуйста, со свининкой струганой! Или с отбивной, или с куском ляжки, или с пятачком, без разницы. Я радостно выплясываю, но тут…
Тут замечаю Джефферсона, а тот замечает меня, и вид у него какой-то пришибленный, и я вспоминаю о Вашинге — он стоял на стене под кучей прицелов как болван, и до меня доходит, раз-два-три, ох, вот оно что, вот почему… Вот почему Джефферсон такой мрачный. И я чувствую себя засранкой.
Понимаете, когда человек голодный, за него думает желудок. Нет, правда думает! Говорят, в желудке столько же серотониновых рецепторов, сколько в мозгах. Так что мы настоящие динозавры — потому что с двумя мозгами. Да и в остальном тоже динозавры. Например, потихоньку вымираем.
Чарли больше всего нравились стегозавры. У него была такая мягкая игрушка по имени Шип…
Хватит!
В общем, до меня доходит — Вашинг пытался совершить «полицейское самоубийство». Так это раньше называлось, когда какой-нибудь тупой идиот решал: жизнь дерьмо, жить не стоит (напоминаю, речь идет о временах, когда жить еще стоило), и начинал задирать копов, размахивая пушкой и провоцируя собственное убийство…
Или Вашингу и правда так сильно захотелось биг-мака, что он подумал: «Черт с ним, ради котлеты можно и под пулю»?
Мне становится любопытно, и я топаю к Вашингу. Тот стоит у дерева, на которое подвесили свинью, — привязывает водительским узлом веревку к изогнутой арматурине, вбитой в землю.
Вашинг всегда подает подчиненным личный пример. Настоящий офицер времен Поки (этим смешным словом я окрестила апокалипсис; еще так называются вкуснющие японские бисквитные палочки в глазури). Дипломатично прошу у него объяснений.
— Что это, блин, было, чувак?
Он продолжает возиться с навороченным узлом.
Вашинг. Ты о чем?
Я. М-м… даже не знаю… счас скажу… ну вот картина, где ты стоишь перед кучей вооруженных отморозков и подначиваешь их высадить тебе мозги.
Вашинг затягивает веревку, пожимает плечами. Выпрямляется и наконец-то смотрит мне в глаза.
Я. Людям нужен вожак.
В моих устах это звучит странно. Я так обычно не выражаюсь. Но из песни слов не выкинешь.
Вашинг. Им все равно придется скоро искать нового.
И уходит. Некрасиво, между прочим, поступать так с человеком, который тебе… м-м, не совсем, ну, безразличен. Невежливо.
Я, естественно, психую. Но тут он оборачивается и с улыбкой говорит:
— Да, приглашаю тебя на барбекю по случаю моего дня рождения. Сегодня вечером. Тема вечеринки…
Задумчивая пауза.
Я. Постапокалипсис?
Он смеется.
Вашинг. Преапокалипсис. Будем делать вид, что переписываемся в «Твиттере». Обсудим новый «айфон», который все никак не выпустят на рынок. Вышлем друг другу фотки.
Я. Спросим: «Я здесь не толстая?» Загрузим мелодии для звонков.
Вашинг. Точно. Будет круто.
И снова порывается уйти. Не тут-то было. На сцену выходит младший брат Джефф, догоняет Вашинга и пихает того в бок. Они нахохливаются, как бойцовские петухи. Вашингтон и Джефферсон. Вот ведь кому с родителями повезло. Назвали детей именами президентов. Предки небось говорили братцам: «Ну вот, сынок, пришла пора тебе узнать золотое правило нравственности»; по выходным ходили с детьми в море, потом чистили рыбу или кого там; и не спрашивали у ребенка, где достать травку, — а то их дилера, понимаешь ли, арестовали.
Ладно, проехали.
Мне не слышно, о чем они спорят, но выглядит это как что-то с чем-то. Вашинг тянется, чтобы обнять Джеффа — все нормально, мол, — а Джеффу явно не нормально. Мне на его месте тоже, наверно, было бы кисло. В конце концов старший силой прижимает к себе младшего, и я отворачиваюсь: мальчишки не любят, когда кто-то видит их переживания.
Отсечение. Так Вашинг это однажды назвал. Кладете чувства в один отсек, а разум — в другой. Я тогда подняла голову с его груди и спросила: «А в какой коробке лежит твое сердце? В большой?» Он посмотрел на меня и промолчал. Вот тогда-то я типа и поняла — не светит Вашингу и Донне любовь среди руин.
— Где брезент и ведро?! — устраивает кому-то разнос Фрэнк.
Он хочет собрать из свиньи всю кровь и приготовить колбасу-кровянку в оболочке из кишок. Пару лет назад меня бы от такого блюда стошнило, но сейчас живот только сильней урчит от голода.
Вж-ж-жик! — нож Фрэнка скользит по животу добычи. Хрясь! — и вся рука Фрэнка вместе с ножом проваливается куда-то в хрюшкину грудную клетку. Фрэнк делает разрез, и свиные внутренности плюхаются точнехонько на расстеленный брезент. Будто свинья — просто очередная конструкция Умника, из которой выдернули ограничитель или как оно там называется.
— Собирайте кровь! — командует Фрэнк, и его помощники суетятся с ведрами, подставляют их под льющуюся кровь.
Я решаю сходить домой — не от отвращения, от голода.
Дом отсюда недалеко — Вашингтон-сквер-норт, двадцать пять; симпатичный четырехэтажный особнячок без лифта, с зеленой дверью. Недвижимость премиум-класса, но предложение сейчас превышает спрос.
Нас на Площади всего человек двести. У большинства классное жилье — кроме Умника, который поселился в библиотеке. Серьезно, он обитает в библиотеке Бобста на территории университета.
Жить на северной части Площади мне нравится — недалеко от моего снайперского поста, много света. Шесть спален. Да уж, взлет социального положения налицо.
Дом я обставила в эклектическом стиле конца времен. Трофейное кресло знаменитых дизайнеров Эмсов, ящики из-под молока, пара-тройка поленьев, сохранившихся от зимних кострищ. Да, и крысоловки, куда ж без них. А вы знаете, что название «тако» — это аббревиатура? «Такая а-фигенная крыса — объеденье!» Ну, не совсем точно, но мысль, думаю, понятна.
На первом этаже осматриваю своих болящих нетерпил. Я говорила, что у меня докторские гены? Ага. Мама была медсестрой. Когда у них в приемном отделении не хватало сиделок, она вызывала меня, так что я неплохо разбираюсь во всяких ушибах, синяках и повреждениях эпохи Поки.
Так, колено Эдди Хендрикса. Опухоль сошла. Скоро он встанет на ноги, однако тест «выдвижного ящика» показывает, что передняя крестообразная связка порвана, а это грозит смещением голени. Во всяком случае, если верить старому справочнику «Руководство по медицине. Диагностика и лечение». Раньше такую травму вылечили бы с помощью трансплантата из связки надколенника или, на худой конец, из сухожилия трупа. А теперь? Эластичный бинт, да и то если повезет. Так Эдди и надо! Нечего было рисковать жизнью, играя в баскетбол за стенами.