Подняв голову, он встретил удивленный взгляд сестры.
— Что ты на меня уставилась? Говори: клянусь, что буду свято хранить тайну, которую сейчас узнаю. А если нарушу клятву, пусть меня покарают боги.
— Баррик! Зачем все эти ужасы? Ведь я и так никому ничего не скажу. И ты это прекрасно знаешь.
— Теперь, когда наша кровь слилась, ты не можешь отказаться от клятвы.
Бриони покачала головой. До чего же глупы эти мальчишки. Неужели он думает, что кровь из порезанных пальцев свяжет их сильнее, чем материнская утроба?
— Я не собираюсь ни от чего отказываться. Если тебе угодно, клянусь, и пусть меня покарают боги. Ну, что дальше?
— Молодец. Раз ты поклялась, я тебе все покажу.
Баррик встал и, к удивлению сестры, вскарабкался на здоровенное полено, которое с незапамятных времен использовалось в кладовой в качестве табуретки. Порывшись на одной из полок, принц достал какой-то сверток и положил его на стол так осторожно, словно там скрывалось что-то живое и опасное. Девочка разрывалась между стремлением узнать, что в свертке, и желанием броситься наутек, а ее брат благоговейно развернул ветхую тряпицу.
— Статуэтка, — разочарованно выдохнула Бриони.
Высотой статуэтка была с ручную белку из тех, что жили в саду. Однако на этом сходство с обычными и привычными вещами заканчивалось. Статуэтка была сделана из удивительного материала — дымчатого хрусталя, местами жемчужно-серого, словно подернутого инеем, местами сверкающего и прозрачного, как алмаз. Камень переливался всеми оттенками от прозрачно-голубого до розоватого, как сверкающая на солнце вода родника. Лицо статуэтки почти скрывал капюшон плаща, а широкоплечая фигура, опиравшаяся на пастушеский посох, казалась мощной и сильной. На плече, будто вторая голова, восседала сова.
— Это Керниос, — прошептала Бриони.
Ей уже случалось видеть такие изображения, и она протянула руку к статуэтке.
— Не смей!
Баррик схватил статуэтку и снова завернул в тряпку.
— Это… это плохая вещь.
— Да что в ней плохого?
— Не знаю. Но я чувствую… чувствую, что я ее ненавижу.
Несколько мгновений сестра с недоумением смотрела на него, потом в ее глазах вспыхнула искорка понимания.
— Баррик, неужели… неужели это статуэтка из часовни Эривора? Та самая, что пропала… Помнишь, как злился тогда отец Тимойд?
— Эта статуэтка не пропала. Ее украли. Отец Тимойд твердил об этом без конца. — Бледные щеки Баррика залила краска. — И он был прав.
— Да хранит нас милостивая Зория, ведь ты же не…
Баррик молчал, но сестра прочла ответ в его глазах.
— Зачем, Баррик, зачем? Для чего она тебе?
— Сам не знаю. Говорю же, я его ненавижу. Погляди, глаза у него закрыты капюшоном, но он и не хочет ничего видеть. Он что-то замышляет… и выжидает. Я чувствую, как от него исходит зло. Чувствую это даже сильнее, чем в часовне. Разве ты ничего не чувствуешь?
— Нет… Обычная статуэтка. Почему от нее исходит зло?
— Говорю тебе, не знаю. Она какая-то… горячая. Точнее, от нее у меня в голове становится горячо. Или не горячо, а просто… какие-то странные мысли, и они жгут. Не могу объяснить. Но я его ненавижу. — Лицо Баррика вновь покрыла бледность, глаза горели огнем решимости. — И я непременно выброшу эту гадость в ров. Прямо сейчас.
— Да ты с ума сошел! Это же драгоценная вещь! И она очень давно принадлежит нашей семье.
— Наплевать! Больше она не будет принадлежать нашей семье. Я смотреть на него не могу, так я его ненавижу. — Мальчик устремил на сестру испытующий взор. — Помни, ты поклялась и должна сдержать клятву. Наша кровь слилась воедино.
— Можешь не волноваться, я никому не скажу. Но я все равно считаю, что ты не должен ее выбрасывать.
— Я сам знаю, что я должен, а что нет. И ты меня не остановишь.
— Это точно, — вздохнула Бриони. — Если ты вбил себе в голову какую-нибудь глупость, рыжик, тебя никто не остановит. Но если ты решил от нее избавиться, лучше не бросать ее в ров.
— Это еще почему? — осведомился мальчик, глядя на сестру из-под насупленных бровей.
— Потому что ров скоро осушат. Ты забыл, как его чистили прошлым летом? Тогда на дне нашли кости утонувшей женщины.
— Помню, — кивнул мальчик. — Я тогда ужасно злился, потому что Мероланна не разрешила нам посмотреть на утопленницу. Словно мы маленькие!
В первый раз Баррик глянул на сестру как на сообщницу, а не как на противницу, угрожающую сорвать его планы.
— Да, если я брошу эту штуковину в ров, рано или поздно ее непременно найдут. И вернут в часовню.
— Так оно и будет! — подхватила Бриони. — Лучше брось ее в океан. С внешней крепостной стены над Восточной лагуной. Во время прилива вода подходит под самые стены.
— Как же я это сделаю, по-твоему? Стражники обязательно заметят.
— Я скажу тебе, как. Только ты должен кое-что мне обещать.
— Что?
— Сначала пообещай.
Мальчик сдвинул брови, засомневавшись, однако искушение и любопытство оказались выше его сил.
— Хорошо, обещаю. И как же мне выбросить эту штуку в океан, чтобы стражники ничего не заметили?
— Мы пойдем вместе. Скажем, что хотим постоять на стене и посмотреть на чаек, или еще что-нибудь такое. Ведь все считают нас детьми и не обратят внимания на то, что мы делаем.
— Нас считают детьми, потому что мы и есть дети, — сердито пробормотал мальчик. — И зачем тебе нужно тащиться со мной? Я справлюсь сам.
— Сначала дослушай, а потом говори. Когда мы поднимемся наверх, я споткнусь и упаду. Не со стены, конечно. Стражники наверняка бросятся ко мне, испугаются, не сломала ли я ногу или что-то в этом роде. Ну а ты воспользуешься суматохой и сделаешь то, что задумал.
Во взгляде Баррика мелькнуло нескрываемое восхищение.
— Слушай, соломенная башка, а ты не так глупа, как кажешься!
— Да, рыжик, без меня ты бы вляпался в большие неприятности. Настало время выполнить обещание.
— Давай говори, чего ты хочешь.
— Поклянись на крови, что в следующий раз, когда задумаешь милую шалость вроде похищения статуи из часовни, сначала посоветуешься со мной.
— Зря ты строишь из себя старшую сестру, которая заботится о глупом маленьком братике. Даже будь ты действительно старше…
— Клянись. Ты обещал. Или моя клятва потеряет силу.
— Хорошо. Клянусь. — Губы Баррика растянулись в улыбке. — Как только задумаю снова похитить статую, непременно расскажу тебе об этом.
— Надеюсь, больше тебе такое не придет в голову. Подумай о слугах: когда отец Тимойд хватился статуи, их всех обыскивали, многих наказали и даже побили. А ведь они ни в чем не виноваты.
— Не виноваты. Но слугам не привыкать к оплеухам, — пренебрежительно бросил Баррик, однако спохватился и сделал вид, будто серьезно воспринял слова сестры.
— А о Керниосе ты подумал? Разве ему понравится, что его статую похитили и бросили в море?
Лицо Баррика вновь стало непроницаемым.
— Это меня волнует меньше всего, — процедил он. — Керниос мой враг.
— Баррик, опомнись! Нельзя говорить так о богах!
В ответ мальчик лишь пожал плечами.
— Пора нам отсюда уходить, — сказал он через несколько мгновений. — Леди Саймон наверняка уже угомонилась. Потом мы проберемся сюда и заберем статую. Думаю, на стену мы пойдем завтра утром.
Баррик поднялся и протянул здоровую руку сестре, которая запуталась в своих пышных юбках.
— Да, и надо вымыть руки. Не то пристанут с вопросами.
— Крови совсем мало.
— Достаточно, чтобы привлечь внимание. Кровь всегда привлекает внимание. И вызывает вопросы.
Бриони открыла дверь кладовой, и дети бесшумно, как привидения, выскользнули в коридор. Ни единый звук не нарушал могильной тишины тронного зала. Казалось, весь огромный дворец затаил дыхание, прислушиваясь к шепоту, доносившемуся из кладовой.
Часть перваяМаски
Глава 1Изгнанники
Ежели, как полагают Темные Голоса, между светом и тьмой нет различий, что возникло первым после небытия — свет или тьма?
В песнях самых старых голосов поется о том, что первое слово прозвучало лишь тогда, когда появился первый слушатель; что пока не появился свет, царила тьма. Бесконечная пустота породила свет любви, а потом свет и тьма создали все сущее — доброе и злое, живое и мертвое, утраченное и обретенное.
Это был страшный сон. Молодой поэт Мэтт Тинрайт декламировал погребальную оду над гробом Баррика — напыщенную чушь о любящих руках Керниоса и нежных объятиях земли. Поэт завывал, то понижая, то возвышая голос, а Бриони замерла от ужаса и наблюдала, как содрогается гроб. Тот, кто находился внутри, пытался вырваться, и старый шут Пазл изо всех сил налегал на крышку, которая ходила ходуном под его костлявыми ладонями.
«Выпустите его!» — хотела крикнуть Бриони, но голоса ее никто не слышал. Траурная вуаль, скрывавшая лицо принцессы, была такой густой, что слова застревали в ней.
«Бедная его рука, бедная покалеченная рука! Как ему больно, бедному мертвому Баррику, как отчаянно он корчится в этом тесном деревянном ящике».
Остальные участники похорон, вельможи, придворные и королевские стражники, заметили, что шут уже не справляется с крышкой, и пришли ему на помощь. Вместе они вынесли гроб из часовни. Бриони поспешила вслед за ними, но вместо зеленого и солнечного кладбища за дверью часовни оказался узкий каменный туннель. Путаясь в длинных юбках своего траурного наряда, Бриони отстала от похоронной процессии, и вскоре траурный кортеж скрылся из виду. Теперь до слуха принцессы доносились лишь приглушенные стоны ее брата-близнеца, любимого мертвого брата, пленника деревянного ящика. Они становились все тише и наконец растаяли в воздухе.
Бриони села, ощущая, как отчаянно колотится сердце; ее окружала темнота, пронизанная далеким и холодным светом звезд. Лодка тихонько покачивалась, весла скрипели в уключинах. Эна, девушка из племени скиммеров, гребла так осторожно, что лодка производила не больше шума, чем скользящая в тихой заводи выдра.