Теперь уже мне показалось, что иметь с ней дело – если не рискованно, то небезопасно.
– Нет. Она меня не любит. Разлюбила.
Тут я, конечно, приврал. Но «несчастен» и «не любит» – это ведь уже полдела.
– А отчего вы так счастливы? Любовь?
– Нет. Пока нет. Просто мне девятнадцать лет. Я еще ничего не понимаю.
И она улыбнулась действительно счастливой улыбкой.
Это было не полдела. Дело было почти в шляпе.
– Показать вам мой паспорт?
– Зачем?
– Там написано, что я Геракл. Ex pede Herculem. По ноге узнают Геркулеса.
– Почему «по ноге»?
– По документу. По неопровержимому факту. «По ноге» – это шутка такая. Очень древняя.
Все девушки как одна спрашивают: «Почему по ноге?»
– Не надо. Уберите вашу «ногу». Я вам и так верю.
Но попалась не только она, что было вполне естественно, попался и я, что было полной неожиданностью для меня.
Что такое любовь?
Это когда все остальное, люди и события, становятся поводами, обогащающими отношения двоих. Весь мир начинает крутиться вокруг сумасшедшей пары, вокруг вас; точнее, вы и становитесь тем самым миром, задавая ему точку опоры где-то внутри вас. Вокруг вас – пустыня.
Такая полнота и свежесть чувств не только захлестывает, но и настораживает: вся предыдущая жизнь убедила, что так не бывает. Становится страшно. Вы ждете постоянно, что вот-вот придут какие-то таинственные и уполномоченные стражи и отнимут у вас эту радость жизни, простую и впечатляющую, реальную, как море, солнце, вкусная еда, молодость, наконец. Раз – и все осталось в прошлом. Понимание, что все когда-нибудь кончается, смутно омрачает мгновения счастья, и в то же время делает их полными и значительными. Да, страсть сорокалетних – это стихия. Впрочем, когда я влюбился в Электру (ей, кстати, тоже в ту пору минуло девятнадцать, а я был немногим старше), было то же самое. Девятнадцать. Numero deus impare gaudet. Богу нравится нечетное число.
Честно говоря, любовь весьма напоминает удар молнии. Та же внезапность, сила переживаний, ощущение скоротечности и невероятности происходящего. Ни с того ни с сего на вас сваливается бремя счастья, и это не так легко вынести. Я оказался не готов к счастью с Еленой, но я не собирался от него отказываться. Во имя чего? Принципы порядочности (в моем понимании) вполне допускали такой способ существования. Понимаете, одно дело изменить женщине, и совсем другое – устранить само понятие измены. Непонятно? Ладно, вернемся к этому позднее.
Стоп. Попробую подойти к этому с другой стороны. Люди живут на земле, а я на Земле, которая заблудилась в Космосе. У кого душа шире? У меня. Ибо моя среда обитания несравненно многомернее. И не им меня судить. Опять непонятно? Ладно. Будем следовать намеченному порядку. Рано или поздно все прояснится.
Так в мою жизнь вошла Елена, и вместе с ней отблесками зарниц вторглось счастье. Душа ликовала и вопила. Я был рад, что решение моих проблем оказалось таким простым и действенным.
Однако диалектическая взвесь, распыленная в мире, стала оседать на полюсе противоположном, утяжеляя его и, так сказать, выравнивая положение. Кто-то, ответственный за равновесие и гармонию, стал активно вмешиваться в ситуацию, совершенно не интересуясь моим мнением. Вопрос «почему бы мне не развестись с женой», к сожалению для моей репутации, обрел второе дыхание и иное измерение. Не уйти к молодой и красивой – в этом, признаем, есть что-то неестественное, какое-то дешевое пижонство; это значило пойти против собственной природы (что никогда еще не кончалось добром). Я чувствовал себя если не трусом – то, как минимум, уклоняющимся от вызова. Уйти же, принять вызов, странным образом означало не пойти навстречу собственной природе с целью обрести себя, а пойти против дурацкого принципа «не предавай», придающего смысл и пониманию, и бессознательному отношению. Уйти – фактически означало предать не только Электру, но и себя.
Стоит оказаться в тупике, и вас охватывает лирическое настроение. О, моя светлая тюрьма, мои мягкие нары, моя аппетитная баланда! О, мысли, стражники мои, оловянные мои солдатики! О, мои чувства, мои порывы к свободе, придающие такому современному кабинету измерение тюрьмы! Будь проклята безжалостная реальность, а на мечты наплевать.
«Люди, считаете ли вы меня человеком?»: таков отныне был глас вопиющего. В пустыне. На месте которой вчера еще благоухал цветник.
Я не мог сказать о себе «не прав»; я мог сказать только «несчастлив». И в этом мне чудился игрушечный смысл.
Был во всей этой истории и еще один загадочный для меня самого момент: чем больше я разочаровывался в женщинах, тем больше я любил свою Елену.
Homines caecos reddit cupiditas. Любовь делает людей слепыми. Вау!
Глава 6. Кабинет
Честно говоря, мне хочется рассказать о Елене, мне есть что вспомнить и, если уж на то пошло, мне кажется, наши отношения достойны того, чтобы о них поведать кому-либо еще. Таких отношений в жизни не очень много.
Но порядок, железной рукой правящий в этом романе, обязывает сначала пригласить дорогих гостей, читателей, в мою комнату, которую я громко именую Кабинетом. После посещения моего Кабинета, надеюсь, вы станете смотреть на мир несколько другими глазами. И рассказанное о Елене в нужное время в нужном месте воспримете в нужном мне ракурсе. Сейчас, боюсь, вы не готовы для восприятия любовной истории.
Я сказал «порядок обязывает посетить мой Кабинет»; я не сказал «вы обязаны посетить мой Кабинет». Лично вас посещение Кабинета, буде оно состоится по вашей доброй воле, ровным счетом ни к чему не обязывает. Я вас приглашаю, но это не значит, что я ищу в вас своего союзника, хватаю вас за руку и заглядываю в глаза. Вовсе нет. Это не мой стиль. Просто понять меня, минуя мой Кабинет, невозможно. Кабинет нараспашку – это своего рода честность. Я даю вам шанс. А дальше – ваш ход, уважаемый читатель.
Итак, насильно никого не тащу, хотя приглашаю всех. Но коль вы уж пришли ко мне в гости, вытрите ноги о коврик, войдите в прихожую и снимите верхнюю одежду. Желаете осмотреться? Пожалуйста. Но здесь не на что особенно смотреть. Шкаф-купе, огромные бельгийские зеркала, – словом, все для того, чтобы раздеться, привести себя в порядок и подготовиться к осмотру квартиры.
Напрямую из прихожей попасть в мой Кабинет невозможно. Пойдете налево – окажетесь на кухне, направо – в гостиной, из которой, опять же, можно попасть в спальню (направо) или в Кабинет (налево). Гостиная, как и положено, – это проходной двор. Ничего личного. Моя квартира представляется мне живым организмом: кухня, а также находящиеся в одном секторе с нею ванна и туалет, – тело; спальня и гостиная – душа, Кабинет же – духовное средоточие, центр, где обитает разум. Вот почему из кухни вы также не попадете в Кабинет, только через гостиную, которая связана со спальней. Жена моя, кстати, жила на кухне или в спальне, заглядывая в гостиную, чтобы посмотреть телевизор (хотя он был и на кухне). Кабинет мой она презрительно называет «келья» и чурается его, как черт ладана. Меня это вполне устраивает.
Описывать кухню, гостиную или спальню – напрасно терять время. Все как у всех. Разве что всюду царил невероятный порядок. Каждая необходимая для тела и души вещь знала свое место. Культ тела и души?
Но вы еще не заглядывали в мой Кабинет. Здесь вы не обнаружите телевизора, зато есть компьютер, ручки, карандаши и множество бумаги. Все это располагается на крепком и несколько старомодном, слегка громоздком письменном столе, занимающем треть Кабинета. На столе – беспорядок, то есть такой порядок, в котором разбираюсь и ориентируюсь только я. А больше здесь никто не бывает. Налево – книжный шкаф с полками до потолка; направо – стена, которая увешана таблицами, картами, графиками, какими-то выписками, заметками из журналов и газет, фотографиями, рисунками и еще бог знает чем. Иногда кривые строки выползали на обои – и это был тот последний штрих, который добил Электру: она наотрез отказалась заходить в келью до тех пор, пока там не будет «все как у людей». С того времени, как она была там последний раз, на обоях не осталось свободного места: они все испещрены «иероглифами», понятными только мне строчками, значками, символами.
У этой стены я, бывало, часами проводил время. Да и сейчас время от времени возвращаюсь к головоломкам, от которых свихнулись бы мозги у самого Дельфийского оракула. К стене мы еще вернемся.
Шкаф тоже не подарок. Книг, вроде бы, немного, однако создается впечатление, что это не просто «любимые книги», слабость хозяина, а книги, прошедшие жестокую конкуренцию и отбор. Каждая книга на вес золота. Затрепанные, с обтертыми корешками, чем-то похожие на солдатиков из моего детства. Они вызывали уважение. Грибоедов. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Тургенев. Толстой. Достоевский. Чехов. Шолохов. Булгаков. Набоков. Еще кое-кто из реалистов. На полке можно обнаружить и весьма академическую, проработанную мной замусоленную книжонку «Целостный анализ литературного произведения» не слишком известного автора, не помню, какого. Кажется, Егорова. Или Горбачева. На видном месте – латинские пословицы и поговорки «Из античной мудрости». Языческий, реалистический дух этой книги роднил ее со всеми остальными. Собственно, это была не библиотека. Я терпеть не мог Байронов, Данте, Рембо, а также культовую макулатуру, наподобие зауми «серебряного века», современных бестселлеров и проч. Это был подбор книг, которые сыграли свою конкретную роль в моем духовном становлении. Литература, отражающая ценности цивилизации, украшала стеллажи Электры.
Скажу больше, чтобы уж не возвращаться к книгам. Последнее время я не читаю, а вяло анализирую, в чем и где заблуждается автор. Я ковыряюсь в ошибках автора. Читать книги, созданные в эпоху цивилизации, – сущая каторга. Темпераментные, энергичные, пассионарные заблужденцы. Орут, наперебой кликушествуют, влекут за собой. Куда, спрашивается? Они считают – вперед. Все их наборы фактов и системы идей ничего не стоят, так как исходная точка (система взглядов на систему фактов) – пещерна и убога. Чтение «умной» книги превращается в выслушивание лепета умалишенного. Я даже не называю имен. Все подряд. Оттенки маразма меня перестали интересовать окончательно.