Анджелина нравилась ему не только за сногсшибательную внешность, душа ее манила, как цветок пчел, как истинное французское вино сомелье. Дерзость, наглость и детская натура притягивали его, в чертогах души считал ее своей малышкой. Да, именно своей, он упустил много людей, не мало значащих в его жизни, но ее не отпустит. Она его спасательный круг, последний…
Дьявол слишком долго играл с ним, нельзя больше давать ему волю в собственном мире.
– Сын, я дома. -послышался нежный голос мамы из коридора.
– Привет, мам, кушать будешь? – приподнявшись с кровати крикнул Дима.
– Нет, я сразу спать, устала очень, и ты ложись.
– Хорошо, спокойной ночи. -не дождавшись ответа, захлопнул дверь, надевая штаны, сел на подоконник. Взяв из пачки сигарету, подкурил и вновь стал рассматривать серые клубы дыма. Во дворе очень громко долбила музыка, с каждой минутой раздражало все больше, но он старался не обращать внимания упоротых алкашей.
Тусклый и желтый свет настольной лампы озарял довольно толстую тетрадь со стихами. Дима не мог писать о веселом, всегда получалось грустно, про любовь, разбитые мечты и невыносимую боль. Взявшись за потрепанный корешок, открыл первую страницу и вслух, медленно, с выражением начал читать:
– Хочется плакать,
Хочется убиться…
Сука… как же больно
Не дай бог опять влюбиться
Затушив об кисть, очередной бычок, кинул его в пепельницу, закрыв тетрадь и отложив на край обшарпанного подоконника.
Ночные часы тянулись очень медленно, постепенно машин стало меньше, шлепающих по лужам людей и укутанных в шарфики бабушек не виднелось. Погасли фонари, лишь магазин 24\7 немного освещал улицу тусклыми бликами.
Достав бутылку уже остывшего вина, он открыл ее, смакуя отглотнув половину. Теплая жидкость медленно разливалась внутри, а во рту осталось фруктовое послевкусие, то ли яблоко, то ли абрикос, не понятно. Дима смотрел вдаль, в темноту, она завораживала его, манила своей неизвестностью.
Почему все так ее боятся? Неужели страх и загоны сильнее человеческой любопытности? Нельзя же все время сидеть дома, смотреть телевизор в мягких тапочках, с крепкий чаем. Неисследованные границы разума должны быть открыты, иначе жить станет совсем скучно. Мы гнием в своих квартирах, узнавая информацию из интернета. Разлагаемся, как стухшие продукты, только вот сжирают нас не крысы и черви, а жизнь и страх пред ее изучением. Мы закрываемся не только в бетонных гробовых комнатах, но и сами в себе. Приглушаем все чувства, обрываем связь со своим внутренним миром, поддаваясь сучим моралям и идеализму общества. Существуем по установленным правилам, не беря в расчет свои убеждения. Жить надо так, как нравится тебе, в кайф, делать то, что хочешь именно ты, а не от тебя. Ведь жизнь одна, и каждый сам для себя решает, поддастся ли он коррупции и обоссанной демократии, или же будет жить по своим правилам. Не важно, что будет завтра, делать надо сегодня: догнать, сказать, покурить, влюбится, поцеловать, напиться, не надо откладывать на потом, делать сейчас, ловить кураж с каждой секунды жизни!
Допив вино и ощутив легкие нотки опьянения в организме, Дима лег под одеяло, выбросив пустую бутылку в окно, надел наушники, достав HQD. Закрыл глаза, включив грустную музыку, поглощая сладкий дым, вслушивался в каждое слово, думая над своей историей.
С детства тоска мой лучший друг, всегда рядом и в случае чего накроет теплым одеялом, наполненным пронзающей болью.
Папа ушел от нас, когда мне было пять, сейчас мы часто видимся, звоним друг другу, но… Мне так не хватает его рядом, тепла и заботы, ночного храпа и жизнерадостного, громкого смеха, сильных и родных рук, в которых я чувствую себя в полной безопасности. Отчим, которого вообще не бывает дома, постоянные командировки, он не любит меня, я отвечаю взаимностью. Он живет по своим праведническим законам, не умеет грамотно наебать человека в нужной ситуации, за то читать нотации и лить дерьмо в уши его призвание. Ни маме, ни ему не нравятся мои вредные привычки, они всегда пытаются переделать меня под эталон идеального ребенка, не понимая, что, если я хочу, значит буду. Только папа принимает и любит меня таким, какой я есть, со всеми моими траблами и зависимостями и даже то, что я частенько порчу ему настроение.
Во мне скапливается все гнилое бытия, боль ломает все внутри, стиснув зубы, я терплю, но бесконечно держать все в себе невозможно. Я срываюсь на других, не умея контролировать свои эмоции. Вся эта гора черного пепла и ярой ненависти осыпается градом на мир людей, но мне не становится лучше, только хуже…
Ненавижу врачей… Мои дедушка и бабушка впервые поехали в отпуск за пределы тухлой области, в Питер. Оба военные, она-врач, он-командир артиллерийского полка, всю жизнь на ногах и по уши в делах. Он нес тарелки из ресторана, красиво переливающиеся огни набережной приятно слепили глаза, старинного фасада здания и рев моторов окружали их с другой стороны, вдруг, дедушка пошатнулся, всем своим массивным, мускулистым телом рухнув на фарфор. Врачи долго лечили его, но не от того… двухсторонняя пневмония забрала из мира золотого человека, с ним никогда не было скучно, знал больше, чем в любой библиотеке, всегда помогал мне, научил давать отпор «злобным коклюшам», так он называл плохих, несостоявшихся в раскладе ума людей. Как сейчас помню его усы, как целовал огрубевшими губами в щеку, и они приятно кололи. Мы часто ссорились по пустякам, обижались и даже дрались, в шутку, но быстро мирились. Я безумно любил его, как никого из родственников, но… не успел сказать… Все откладывал на потом, думал, время еще есть, но оно летит быстрее, чем думал…
Жизнь никогда не была добра ко мне, всегда дьявол играл со мной, предоставляя мне счастье, тут же отбирал его, сейчас думаю, а не сломать ли ему нахер рога?!
– Привет, как ты? -прочел Дима в уведомлениях. Это было от нее, замерло дыхание, глаза не могли оторваться от яркого дисплея. Сев на кровать, укутавшись в одеяло, выпустил клубы сладкого дыма под потолок, ответив:
– Привет, все хорошо, ты как?
– Я тоже. Будешь спать сегодня?
– Нет, не охота, а ты?
– Тоже
Ночь общения с Анжелой не могла привидеться ему даже в мечтах, одевшись и слегка поправив кудрявые волосы, сел на подоконник. Аромат табака медленно распространялся по всей комнате, словно окутывая туманом. Слегка потряхивало, губы дрожали от холода, все мысли смешались, нервно сбрасывая пепел, завязался самый прекрасный, пропитанный тайной и теплотой диалог…
– Как настроение, Дим?
– Отличное, а твое?)
– Тоже… Отлично погуляли)
– Да, согласен.
– Слушай, такой не скромный вопрос, у тебя есть парень? -набравши побольше воздуха спросил он, волнение переполняло его, рука судорожно стучала по запотевшему стеклу.
– Нет, а у тебя есть девушка?
– Нет. -улыбка и горький вкус грядущего придал необъяснимой уверенности.
Было очень много постов, со ставящими в неловкое положение фразами, смайликов с действиями, теплыми словами, приносящее ощущение нужности, пошлых и до жути возбуждающих подкатов.
Но то, что было дальше, навсегда поменяло мнение Димы о мире, в котором выживает среди дебильного общества, его этических норм, и представление о настоящей любви и невыносимой боли…
Глава 4 -покорные страсти-
Черные шторы занавеса грядущего, вкус крови во рту и погибшая душа, олицетворяли Димину жизнь. Своеобразная символика его образа породила дьявольский характер: спокойствие и гнев, любовь и ненависть, доброта и корыстные помыслы. Про него говорили- дитя преисподние.
Утро не принесло радости, первый снег растворялся в грязных лужах, вызывая лишь отвращение. Прошла целая неделя с того ночного диалога, а он все никак не успокоится. Коктейль из боли, счастья и недоумения насыщал его каждое утро.
Распахнув окно и сев на край кровати, стал лениво одеваться. Многие думали, что он придерживается готического образа, но стиль черной, как ночь одежды был необходим в его далеко не веселых делах.
У подвала, вход которого был буквально затоплен, его ждали два дрыщавых хачика: чумазые от грязи руки, порванные штаны с большими пятнами от краски и противные, черноватые рожи. Сзади стояла старая, проржавевшая газель, в кабине валялись разные инструменты, пачки из-под чипсов, а на торпеде красовались резиновые тапочки, явно не первой, и даже не сотой свежести. Из кузова доносился хрипловатый голос и звук шуршания бумаги. Подойдя ближе к заду консервной банки, Дима ехидно улыбнулся.
– Ну здравствуй, Зема.
Оторвавшись от кипы документов, бледный мужик лет тридцати спрыгнул наземь, протягивая руку. Самый обычный образ барыги: джинсы, красная рубашка, потрепанный черный жакет и кепка восьмиклинка в серую рябь. Лишь кольцо в виде дракона и татуировка непонятного иероглифа на шее придавали его бомжеватому образу изюминку.
– Здорова, молодой. -мальчик пожал его сухую, как будто бескровную руку, уж до того была бледна, посмотрев в сторону коробок в кузове.
-Это новая партия, предыдущую раскупили под чистую за пару месяцев. -Сказал мужик, поймав его взор в сторону товара.
– Что здесь? Опять компы без серийки? -спросил Дима, хлопая рукой по карманам куртки, в поисках пачки сигарет.
– Нет, в этот раз планшеты, вот накладная.
– На кой мне упала твоя накладная? Бабки давай, остальное мне похеру.
– Ну, вот об этом я и хотел поговорить. – Слегка помявшись сказал Зема.
– Слушаю. -Подкурив, ощутив, как организм вновь наполняется лечебным ядом, устремил пронзающий взгляд на собеседника, как бы показывая свое недовольство.
– Может, какую скидочку сделаешь? Я ведь просто помещение у тебя беру, да даже не помещение, а разрешение на хранение почти легальной техники.
Усмехнувшись, Дима затушил почти цельную папиросу об воротник его пожухлой куртки, не дав сказать, спокойно, но грубо ответил: