Прежде всего — дельный совет: если ты вошёл в чужую квартиру в костюме Деда Мороза, за плечами у тебя — мешок, борода из ваты затрудняет дыхание и её время от времени приходится выплёвывать (это с непривычки, — говорит Опциональная Снегурочка, — это пройдёт), и в тот самый момент когда ты переступаешь порог, кто-то хватает тебя сзади за глотку и профессиональным полицейским захватом перекрывает кислород, так вот, если ситуация напоминает сказанную, постарайся задержать дыхание.
Тебе понадобится ВОЗДУХ.
Ты человек, люди — дышат.
Ты не можешь оставаться без кислорода больше минуты, а в состоянии паники — и того меньше.
В это мгновение мир сужается до нескольких сантиметров: до обидного мало, и всё, что удаётся разглядеть (помимо клочьев казённых ватных бровей) — мускулистое предплечье агрессора, того, кто подло напал на тебя сзади, в самый деликатный момент, когда ты открыл рот, чтобы произнести: «Что, заждались? А вот и я!», когда ты сделал первый решительный шаг навстречу Судьбе.
2
Человек — куда более хрупкое существо, чем ему самому представляется. Меня вовсе не удивляет тот факт, что порой довольно одного неудачного падения в ванной, чтобы засадить молодого полного жизненных сил яппи в инвалидную коляску на всю оставшуюся жизнь. С другой стороны (история это подтверждает), неотвратимый удар судьбы способен в последний момент сменить траекторию, и вместо того, чтобы сровнять твой дом с землёй, угодить в дерево, забор или колодец.
Так, однажды в Армении я попал в горный обвал: вместе с тоннами камня, земли и пыли спустился по склону горы со скоростью курьерского поезда: путь в три километра, который занял при подъёме несколько часов, я проделал за минуту. Вокруг меня катились валуны, каждый — величиной с небольшой дом. Когда всё окончилось, самым трудным было — поверить в то, что это произошло.
Друзей-одноклассников, которые были свидетелями моего падения, я встретил на середине горного склона: они спускались вниз, чтобы отыскать моё бренное тело, я поднимался, чтобы сообщить им, что жив и здоров.
Ни единой царапины.
Ни дырочки на одежде.
У меня осталось отчётливое ощущение, будто я прокатился на лыжах. Похоже, всё так и было.
Но когда я пришёл в себя на полу чужой квартиры в костюме Деда Мороза, первое впечатление сложилось не самое оптимистичное (боже, — подумал я, — мне сломали шею). Мои шейные позвонки решили сменить хозяина, и для начала каждый из них сдвинулся — ненамного, на миллиметр-другой. Оказывается, этого вполне достаточно для того, чтобы перестать считать шею своей собственной.
Следующая мысль: как же здесь воняет!
Это может показаться невероятным, но похоже, что запах этого помещения сыграл для меня роль нюхательной соли или нашатырного спирта, только вместо крохотной склянки под носом, в наличии имелась квартира на 150–170 метров квадратных, и каждый её сантиметр был источником невыносимого зловония.
Я не знал ещё, что успею принюхаться к этому запаху и даже в какой-то (роковой) момент перестану обращать на него внимание. Моё обоняние было потрясено до такой степени, что прежде чем я понял что происходит, меня стошнило.
Если тебе, внучек, когда-либо доведётся блевать в костюме Деда Мороза, первое что ты должен сделать (до, а не после) — это как можно быстрее снять накладную бороду.
Или хотя бы приподнять её на резинке.
Или хотя бы раздвинуть пальцами отверстие напротив рта, чтобы тебе было куда блевать.
В противном случае ты окажешься в том положении, в каком оказался я, когда приступ рвоты прошёл.
Нужно было как-то жить дальше. Я бы предпочёл отмотать назад. Или — в крайнем случае — вперёд (хоть и представлял себе степень риска). Но у меня не было выбора: жить предстояло тут и теперь, несмотря на то, что это казалось совершенно невозможным, немыслимым.
Каких-нибудь пару часов спустя я был уже настолько пьян, что, вспоминая первые мгновения своего пребывания в квартире Витька, хохотал до слёз. Витёк, ну как, как же ты мог додуматься до этого? — спрашивал я, и Витёк добродушно улыбался и отвечал: а шо? Я смотрел по сторонам, думая о том, что можно сделать с обыкновенной тель-авивской квартирой за пару лет непрерывной пьянки: грязь, жир и копоть покрывали ровным слоем все без исключения предметы, находившиеся в пределах досягаемости: стены, стулья, холодильник, дверные ручки и даже экран телевизора.
А ведь ещё каких-нибудь пол часа назад я раскачивался в такт музыке на переднем сиденье минибуса и подпевал Снегурочке Маше, не подозревая о том, что меня ждёт полная приключений ночь в компании сумасшедшего алкоголика.
Впрочем, назвать дядю Витю сумасшедшим означало бы погрешить против истины. Не был он сумасшедшим. Он был выпавшим. Однажды этот человек исчез из нашего мира и появился в другом, не параллельном даже, а — отдельном, прямо по Карлосу Кастанеде. Витёк существовал в реальности, где кроме него и Чебурашки не было ни единой живой души, и всё, что происходило снаружи, за дверью его квартиры, напоминало колыхание теней на стене, как если бы кто-то внезапно зажег спичку в тёмной комнате.
Раз в неделю ему приносили ящик водки и ящик еды — его рацион состоял из пельменей, колбасы, хлеба, отбивных и тушёнки.
И водки.
— Неужели тебе никогда не хотелось съесть помидор? — спросил я (это было уже под утро, когда пьянка приблизилась к той роковой черте, за которой события уже не укладываются в общий «сюжет» происходящего, и реальность становится чередой отдельных вспышек осознания).
— Неа, — ответил Витёк, — Мужик должен любить мясо. Возьми кусок мяса, зажарь, и рычи на него!
Витёк был донецким бандитом. Его единственный сын Лёша тоже был бандитом. Когда Лёшу прижали конкуренты, он сплавил отца в Израиль, купил ему пятикомнатную квартиру в центре Тель Авива и проплатил на три года вперёд услуги ближайшего супермаркета. Посыльный из супермаркета не говорил по-русски. Витёк не говорил на иврите.
Неудивительно, что Витёк сошёл с ума. Вернее, как уже было сказано — выпал.
Это случилось в двадцатых числах декабря, на второй год его тель-авивского заточения, годом раньше, чем в дверях этой квартиры появился я в костюме Деда Мороза, с мешком подарков за плечами.
Витёк смотрел телевизор.
По телевизору показывали мультик про голубой вагон.
Из телевизора вышел Чебурашка и предложил дяде Вите сыграть в подкидного.
Витёк отказался. Несмотря на изрядное подпитие, ему хватило ума понять, что дело тут нечисто. Он предложил Чебурашке выпить по стопарику и разойтись тихо-мирно: ушастому нарушителю границ предлагалось вернуться обратно, на плоскость голубого экрана, Витёк же в качестве ответного жеста был готов продолжать мотать свой тель-авивский срок, ограничив употребление спиртного до необходимого минимума.
— Я ему говорю: шо ж ты за скотина такая: ни стыда, ни совести. А он: тоже мне еврей выискался! А ну топай к себе на Украину! Тогда я в него бутылкой кинул. А он, ссука: ты за это ответишь… я теперь, говорит, вообще отсюда не уйду. Буду с тобой жить. Пока не обыграешь меня — в карты. Или пока не подохнешь… Вот и живёт теперь… падла ушастая…
— Где же он? — спросил я, с пьяным ужасом озираясь по сторонам.
— Та он жеж тебя боится, прячется. Вон, в шкафу засел, наверное. Пойдём, посмотрим…
— Постой, Витёк … Ты меня сюда зачем притащил?
— Так ведь Новый Год… с живым человеком поговорить… выпить… не всё же с этим пушистым говном водку глушить. А что тебя зашиб маленько, так ты — извини, братуха, я ведь и в прошлом году Деда Мороза вызывал. Заплатил как надо! Привезли его… но дальше коридора, пидор бородатый, не пошёл. Говорит: воняет у тебя тут. Подарки оставил в мешке и ушёл. На хуя мне его подарки? А?.. Воняет… Мне бы с живой душой… по-человечески…
Я покивал, выплеснул в рот остатки водки в стакане и, собравшись с силами, приподнялся на стуле. Меня сильно качало.
— Ты куда?.. — подозрительно спросил мой собутыльник.
— В туалет, — честно ответил я. Хвала Всевышнему, туалет находился неподалёку от входной двери, а Витёк, кажется, был не в том состоянии, чтобы представлять серьёзную угрозу. При свете тусклой жёлтой лампы я попытался отмыть холодной водой пятна на груди форменного костюма, но-то ли от выпитого, то ли потому, что вода из крана, судя по запаху, текла ржавая, было совершенно ясно, что чем больше я его тру, тем грязнее он становится. Пошатываясь, я вышел в тёмный коридор, где осветительные приборы, кажется, вообще не были предусмотрены, и попытался на ощупь найти входную дверь.
В это время в комнате дяди Вити что-то рухнуло, старик заорал, перекрикивая телевизор. Понять что он кричит было невозможно.
Я судорожно нащупал дверь, защёлку, повертел какие-то ручки, пошарил вокруг, надеясь найти ключ. В голове стучало: «Как же на иврите будет „Помогите!“? Если я стану кричать по-русски, там, по ту сторону двери меня не поймут».
Витёк крушил мебель в своей комнате, я пытался сломать дверь, с разбега прыгая на неё плечом, а после — тараня её ногой.
Не знаю сколько это продолжалось, помню, что в какой-то момент решил перевести дух и сел прямо на пол перед заколдованной дверью, а очнулся от звука падающей воды и ощущения влажного прикосновения: Витёк стоял, выжимая мокрую тряпку над моей головой. Вода падала мне за шиворот.
— Что такое? — спросил я, встрепенувшись.
— Беда, братуха, ОН говорит: никого не выпущу.
— Кто — «ОН»?
— Чебурашка. Подлая тварь. Поймаю — убью на хуй… Говорит: пока в карты меня не обыграешь… слушай, а ты в дурака умеешь?..
Я помотал головой.
— Ну, зря… я его, гада, ни разу не обыграл, как ни старался…
— Открой дверь, Витёк, — попросил я. — Меня ведь искать будут.